Не-Русь - В. Бирюк

Тут нам принесли воды, и мы исполнили гусль-тартиби — полное омовение по частям в строго определённом порядке. Я, естественно, в этом порядке… нихт ферштейн — пришлось подглядывать и учиться на ходу. Что начинать надо с головы — и сам сообразил. А вот что с правой половины тела… чуть не прокололся.

Абдулла снова взволновался: в коранической традиции есть чёткие указания — где волосы на теле — брить, где — выщипывать. А у меня вообще нигде нет! Аллах поблаговолел и избавил! Хвала Аллаху Правящему, Властвующему над всем! И над моими фолликулами — в том числе.

Уже натягивая на себя портупею с «огрызками», обратил внимание на забившегося в угол постели Джафара. Только глаза у мальчишки поблёскивают.

— Э… Достопочтенный хаджи Абдулла. Правильно ли я понимаю, что случившееся здесь не должно быть известно прочим? Следует ли нам сохранить это в тайне? Нам всем.

«Мойдодыр» потряс головой, выбрасывая из своей черепушки одни мысли и впуская другие — более близкие к текущей реальности. Медленно подбирая русские слова, вспотев и неоднократно глубоко вздохнув, построил пару вполне литературных фраз:

— Э… Благородный… э… Иван. Твоя мудрость… проявленная в твоей… э… предусмотрительности — поистине… достойна восхищения. Конечно, пока ты не сочтёшь своевременным… объявить о своей… э… особенности среди людей — следует сохранить её в тайне.

Тут он сообразил, посмотрел на внука, тяжело вздохнул и продолжил:

— Я пришёл сюда с мыслью предложить тебе денег для выкупа моего любимого внука. Но увидел… несоизмеримо большее. Жемчужину мира и отпечаток Всевышнего. Тайну надлежит сохранить. Лишь об одном молю тебя: не убивай его. Он — мой последний оставшихся в живых. Хочешь — возьми его с собой. Пусть он будет верным рабом твоим, пусть отсвет твоей славы, твоего пути — падёт и на него. Можешь урезать ему язык. Или иным образом обезопасить свою тайну. Но — сохрани ему жизнь. Ибо он — единственный в моём роду, от моей крови.

Мда… Правила жанра требуют совершить чудо. Что-то невиданное, неожидаемое… Какой-то… отсвет милосердия Всемилостивейшего…

А правила экономики требуют чудеса — тиражировать.

Как бы не зарваться… Стыдно будет. А не сделать, даже не попробовать — ещё стыднее! Ну, ты, Ванька! Гумнонист, дерьмократ и дырка от разреза Аллаха на земле! Давай чудо!

Но — не в лоб…

— Так. Абдулла, до чего вы договорились с князьями?

— Эм… вот… хм… нет до чего. Эмир, да будет благословен он… его перед очами…

— Кор-роче!

— Эмир отпускать гяур. Они отдавать… э… хабар и полон, платить… как это… ущерб. Вред. Да. А этот ваш… Андрей хотеть тьма сумм кумис… серебро.

Истощение серебряных рудников халифата, прекращение потока «бобрового серебра», о котором я неоднократно уже упоминал, накрыло не только Русь, но и Волжскую Булгарию.

Здесь в начале XI века исчезают ввозимые из восточных стран серебряные дирхемы. Начался «безмонетный период», продолжавшийся в Серебряной (Волжской) Булгарии до XII века. В качестве разменных монет используются серебряные слитки «сумы». Длина слитка 13,7 — 17,9 см, ширина 1,5 — 1,8 см, вес 188,2 — 215 гр. Для русских — «ветхая гривна», четыре кунских.

Забавно: Волжских булгар на Руси называют, по старой памяти, «серебряными». А монетного серебра-то у них и нет.

Сумма «сумм»… чрезмерная. Ни одна из сторон не рассчитывает на принятие её предложений. Смысл — начали торг. Эмир надувает щёки: всё возьму. Андрей возражает: ничего не боюсь, сам раздевайся.

А я? Чего я хочу? Я хочу не сдохнуть. Если сюда подвалит конница с юга или суваши с запада… Или серьёзные подкрепления с востока. И это важнее добычи или славы. И мне очень хочется быстрее вернуться на Дятловы горы и заняться делом. А не этой фигнёй, которую здесь называют священной войнушкой.

Ванька-миротворец? Факеншит! Побьют… Или — нет. Пока не попробую — не узнаю. Но для начала…

— Джафар, собирайся. Ты отправишься с дедушкой.

— О! Да будет благословенно…

— Абдулла! Потом. Как бы не повернулось дело — внука забираешь с собой. Я не могу причинить вред своему… э-э-э… мухаджиру. Я не могу брать с тебя денег. Ибо — ты мой верный. Джафар, довольно ли моей просьбы, чтобы ты не говорил ни с кем об увиденном?

— Да. О, сахиби…!

