Последняя шутка Наполеона - Григорий Александрович Шепелев

а в ней – письмо. В письме говорится, как отыскать в каком-то дремучем, хвойном лесу какое-то кладбище!" Женщина прервала разговор, сказав, что она сейчас очень занята, но скоро придёт домой – тогда, мол, поговорим. Но, придя домой, она не застала там своего ребёнка. Девочка навсегда бесследно исчезла. Никто её после этого никогда и нигде не видел.

– Вот это да! – выдохнула Рита, сбивая пепел, – и никаких следов похищения?

– Ни малейших. Дверь была заперта. Ключи девочки, её куртка и сапоги остались в квартире.

– А с бедной матерью что случилось?

– Да ничего хорошего. У неё, кроме дочки, никого не было. Она стала болеть, что неудивительно. Через пару лет умерла.

Рита погасила окурок.

– А то письмо, о котором девочка говорила? Его нашли?

– Не нашли. Ой, Ритка, прости, меня вызывают! Потом ещё созвонимся.

– Светка, стоять! Как девочку звали?

– Катя, по-моему. Да, да, Катенька… Всё, бегу, Владимир Георгиевич, бегу!

Рассеянно выслушав полтора десятка гудков, Рита поднялась, и, оглядев комнату, перевёрнутую вверх дном, отправилась умываться. Выйдя из ванной, она решила взглянуть, не пришла ли Женька. Выяснилось, что нет. Старшая сестра спала в гордом одиночестве. На ней были грязные джинсы и порванная ногтями младшей сестры рубашка. Ноги у Ирки имели вид ещё более блистательный. Можно было подумать – она три дня ходила босая по свиноферме. Реально же пианистка три дня вытворяла худшее: увидав из окна какого-нибудь знакомого, босиком выскакивала на улицу, догоняла его и клянчила деньги. Насобирав тысячи две-три, она через интернет заказывала наркотики.

– Ты бы лучше уж проституцией занялась, – сказала ей Рита на третий день. Музыкантша гордо вскинула голову, засверкав чёрными глазами, и объявила, что у неё есть самоуважение, интеллект и склонность заботиться о своём здоровье, поэтому проституткой ей не бывать.

Рита пила кофе, когда ей вдруг позвонила Танечка.

– Через полчаса мы приедем, – быстро проговорила она, – какой у вас адрес?

– С кем ты приедешь? – недоумённо спросила Рита.

– С профессором, с Марком Юрьевичем! Я жду его у подъезда. Вот он, выходит… Ты адрес скажешь мне или нет?

Рита торопливо продиктовала, не сразу вспомнив номер квартиры, так как таблички на двери не было. Мысли путались. Когда Таня ушла со связи, Рита вскочила, выронив телефон, и бросилась будить Ирку. Её пришлось тормошить, трясти, щекотать и бить. Делая всё это в паническом ощущении невозможности растолкать обдолбанную кобылу за полчаса, Рита вдруг заметила, что обманутая невеста на неё смотрит, открыв один правый глаз. От взгляда этого глаза – чёрного, неподвижного, слегка скошенного к виску, стало очень жутко. Рита невольно сделала шаг назад. Открыв и второй, не менее страшный глаз, хозяйка квартиры хрипло спросила:

– Риточка! Ты не вспомнила, где у тебя лежат денежные средства?

– А ты не вспомнила, что твоей сестры до сих пор нет дома? – топнула ногой Рита, – быстро вставай! Надо что-то делать!

Ирка не встала, но делать кое-что начала. Она закатила бешеную истерику, чтобы Рита полностью осознала всю глубину и тяжесть своей вины. Ведь если бы не её приступная жадность, Женька, конечно, легла бы спать, а утром пошла бы в колледж – вместо того, чтоб лежать сейчас под ножами судмедэкспертов! Она так живо представила эти остро отточенные ножи и Женьку под ними, что у неё на глаза навернулись слёзы. Но сердце жадины оказалось не просто каменным, а гранитным. Она стояла посреди комнаты, преспокойно следя за телодвижениями убитой горем сестры малолетней мученицы. Поняв, что кусок гранита не затрепещет ни при каких обстоятельствах, Ирка глотку драть перестала и потянулась за сигаретами, что лежали на пианино.

