Когда будущее стало чужим - Дмитрий Чайка

Самые добрые, милосердные и человечные погибли почти сразу. Они не стали грабить магазины и своих соседей. Они не смогли бы убить прохожего, несущего домой еду. А потому уже через неделю у них закончились припасы, а потом они просто умерли в своих постелях, или на дорогах, пытаясь дойти до своих родственников, живущих на земле. Потом погибли не такие добрые, но слабые и старые. Диабетики умирали в мучениях, когда закончился инсулин. Сердечники, получающие препараты пожизненно, тоже стали умирать сотнями и тысячами. Потом стали погибать молодые, наглые и полные сил. По всем законам природы численность популяции всегда ограничивается количеством доступных этой самой популяции ресурсов. В данном случае — еды.

Еда же закончилась как-то быстро. Те, кто успел ограбить магазины и продуктовые склады, протянули месяца два. В живых остались лишь те, кто эти самые склады просто забрал себе целиком. Бывшие солдаты, полицейские и парни с окраин, такие же, как Брант, не страдающие тягой к рефлексии, но быстрые и дерзкие, готовые убивать сразу, и не раздумывая. Потому что людей было по-прежнему много, а еды становилось с каждым днем все меньше. Угар первых дней, когда по городам носились пьяные в дым банды мародеров, закончился быстро. Примерно тогда же закончилась доступная еда, патроны и топливо. Носиться стало не на чем.

Зато много стало доступных женщин. Они все стали доступны, получая за свои услуги толику еды. Потом их услуги стали никому не нужны, потому что еда стала куда более ценной, чем женская ласка. Сейчас, если нужна была баба, то ее брали силой. Часть женщин стала считать это нормой жизни, относясь к насилию с тупым равнодушием. А те, кто принял новую жизнь, просто резали незадачливых кавалеров в самый интересный момент тонкими ножами, спрятанными в рукавах. Резали сильно, но не опасно, пуская много крови. Ровно столько, чтобы на этот запах пришла стая собак, которая заканчивала начатое.

Те, кто успел захватить фермы, вытащили счастливый билет. У них были все шансы продолжить жизнь на этой несчастной земле. Города же опустели. Жить там больше было незачем. Там ютились единицы, которые превратили свое жилье в крепости, охраняя запасы еды, что были добыты всеми правдами и неправдами.

Большую часть кошек и собак съели в первый месяц ПОСЛЕ. Те, собаки что смогли уцелеть, стали опасными хищниками, естественной добычей которых стал человек. Уникальный случай в жизни планеты. Два хищника охотились друг на друга, и их число должно было достигнуть равновесия. Собак становилось все больше, а людей все меньше, потому что люди теперь тоже начали охотиться на людей.

97 день катастрофы. Кембридж. Эдмунд.

Как это ни дико звучит, но Эдмунд был доволен своей новой жизнью. Он обосновался в подвале дворца, где жил в гордом одиночестве, по-прежнему считая себя королем. Убивать становилось все легче и легче. В первую очередь потому, что Эдмунд и раньше не считал чернь за людей. Они были песчинками в его великих планах, и не заслуживали того, чтобы он воспринимал их как личностей. Новая же реальность подарила ему массу новых ощущений.

Постельные забавы с официальными любовницами он теперь вспоминал со смехом. Их фальшивые стоны, дурацкие ужимки и раньше вызывали у него легкую брезгливость. Но тогда он считал это чем-то естественным, и даже приличным. Просто таковы были правила игры в высшем свете. Свою же ненаглядную женушку он теперь вспоминал только с отвращением. Она была просто бревном в постели, и даже не пыталась скрывать того равнодушия, которое испытывала к законному супругу. Теперь же Эдмунд испытывал невероятное наслаждение от общения с противоположным полом. То, что испытывал при этом противоположный пол, его не интересовало абсолютно. Высмотреть на улице симпатичную бабенку, проследить за ней до дома, узнать ее привычный маршрут, наличие любящего мужа, который мог ее встречать. О! Одно это дарило ему массу эмоций. А вот если удавалось проникнуть в дом, убить мужа и забрать их еду, то Эдмунд получал удовольствие не меньшее, чем от секса. Бабу он потом просто насиловал, получая от ее мучений и страха невероятное наслаждение. Ее, впрочем, он потом тоже убивал.

К бытовым неудобствам он быстро привык, оказавшись на диво неприхотливым парнем. С едой он проблем не испытывал, потому что начал убивать всех подряд еще тогда, когда у остальных продолжали работать хоть какие-то тормоза. Он ел кошек, собак и голубей. А когда они закончились, он первым в городе перешел грань, отделяющую его от обычных людишек. Если он настоящий хищник, то почему он не может питаться своими жертвами? Может, без всякого сомнения! Это же его право!

Как и любой человек с хорошим образованием, Эдмунд нашел массу аргументов в пользу своей новой жизненной парадигмы. Долгими вечерами, полируя до зеркального блеска свой кинжал, бывший король полемизировал сам с собой. Он сам приводил себе аргументы за, и сам же пытался эти аргументы разбить. Как и ожидалось, Эдмунд в этом споре победил. Найдя собеседника в своем лице, он более не тяготился одиночеством. И проблема поиска пропитания перед ним больше не стояла. Еды все еще было много.

97 день катастрофы. Ковчег. Брант.

Ферма жила своей незатейливой жизнью. Полевых работ уже не было, строительство закончили, и, в целом, быт был обустроен. Каждый имел крышу над головой и еду. Это была немыслимая роскошь по нынешним временам, и Брант кожей ощущал то смирение, что исходило от его людей. Внутри была жизнь — не сахар, но снаружи ее не было вовсе. Они потеряли еще двоих. Здоровенный мужик лет сорока, бывший шахтер, просто не проснулся ночью. А его жена, схоронив мужа, вскрыла себе вены. Ей просто незачем было больше жить. На их место приняли еще одну пару, которая дошла сюда каким-то чудом, миновав и собак, и лихих людей.

Брант ломал голову, изобретая все новую работу для своих новых подданных, потому что не мог оставить людей наедине со своими мыслями. Настольные игры, книги и шахматы, которые принесли из ближайшей деревни, стали настоящим спасением. Читать стали даже те, кто в жизни своей не брал книгу в руки. Просто уйти в выдуманный мир оказалось хорошим способом отвлечься от гнетущей действительности.

И вот однажды….

— Тревога! Тревога! — заорала дурным голосом женщина