Глаза мальчишки полны восторга. Восторга от явления чуда: чуда освобождения, чуда милосердия страшного гяура, чуда бесплатной милости. Зря. Я же говорил: «Не просите у меня милости. Ибо нет её у меня. Просите службы». Переходим к делам служебным, к исполнению должностных обязанностей:

— Довольно! Собирайся. А мы, о мудрейший Абдулла, обратим стопы свои на пути уже пройденные, посетим собрание уже состоявшееся. И, отринув слова грозные, прежде произнесённые, попытаемся найти решение мирное. Ибо мир — угоден Аллаху.

Суздальские бояре… несколько не поняли. Когда мы с «мойдодыром» отправились назад в полуторо-этажный особняк. Нас бы просто развернули, но сегодняшняя моя казнь… Сбегали-спросили-позвали.

Собрание пребывало в недоумении и раздражении. Поэтому — просто общий поклон и быстренько без притопов:

— Господа князья, господа бояре и воеводы. Нет чести в убийстве. Всё ли мы сделали, чтобы избежать кровопролития? Мы не торгу деревенском лукошко яиц торгуем. Здесь решаются судьбы людей. Душ христианских. Кому завтра — Господа славить, кому — сырой землёй накрыться.

— Ты! Ты с басурманами мира хочешь?! Они… Они… Они против Христа!

Какой, однако, у Андрея сильно православный сынок. С таким энтузиазмом хорошо под танк со связкой гранат кидаться. А вот полком или батальоном командовать… уже не надо.

— Да. Хочу мира. И все тут присутствующие — присутствуют здесь для этого же. И они все — за мир. О чём и был здесь разговор с послом. Вопрос — в условиях мира. А не в выборе — воевать или мириться. Мириться. Однозначно.

— Кто это такой, и почему он перед нами, князьями русскими — без спроса своё вонючее хайло открывает?

Глеб, твою мать! Ну что я тебе, князь рязанский, сделал?! Ну что ты на меня так… уничижительно смотришь?

А, понятно: главный здешний вопрос не — «Кто ты»? А — «Чьих ты»?

Глеб, князь рязанский. После смерти Боголюбского украдёт из Владимира святыни: икону и меч. И ещё многое. Будет нагло врать, пока Всеволод (Большое Гнездо) не придёт с войском к Рязани. Отдаст ворованное, поклянётся в верности, сдаст город — все укрепления будут срыты. Снова примет участие в мятеже против Всеволода. Будет посажен в темницу и уморен голодом. Дядя и злейший враг муромскому Юрию (Живчику). И — Боголюбскому.

Глеба здесь вообще всё раздражает. Более всего, конечно, необходимость подчиняться Андрею. Сам его вид. Весь этот поход. Всё войско, эти иконы, эта река, эти разноцветные скалы… Всё.

Сам Бряхимов… туда-сюда. Польза кое-какая есть. Но дальше… как зубная боль.

После моего «выскока из-под топора», воспринимает меня, как «человека Боголюбского». То есть — врага. Не потому что я плох, а потому что из «тех», из суздальских. Любую гадость, которую сможет мне сделать безнаказанно — сделает. И люди его — тако же.

Длинный, уже с залысинами, постоянно мрачный. Прозвище — Калауз. Слово означает — карман, калита, сума, киса, гамза, кошель.

Традиционно щедрость — неотъемлемое свойство русских князей. Слова Владимира Крестителя, выставившего серебряную посуду на пир своей дружины: «Без дружины и серебро потеряю, а с дружиной и новое найду» — звучат в разных вариантах и в летописях, и в былинах.

Однако в последнее время на «Святой Руси» всё более встречаются князья скупые. Я уже вспоминал Володшу и Гамзилу, для которых наполнение кошелька — из важнейших, жизненно необходимых занятий. Применительно к некоторым Рюриковичам в эту эпоху летописцы с возмущением отмечают их жадность. С одним таким, Мачечичем, ограбившем княгиню-вдову, мне ещё придётся столкнуться.

Глеб-Калауз из этой породы. За что, конечном счёте, и умрёт. С голоду, в подземелье. Через тринадцать лет.

А пока… Пока надо ему отвечать. В стиле… как он сказал — «хайло вонючее»? Следуем, милсдарь, предложенному вами определению:

— Княже! Уж не беда ли с тобой приключилася? Али немочь кака? Али ещё напасть? Очи ясные — позамылись, уши грозные — мхом позарастали? Али не слыхал ты с утра бирюча громкого? Аль проспал ты указ государевый? А коль не проспал — так что ж спрашиваешь? Сказано про меня — Воевода Всеволожский. Ясно ли? А коль место мне на Стрелке Окской указано, коли быть мне промежду земель русских и булгарских, то и мир меж Русью и Булгарией — и меня касается.

Калауз вскинулся, было, на мои невежливые слова с издевательской интонацией. И — остановился: шапка Боголюбского чуть повернулась. Андрей ждёт продолжения. Скажет Глеб чего-нибудь… лишнее? В запале, в гневе.