Во власти Дубовой короны - Галина Дмитриевна Гончарова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кровь у нее была не вполне обычной. Если с Таниной кровушкой все было ясно и видно, то у Салеи кровь оказалась темной, почти черной. Такой оттенок получается, если смешать красное и зеленое.
Таня поежилась.
Ей тоже больно не было. Такое странно-восторженное состояние, наверное, как под наркотой. Так и с пятиэтажки прыгнуть можно, и ноги переломать, и потом еще бегать, ничего не чувствуя.
Салея воткнула нож в землю – и над ним взвился зеленый язык пламени.
– Повторяй за мной. Это ритуальные фразы.
Таня кивнула.
– Моя кровь – твоя кровь.
– Моя кровь – твоя кровь.
– Мой народ – твой народ.
– Мой народ – твой народ.
– Мой даэрте – твой даэрте.
– Мой даэрте – твой даэрте.
У губ Тани оказалась чаша – и девушка отпила три глотка. Раньше бы ее стошнило от вкуса крови, но сейчас… она не ощущала ее. Что-то другое, хмельное, странное…
Салея тоже сделала три глотка – и поставила чашу на землю.
– Прими нашу жертву, Хранитель, и скрепи клятвы.
Точно – магия.
Потому что как иначе ТАКОЙ медведина мог засунуть в чашку язык… она ему на коготь не налезет! Здоровый, как неизвестно что!
Но кровь он выпил.
И – торжествующе взревел. И лес ответил ему. Криками зверей и птиц, шумом листвы, треском деревьев… теперь Таня его понимала.
Он – счастлив.
Хранителю было тяжело одному, а сейчас у него появился шанс. И помощь пришла.
Его услышали. Он дозвался.
Салея подняла руку и приложила ее к Таниной руке так, чтобы две раны соприкоснулись.
– Именем даэрте!
Взлетел зеленый язык пламени, обвил кисти сплетенных рук – и угас.
И волшебство закончилось.
Две девушки стояли на траве и держались за руки. И все.
Или нет?
Раны не было. Шрама не было. Руку Тани, от запястья до локтя, покрывала сложная татуировка. Не синяя, нет.
Изящная зеленовато-золотая сложная вязь, которая напоминала то ли об узоре листвы, то ли о колышащейся на ветру траве…
– Это…
– Навсегда, сестра.
И Таня сча́стливо улыбнулась.
Навсегда…
Картина, достойная кисти Бориса Вальехо[29].
Поляна в лесу, вековые деревья, громадный медведь раскинулся в зарослях высокой травы – и на него непринужденно облокотились две обнаженные девушки.
Салея не испортила бы картины художнику. И уши, и цвет кожи, и волосы – длинные, зеленые, сливающиеся с травой так плавно, что не отличить, где заканчивается одно и начинается другое.
Таня…
Здесь и сейчас она тоже походила на лесную дриаду. Той же прозрачной зеленью наливались серые прежде глаза. Светилась молочным цветом кожа, сияли волосы… темные? Может, и так. Но сейчас в них словно вплетались золотистые и зеленые нити. И было это красиво. И правильно.
– Хорошо, – тихо сказала Таня. – Действительно хорошо.
Салея кивнула.
– Теперь ты одна из даэрте.
– Я не похожа на вас.
– Это не важно. Деревья тоже все разные. Теперь ваша земля стала родной и мне. И ваш Лес меня принял.
– А ваш? Примет меня?
– Обязательно, – Салея смотрела в небо, на котором сияли крупные чистые звезды. – Сама увидишь, когда мы будем на Дараэ.
Таня тоже кивнула.
Она действительно начинала видеть.
И линии силы, пронизывающие мир, и их взаимосвязь, и ауры – намного четче, чем раньше…
– Мне придется делать упражнения.
– Да. И постоянно, – отозвалась Салея. – Пока ты не освоишь полученное, тебе придется сложно.
Таня снова кивнула.
– Ты мне можешь показать что-то такое… с чего проще начинать?
– Могу, – сказала Салея. – Хочешь, попробуем почувствовать Лес?
– Как?
– Дай мне руку.
Таня повиновалась. Салея сжала ее ладонь – и мир начал таять, расплываться, уходить куда-то вдаль…
Она была человеком. Да, когда-то она была человеком.
И еще – она была Лесом.
Биоценоз? Система?
Какие странные и нелепые слова для такого древнего и мощного существа. Живого, разумного, чувствующего боль и знающего жизнь.
Лес безмятежен.
Он величав и спокоен, равнодушен и любопытен, дружелюбен – и опасен одновременно.
Он протягивает свои зеленые ладони, разворачивает их, мягко качает девушек, словно на громадных качелях. Он так рад…
Ему хорошо и спокойно, потому что рядом есть люди, которые его любят и понимают.
И…
– Салея?
По нервам словно ножом резанули.
Салея тоже выглядела встревоженной.
– Лесу плохо. Я это чувствую.
– И что мы будем делать?
– Попросим Хранителя доставить нас туда.
– К-как?
– В своем Лесу Хранители почти всесильны. И могут открывать для нас лесные тропы… мы пройдем туда, где Лес кричит от боли.
– И что мы там будем делать?
Салея качнула головой:
– Не знаю. Посмотрим, что случилось, а там и решим.
Таня и не спорила. Лес…
Сейчас она уже не смогла бы развернуться и уйти. Это и ее Лес. И зеленая кровь в жилах пела и звенела, приветствуя новую… нет, пока еще не Хранительницу. Но ее сестру, помощницу, девушку, которая может ею стать.
Власть – это ответственность. И Таня ее приняла.
Лесные пожары…
Песня была такая когда-то[30].
Только вот песня – это красиво. А пожар…
Это ужас.
Это бегущие во все стороны звери, обезумевшие от страха.
Это гибнущие деревья.
Это уничтоженный подлесок… пожар бывает низовой и верховой. И если огонь пошел поверху, перепрыгивая с верхушки дерева на соседнее, – это самое страшное. Это не остановишь, не потушишь…
И гибнет Лес.
Гибнет, корчится, кричит от боли, умоляет о помощи… много ли надо, чтобы начался этот кошмар? Да практически и ничего. Каждый год, каждый горят леса, каждый год корчатся от боли деревья, и не стоит говорить, что потом на усыпанной золой земле вырастут новые.
Тем, кто гибнет в огне здесь и сейчас, не станет от этого легче.
И стоит сказать о тех, кто грудью встает на пути огня. Кто борется, ищет, тушит, сбрасывает с вертолетов пену, бесстрашно летит чуть ли не в эпицентр пылающего ада, рискует жизнью, зачастую за копейки…
И все равно – идет.
И усмиряет жестокого рыжего зверя.
А как часто огонь берет жизни пожарных взамен спасенного куска леса?
О таком не напишешь и не расскажешь. Но тот, кто видел лесной пожар, не станет бояться ада. Он уже побывал в его земном филиале.
Впрочем, Гена Суворов об этом не думал.
Он делал то, что нужно, – боролся с огнем. Сбивал его с деревьев, кое-как держался… в костюме было жарко и душно, по лицу ручьями тек соленый пот… да, можно сбить верховой огонь пеной, но низовой-то останется.
И не дай бог
