Охота на пиранью - Александр Бушков

– А как же Ольга? – спросила она тихо. – Идти-то назад теперь страшно...

– Обойдется, – сказал Мазур, погладив ее по плечу. – В нашем первобытном племени и нравы упростились чуточку... Так что не переживай, поймет.

Вика прижалась к нему всем телом, чуть распухшая от комариных укусов щека лежала на его груди.

– Знаешь, я всегда тайги боялась чуточку, – призналась она тихо. – А о н все равно таскал. Как сердце чуяло... Я, правда, во сне видела, что ты меня убил.

– Вот и выходит, что сны надо толковать как раз наоборот, – сказал Мазур философски.

– Ты по обязанности, или как?

– Победительница, ты чудесная женщина, – искренне сказал Мазур. – Вот только скоту досталась, уж извини. И с ним-то, если каким чудом попадется, я цацкаться не буду...

– Ну и пусть, – сказала она решительно. Провела ладонью по его бедру. – Мы когда-нибудь еще...

– Почему – когда-нибудь? – сказал Мазур, перехватив ее ладонь и чуть передвинув. И шепнул на ухо нечто такое, от чего она засмеялась уже совсем весело.

Что скрывать, роль вождя племени ему пришлась по вкусу и по душе. Но, возвращаясь в «гостиную», он все-таки немного робел из-за необычности ситуации. Однако все прошло гладко: возившаяся у костра Ольга глянула на них и совершенно буднично бросила:

– Явились, прелюбодеи? Садитесь жрать.

Чего ей это спокойствие стоило, Мазур мог только догадываться. Не сыщешь женщины, которая в таком положении не испытывала бы ничего, кроме умиления собственным благородством. И все же держалась она прекрасно, мимоходом взъерошила Вике волосы:

– Не бери в голову, Гюльчетай. Коли уж получилась нежданно мусульманская семейка... В городе посмеемся. Только на будущее давай четко прикинем, как нам нашего мужика делить по справедливости...

Мазур сидел, не поднимая глаз, старательно вгрызаясь в горячий кус сочной барсучатины. Женскую логику он давно познал вдоль и поперек, а потому не сомневался, что подсознательно Ольга считает его виноватым, хоть и сама ко всему подтолкнула. Самые лучшие на свете женщины – всего лишь женщины, и не более того, аминь...

По рукам текло горячее сало, в углу лежала щетинистая барсучья шкура, а рядом с автоматом покоился лук с отпущенной тетивой и пучок грубо отделанных стрел. И тут же – электронные часы на руке Ольги и отблески света, матово игравшие на ее полуобнаженной груди, круглившейся под расстегнутой курткой. «Сюрреализм – спасу нет, – подумал Мазур. И с сожалением удержал руку, потянувшуюся было к следующему аппетитному куску – экономить следовало, в тайге раз на раз не выпадает.

Ольгины часы коротко пискнули.

– Сколько там? – поинтересовался он.

– Полночь. Самое время, чтобы какой-нибудь призрак из глубины притащился. – Ольга, упорно не глядя на него, вновь дернула Вику за волосы: – Да не переживай... сестричка. Мужик наш нас обязательно вытащит, он такой... Лишь бы мы не скулили. Вытащишь, вождь?

– Ага, – сказал Мазур, вытирая жирные руки о многострадальные штаны, уже зиявшие кое-где мелкими прорехами. – Нам бы еще иголку с ниткой, совсем печалей не знали б. А то вы скоро в натуральных амазонок превратитесь, наяды и дриады, да и я на манер Маугли смотреться буду... Олечка, расскажи сказку на сон грядущий. Что-нибудь искусствоведческое? Хоть коротенькое. Просто жажду услышать что-то искусствоведческое, не имеющее отношения к дикому лесу...

Мечтательно прищурившись, глядя в потолок, Ольга напевно продекламировала:

– Томас Чиппендейл, знаменитейший мастер мебели, свои собственные идеи соединял с образцами французского и восточного искусства, вдохновлялся и английской поздней готикой, и рокайлем... – и вздохнула. – Не могу, язык не поворачивается. Как-то и не верится сейчас, что все это где-то есть – музеи, фонтаны, Констебль с Рубенсом... По-моему, я лес и на картинах видеть не смогу...

Глава шестнадцатая

Она ушла

Неглубокую речку шириной метров семьдесят пришлось переходить вброд, раздевшись догола, держа над головой пожитки. На середине вода поднялась Мазуру до груди – женщинам, соответственно, чуть не по шейку. Хорошо еще, течение было неспешное, ленивое, и вода особенно не напирала – но все равно его амазонкам приходилось туговато: поклажи мало, однако она неудобная, в узел связать нечем, лиан тут не водится... Одна рука у него была занята автоматом, другой держал одежду, полурассыпавшийся ком, а кроссовки связал шнурками и шнурки намертво зажал в зубах. То и дело оглядываясь, покрикивал:

– Медленнее, девочки, куда спешить...

