Колесница Джагарнаута - Михаил Иванович Шевердин

Мансуров, лежа у костра и закинув руки за голову, смотрел на звезды и думал: «Сколько они видели завоевателей мира — джахангиров, поджигателей мира — джаханзусов именно здесь, в узком географическом коридоре между седовласым Гиндукушем и мутными потоками Амударьи! И Кир Персидский, и Дарий, и Александр Македонский, и китайский полководец, и арабский Ибн Халдун, и Чингисхан, и Тамерлан, и Бабур, и… да кто только не сидел здесь у Сладких колодцев и не пил сладкую воду на отдыхе, перед тем как ринуться с огнем и мечем на города и селения! Полководцы всяких разрядов и мастей совершали походы, строили тонкие расчеты завоевания мира, обсуждали вот здесь, у колодцев, мировые свои замыслы. Звезды светили все так же, а костер плевался искрами и кусочками пламени, возбуждая в умах завоевателей жажду убийства и грабежа.

А Наполеон? Его разгром русской армией пресек отнюдь не бредовые планы великого полководца. Кинулся было Наполеон сокрушать Россию, чтобы через нее продолжить свой поход, но обломал зубы…»

Но почему так подробно и обстоятельно рассказывал Мориц Бемм, геолог и путешественник, о военных планах Наполеона? Какие он проводит параллели, сопоставления вековой давности? Мориц Бемм! А, вот в чем дело! Фашисты, и Муссолини, и Гитлер, поклонники Наполеона… Недаром Мориц Бемм что-то сегодня сказал о наследстве Наполеона. Наследство! План похода на Индию. «Дранг нах Остен!»

Встреча у Сладких колодцев непредвиденно затянулась. Температура воздуха вдруг подскочила до 45 градусов — у Морица Бемма оказался термометр. Все погрузилось в красноватый густой туман, состоявший из крошечных назойливых песчинок. Осталось завернуть головы халатами и улечься под глиняной стенкой самого большого колодца.

— «Афганец!» — сказал Мансуров.

— Два дня никуда не пойдем, — подтвердил моманд Бетаб.

Пришлось смастерить из попон и кошмы палатку и коротать время в беседах. Немцы потягивали консервированное пиво — запасы его в верблюжьих вьюках были, казалось, неисчерпаемы. По-видимому, Мориц Бемм считал, что в благодарность за пиво, отлично утолявшее нестерпимую жажду, Мансуров должен терпеливо слушать его бесконечные рассказы. С настойчивостью маньяка он говорил теперь только о плане Наполеона.

— Тимур, — смахивая с губ песок, тянул Бемм, — да порой и сам Чингисхан, засовывал под кошму голову от песчаного урагана. И Александру Македонскому иной раз приходилось трястись от лихорадки, как и мне — Морицу Бемму. Вся разница в количестве воли на весах судьбы. Наполеон где-то сплоховал, расслабил волю и… не сумел завоевать Индию, не сумел поднять на великое дело Европу. Мне сорок пять лет, мышцы у меня железные, голова свежая. Я, Мориц Бемм, исходил пешком Иран, Сеистан, Афганистан, Белуджистан, Туркестан, Индию.

Мориц Бемм знает все пути, все племена, все перевалы. О, Мориц Бемм подготовил все для великого похода! Мориц Бемм знает мечту каждого немца — Индия, Индия, Индия. Сокровища Голконды! Алмазы! Золотые троны! Ресурсы! О, Германия с Индией в кармане — превыше всего! Дранг нах Остен! Я, Мориц Бемм, поведу германцев в Индию. Я, Мориц Бемм, протягиваю руку сотням тысяч немцев, расселенным по всем путям, ведущим на Восток. Сотни колоний-баз стоят бастионами лицом на Восток. Здесь полным-полно воинственных нибелунгов — крепкошеих, широкоплечих немцев. Жизнь, полная лишений, не искоренила в них прусского духа, верности фатерлянду. И… жажду добычи! Наполеон врал насчет освобождения Индостана от угнетателей. Никаких идеалов! Мориц Бемм заберет Индию как приз, как добычу. Прекрасная Индия будет наложницей третьего рейха…

…Все складывалось отвратительно. Многодневные поиски ничего не дали. Терялись последние следы.