– Сделай мне кофе! Без кофе я не могу ничего решить.

Торопливо выполнив просьбу и пригнав Ирку на кухню, Рита ей сообщила, что к ним сейчас придёт врач, чтоб её обследовать.

– У него есть деньги? – спросила Ирка, сделав глоток, – он сможет мне одолжить три тысячи? Я верну, ведь ты меня знаешь!

– Ирка, если бы ему нужен был образец для докторской диссертации на тему немедленного и полного исчезновения мозга, он бы тебя деньгами засыпал, – сказала Рита, – но, к сожалению, он уже двадцать лет как доктор наук и профессор.

– Профессор, ты говоришь? – вздрогнула от радости ученица целой команды профессоров, один из которых катал её иногда на своём "Линкольне", – так это ведь замечательно! Ритка! Он чёрта с два отсюда уйдёт, пока десять косарей мне не перекинет!

– Ирка, что ты несёшь? Ну хоть на секунду вдумайся! Если бы доктора платили больным за свои визиты, то человечество вымерло бы за месяц! Люди просто жрали бы гвозди и запивали их ацетоном, прыгали с пятого этажа и бегали по морозу голые!

– Но ведь я ничего такого не вытворяю, – пожала плечами Ирка, – и я сюда его не звала. Уж если припрётся, то пусть с паршивой овцы будет шерсти клок! Нет, пять косарей я из него выну.

Телефон снова подал сигнал. Это была Таня.

– Всё отменяется, – сообщила радиожурналистка под шум мотора, – профессора срочно вызвали в клинику, и мы с ним сейчас туда едем. Марк Юрьевич очень просит тебя его извинить и быть дома завтра, в десять утра.

– Да иди ты в задницу! – взвыла Рита, – Я ещё сутки не проживу! Ты можешь хотя бы одна приехать?

– Чтобы помочь тебе собрать вещи?

– Да! Больше не могу! Мне плохо, я вешаюсь!

– Хорошо, приеду часа через полтора. Но имей в виду: я очень подробно всё объяснила профессору, и Марк Юрьевич мне сказал, что их стоит выпороть. Иногда, на начальной стадии наркомании, это здорово помогает. А при подростковом алкоголизме – почти всегда. Это нужно сделать.

– Да кто их выпорет? С ними пять мужиков не справятся! Это две взбесившиеся кобылы!

– Ну, жди меня, – ответила Танечка и ушла со связи. Вытерев слёзы, повисшие на ресницах, Рита закрыла лицо руками. И тут её осенило. Да осенило так, что чуть не раздался радостный вопль. Опять взяв мобильник, она вскочила и со всех ног понеслась к балкону.

– Ритка, ты про каких кобыл говорила? – крикнула Ирка ей вслед, допивая кофе, – надеюсь, не про нас с Женькой?

– Конечно, нет, – ответила Рита уже с балкона, прежде чем закрыть дверь, – про других кобыл.

Она пожалела, что не оделась более основательно – на балконе было прохладно. Но возвращаться, чтобы опять услышать какие-нибудь вопросы или претензии, не хотелось. Присев на самый краешек кресла, Рита прижала одну голую коленку к другой и набрала номер. Глядя во двор, безлюдный и оглашаемый лишь тоскливым вороньим криком, она заметила, что берёзки и клёны стоят уже совсем голые. Грусть клещами стиснула сердце. Ужас как не хотелось прощаться с этим двором, именно сейчас почему-то тихим, что с ним нечасто бывало даже и по ночам. Как было расстаться со