Саван для блудниц - Анна Данилова

– Слушай, Шубин, откуда в тебе столько сентиментальности? Ты прямо как Земцова… А насчет мусора, это хорошо, что ты мне напомнил. Только не смейся надо мной, пожалуйста. Просто Корнилов рассказал мне одну историю про Голубеву, которая не успела выбросить мусор, а там находились две записки, написанные Льдовым… Вот я и подумал: а что, если и у Пермитина в мусорном ведре лежит что-нибудь важное?..

Крымов вздохнул, достал из кармана джинсовой куртки пакет с мусором и, присев на корточки, вытряхнул содержимое прямо на бетонные плитки смотровой площадки.

– Убирать тебе, предупреждаю, я уже и так нахожусь в предтошнотном состоянии…

Шубин, сорвав веточку с дерева, росшего в двух метрах от площадки, принялся ворошить ею добычу Крымова. Апельсиновые корки, шкурка от колбасы, грязный ватный тампон, три разноцветных использованных презерватива, крышка от баночки с майонезом, несколько куриных косточек, свитые в золотистое кольцо длинные женские волосы и клочки исписанной бумаги.

– Записка или письмо. – Крымов, забыв о брезгливости, начал складывать, как мозаику, обрывки записки. – Шубин, я, конечно, еще ни в чем не уверен, но должно же нам повезти хотя бы на этот раз, а? Мы уже столько времени торчим на одном месте, следствие по обоим делам не продвинулось ни на шаг… Игорь, чего ты молчишь, читай вслух, а я послушаю…

Он не скрывал своей радости. Это было коротенькое письмо, адресованное Пермитину.

«Миша! Я так верила тебе, а ты, оказывается, такая же скотина, как все остальные мужики, а возможно, и хуже. Мало того что ты водишь к себе домой малолеток, ты привозишь их ко мне на дачу, и это после того, как я согласилась выйти за тебя замуж. Когда ты будешь читать эти строчки, меня в городе уже не будет. Я не хочу, чтобы мое имя трепали в газетах или чтобы меня таскали по судам в качестве свидетельницы. Ты за все ответишь, и ты знаешь, ЧТО и КОГО я имею в виду. Доллары, которые ты прятал в фотоальбоме, я забрала, тебе они все равно уже не понадобятся. А что касается остальных денег, то ты сам знаешь, кому их задолжал. Жаль, что я не увижу…»

– Я уверен, что это Ларчикова… Какая жалость, что нет окончания письма. – Крымов чуть ли не с умилением смотрел на подмокшие и дурно пахнувшие клочки бумаги, словно это было адресованное ему любовное послание. – Шубин, что ты все молчишь? Скажи, что я гений.

– Безусловно, ты – гений. И похоже, что это письмо действительно написала Ларчикова. В любом случае надо будет отправить его на экспертизу – пусть прояснят с почерком.

– Слушай, Игорек, у меня в багажнике бутылка с водой, полей мне на руки…

Пока Крымов мыл руки, Шубин рассуждал, где бы могли сейчас быть Михайловы.

– Да где угодно, странный ты человек. Они – пенсионеры, а стало быть, свободный народ.

– А если они свободный народ, то почему же тогда так рвались с дачи?

Собрались, можно сказать, на ночь глядя в город. И это при том, что они живут на даче почти постоянно.

– У них дела могут быть в городе, это во-первых, а во-вторых, тебе разве не приходило в голову, что они просто испугались? Элементарно ИСПУГАЛИСЬ?! Кому понравится находиться по соседству с трупом?

– Но его же увезли…

– Ну и что… Игорь, мы попусту тратим время. Михайловых сейчас нет, значит, они появятся дома к вечеру. Я понимаю, на что ты намекаешь: свидетели… Посмотрим, что они скажут нам сегодня, а вдруг признаются, что видели убийцу? Слушай, Игорек, у меня к тебе вопрос на наблюдательность.

Помнишь, я тебе показывал фотографии Ларчиковой, сделанные Льдовым и Кравцовым?

– Помню.

– Ты ничего особенного не заметил?

– Нет.

– А ты посмотри еще раз… – Крымов сел в машину и достал из бардачка папку с докуметами, среди которых лежала и пачка фотографий, отданных ему Ларчиковой. – Ну что?

– Ты имеешь в виду задний план?.. Что какие-то снимки, вот эти, к примеру, сделаны в кабинете литературы – я вижу толстовскую бороду, – а эти как будто бы в другом месте? Но это, может быть, все тот же кабинет литературы…

Или нет, стой… – Шубин закрыл глаза. Он долго сидел, мучительно вспоминая, где же он мог видеть этот натюрморт с ромашками, пока не хлопнул себя по лбу. – Крымов! Я вспомнил! Сейчас и ты вспомнишь… Сосредоточься! Итак. Дача Ларчиковой. Забор – сетка «рабица», она отгораживает дачу Ларчиковой от дачи Михайловых. В саду Михайловых, у самых ворот, стоит машина…

– …старенькие голубые «Жигули»… Вот черт! Ну конечно, этот натюрморт я видел за окном машины на заднем сиденье…

– Машина вообще была набита битком, и вокруг нее стояли какие-то пакеты, сумки… Спрашивается, куда это они собрались и что увозят, если лето только начинается? Ну, укроп-петрушка, это еще ясно, а что было в остальных сумках?