…Мюршид-молочник, увезший мальчика, действовал ловко и умело, открыто, всячески доказывал, что совершает великий подвиг правоверия, отняв у кяфира сына, рожденного нечестиво от женщины-мусульманки, и вернув его в лоно ислама.

Приезжая в любое селение, в любой город, мюршид обязательно вел мальчика в мечеть и во всеуслышание провозглашал «хутбу» в честь новоявленного принца джемшидов. Тут же он слал проклятия неверному псу, осквернившему ложе дочери великого мусульманина — вождя племени джемшидов. Мюршид неистовствовал и обещал в самое ближайшее время совершить над мальчиком «суннат» — обряд обрезания, дабы мальчик вырос полноценным мусульманином.

После торжественного молебствия, собиравшего толпы эмигрантов и ненавистников Советского государства, мюршид, схватив за руку мальчика, исчезал, чтобы вынырнуть спустя день-два в какой-нибудь мечети другого селения.

Он петлял по всей стране. Цель его была ясна — вызвать к Советскому Союзу ненависть. Кто-то явно дирижировал поступками мюршида. Тот же «кто-то» путал следы и мешал поискам. Мансурова встречали всюду сдержанно, вежливо, но не помогали. Он скакал по десять — двенадцать часов, не спал, не отдыхал. Его выматывали, нарочно дразня слухами. Он временами впадал в отчаяние.

Наконец вмешалась администрация. Губернатор провинции отдал приказ захватить мюршида в любом месте, где его найдут, и доставить в Мазар-и-Шериф. Тогда мюршид припугнул, что он совершит благочестивый акт милосердия — зарежет мальчишку, и… исчез. Выступления в мечетях прекратились, но куда девался мюршид, жив ли мальчик, никто не мог сказать…

В прорехи жалкой палатки «афганец» забрасывал пригоршнями горячий песок. Мансуров не находил себе места. Поминутно он вскакивал и высовывал наружу голову, не проясняется ли, не кончается ли песчаная метель.

На третий день ему послышался далекий крик, но не вопль о помощи, а властный призыв. Мансуров снова бросился к выходу.

— Вы нас похороните в песке, — со стоном пробормотал пастор Генстрем. — Закройте дверь!

Он плохо переносил афганский песочный буран и задыхался в кошме, которой тесно закутал лицо.

Но Мансуров ясно слышал далекий призыв и выбрался под ошеломляющие удары бури.

Он стоял и, защищая глаза ладонями, пытался разглядеть что-либо за смерчем песка. Ветер мгновенно намел вокруг ног целые песчаные сугробы. Вытащив из песка ноги, Алексей Иванович сделал несколько шагов к колодцу. Тогда Бетаб проворчал сквозь кашель:

— Кто там едет? Лишенный разума шатается в «афганец» по пустыне. Сам Сиявуш в такой «афганец» дремлет в тенистом месте.

Но все-таки Бетаб, кряхтя, поднялся и вылез из палатки. Что скажут в Мазар-и-Шерифе, когда узнают, что урус не испугался «афганца», а ты струсил и спрятался? Бетаб повернулся спиной к вихрю, чтобы песок не набивался в глаза и уши и, сделав рупор из ладоней, закричал. Он кричал пронзительно, перекрывая рев урагана.

Снова моманд ужасно закашлялся. Песок набился в рот.

И тогда Мансуров услышал. Кто-то кричал в ответ. Кричал бодро, энергично, даже весело:

— Эге-гей-ей! Эй-эй!

И вот в красном смерче буйствующего песка обрисовались силуэты, гигантские, уродливые. К колодцам приближался караван верблюдов.

В то же мгновение из песчаной тучи вынырнули лошадиные морды, и три фантастические фигуры