Сам, однако, торопился: сейчас они были легкой добычей, следовало поскорее оказаться на том берегу. А берег крутой, чтоб его... Мазур зашвырнул на берег одежду и кроссовки, ухватился левой за свисавшие прочные корни, прыгнул и, не озаботившись одеванием, встал на кромке с автоматом на плече. Ольга, раздвигая грудью воду, шла к нему. Вика, отстав метров на десять, вдруг неловко затопталась, уже поднявшись из речки по пояс, дернулась вслед за поплывшими по течению кроссовками.

– Давай на берег! – прикрикнул Мазур. – Мясо держи, шмотки!

Положил автомат и «щучкой» прыгнул в воду. Быстро поплыл вслед за потрепанной обувкой, по старому навыку – без малейшего плеска, еще успев подумать: «Ну и задачка для крутого Ихтиандра, дамские чеботы на мелководье ловить, да пресном вдобавок...»

Подплывая к берегу, заметил в тайге шевеление. Приподнявшись из воды, крикнул:

– Стойте спокойно! Смотрите, что за спиной!

Обнаженные амазонки повернулись и замерли – совсем недалеко на берег вышел высоченный лось, так что женщины оказались меж ним и Мазуром. Мазур поплыл что есть мочи, уже не заботясь о красоте стиля, вздымая брызги. Животина эта может так звездануть копытом, что костей не соберешь...

Выбросил обутки на берег к ногам Вики, торопливо нагнулся к автомату. Женщины зачарованно таращились на рогача, а тот, тяжело поводя боками и словно не замечая их, шумно пил из реки, отражаясь в ней во всей красе. До него было метров тридцать. Пофыркивая, лось косил огромным лиловым глазом. «Бог ты мой, – подумал Мазур, – сколько мяса прибежало...»

Но стрелять не стал – как-то рука не поднялась, мясо у них еще было, а сохатый выглядел измотанным, даже пошатывался. «Гонит кто-то? Волки летом не рискнут, нет у них ни малейшего шанса завалить этакого дядю... Значит, человек? А человеки, стервы, разные бывают...»

Бока сохатого раздувались на глазах. Подняв голову – вода стекала радужными струями, – он покосился на людей, издал что-то среднее меж хрипением и фырканьем и решительно вошел в воду, попер на тот берег, оставляя кильватерный след, что твой эсминец. Мазур тоже поневоле засмотрелся.

– Ух ты... – прошептала Ольга.

Мазур старательно вытряхивал воду из Викиных кроссовок – только бы не разлезлись, а то ведь придется на первобытный манер обутку ей из ее же собственной куртки мастерить... Все трое стояли голыми, обсыхали и чувствовали себя совершенно непринужденно, преодолели некий порожек, где и в самом деле начинается п л е м я...

– Вот и помылись, – фыркнул он, старательно тряся четырьмя конечностями, смахивая прозрачные капли. Посмотрел назад, но уже не увидел за деревьями дыма.

И сохатый давно пропал в чащобе на том берегу. Проводив его взглядом с некоторым сожалением, Мазур первым полез в штаны, натянул кроссовки, озабоченно отметив, что жесткий верх еще держится, а вот вставки из какой-то мягкой и чертовски непрочной синтетики уже совершенно истрепались, получились дыры правильной формы. Ладно, хоть подошва держится...

– Пошли, – сказал он, закидывая автомат на плечо. – Озябли? Вот на марше и согреетесь...

Довольно долго они шагали по лиственничному лесу, что не прибавило веселого настроения: и зверье, и птица избегает мест, где лиственница растет обильно и густо. Лес такой не то чтобы выглядит мрачно, но в нем как-то неуютно из-за полного безмолвия – белка ни разу не цокнула, дятла не слышно, не встретишь и птичьей мелкоты... Зато Мазур наломал тонких прочных веток для стрел, все польза. И голубики поели от пуза.

...Сначала он подумал, что видит гигантский гриб, маслята, случается, вымахивают этакими великанами. Свернул влево, подошел поближе. Во мху белел человеческий череп.

– Подождите, – оглянулся он. – Посмотрим...

Усмехнувшись про себя, отметил, что растрепанные амазонки с обмотанными барсучьей шкурой талиями смотрят на бренные останки неизвестного странника чуть ли даже не равнодушно – вышколила тайга-матушка... Нагнулся и поднял карабин – образца 1944-го, переделка в охотничий, до сих пор служит и выпускается. Ствол уже покрылся буровато-рыжей коростой ржавчины, но смазан был в свое время обильно – Мазур без особых усилий подбил снизу кулаком рукоятку затвора, передернул с хрустом. Выскочил позеленевший патрон. И еще один. Так что недостаток боеприпасов тут ни при чем...