– Я чувствовал, что здесь что-то не так, поехали… Они, следуя друг за другом, въехали во двор дома, где жили Михайловы.

На лестничной клетке Крымов встал таким образом, чтобы никто из соседей ничего не увидел через глазки в своих дверях, в то время как Шубин возился с замком.

– Жаль, нет Земцовой, она обожает такие приключения. Ее хлебом не корми – дай вскрыть ночью какую-нибудь нехорошую квартиру и поискать там убийцу…

– Ничего, она еще успеет вскрыть…

Щелкнул замок, дверь поддалась, и Крымов с Шубиным ввалились в чужую квартиру. Запах старости соседствовал здесь с запахом пыли и камфары – довольно характерный букет для такого тесного и скромного жилья пожилых людей.

– Они здесь не были… – сказал Крымов, обойдя все комнаты, заглянув на кухню и особенно тщательно осмотрев холодильник. – Их здесь не было уже давно.

– А где же они?

– Да мало ли… Может, к детям заехали, к родным… Пошли отсюда. Ты сможешь аккуратно запереть дверь?

Оказавшись на улице, Крымов тотчас достал телефон и набрал номер Корнилова.

– Виктор Львович, это Крымов. Надо срочно найти Михайловых. Дома их нет.

– Это все? – спросил Корнилов недовольным тоном.

– Все, а что за тон? Мы в чем-то провинились?

– Да не в этом дело… Просто пропала еще одна ученица из девятого "Бо – Ольга Драницына. Ушла вчера из дома, и больше ее никто не видел. Мать пьет уже второй день и не может говорить – ревет. В школе паника, директриса мне звонила уже несколько раз… Что за напасть? Ты встретился с Земцовой?

– Нет, а что, она уже приехала?

– Приехала, я сам их видел…

– Кого это ИХ?

– Ее и Харыбина.

– Ты нарочно говоришь мне об этом?… Я прямо-таки вижу твою довольную физиономию: добился, чего хотел? Познакомил, сосватал? – Крымов разозлился не на шутку. За какие-нибудь пару минут он просто позеленел от злости.

– Да вы оба – что ты, что Шубин – совсем измучили девчонку, а ей нужен нормальный, понятно, НОРМАЛЬНЫЙ мужик! Вы же только использовали ее… не хочу даже говорить. Короче, сдается мне, что у них все хорошо…

– Ну и скотина же ты, Корнилов… – Крымов в сердцах швырнул трубку на землю.

– Ты чего, Жень?.. – Шубин поднял трубку. Из обрывков разговора он догадался, что речь идет о Юле и Харыбине.

Телефон, как ни странно, не разбился. Шубин, заметно волнуясь, набрал номер Земцовой и вздрогнул, когда услышал ее нежный голосок:

– Я слушаю, кто это?

– А ты не догадываешься?

– Игорек! Привет, как же я рада тебя слышать. Как вы здесь? Все нормально?

– Я сейчас приеду в агентство. Если сможешь – подъезжай.

– Договорились.

– А ты-то как съездила?

– Нормально… – тихо ответила она. – Ну что, до встречи?..

– До встречи.

Игорь повернулся к Крымову, курящему в двух шагах от него. Во дворе было по-прежнему тихо, шелестела листва, где-то за домом проносились машины, и только не слышно было гула самолетов.

– Знаешь что, Шубин, я смертельно соскучился по ней… – вдруг проронил Крымов. – Я словно играл сразу в несколько игр, заигрался, закружился, устал, и теперь мне снова хочется вернуть то время, когда мы с ней были вместе. Нам было так хорошо вдвоем…

– Крымов, прекрати… У тебя же есть Щукина! – возмутился Шубин. – Как только у женщины, с которой ты был и которой не дорожил, появляется другой мужчина, так ты сразу начинаешь горевать о ней… Сколько можно? Она же тебя любит!

– Кто? Земцова?

– Надя. Ты же еще вчера был счастлив, разве я не прав? А стоило Юле познакомиться – заметь, всего лишь познакомиться с Харыбиным, который, по словам Корнилова, неравнодушен к ней, – как ты сразу же воспылал к ней страстью! Не дури и не мешай ей!

– Игорек, успокойся. Ты думаешь, я не понимаю, какую цель преследуешь ты? Да ты сам весь побледнел, когда услышал наш разговор с Корниловым… Ты бережешь ее для себя?

– Я был бы счастлив, если бы у меня оставалась хоть какая-нибудь надежда, но Юля никогда не любила меня и мучилась оттого, что не может заставить себя полюбить.

– А кого же она тогда любила? Меня? Нет, Игорек, ничего подобного.