Косыгин. Вызов премьера (сборник) - Виктор Гришин

Алексей Николаевич внимательно посмотрел на меня, а потом заметил:

– Только подумать – даже великий фантаст не поверил в силу человеческих возможностей и здорово просчитался.

Однажды, это было уже после войны, он меня спросил:

– Татьяна, я слышал, тебе звание дали?

– А как же, конечно дали, – говорю. – Я теперь директор-полковник путей и строительства. Министр наш – Борис Павлович Бещев всем начальникам шахт присвоил такие звания, а вот Михаил Афанасьевич Самодуров, начальник Метростроя, и его заместители стали генерал-директорами.

– Отчего же ты в форме не ходишь? Я в ней тебя ни разу не видел.

– Ох, Алексей Николаевич, и смех и грех! – отвечаю. – Когда я ее первый раз надела – она мне очень идет, сидит как влитая: китель, погончики, фуражечка, – то поехала я в Серебряный Бор, к маме и сестре. Они там с ребятишками живут. Племяшки меня очень любят и всегда встречают. Приехала, выхожу из машины. Навстречу бежит маленькая Танюшка и кричит: «Таня приехала!» Потом подняла глаза, увидела форму и назад: «Мама, я думала, Таня, а это милиционер!» Ну что тут будешь делать?!

Очень развеселила Алексея Николаевича эта история:

– Теперь все понятно. Верно, ваша форма очень на милицейскую похожа? Но ты все равно покажись нам в ней.

Делать нечего. Пришлось приехать к Косыгиным, что называется, «при полном параде». А форму потом я, конечно, носила…

В Ленинграде у Клавдии Андреевны жили две сестры – Люда и Ляля. У Люды была большая семья. Ее муж, Михаил Дмитриевич Воинов, был крупным строителем. Алексей Николаевич по-доброму относился к Клавиной родне, а Миша был его задушевным другом, с которым он мог доверительно беседовать на любые темы.

Бывая в Ленинграде, я всегда навещала гостеприимный дом Воиновых, мы встречались и у меня в Москве, как родные.

И вот приехала я как-то в Ленинград. Звоню к ним в дверь, а за ней – шум, гам, какое-то веселье – оказывается, на свадьбу я попала: младшая дочь замуж выходила. Только поздоровались, обнялись – снова звонок. Это от Алексея Николаевича свадебный подарок невесте принесли. На следующий день я уехала в Москву.

Приехала, позвонила Алексею Николаевичу. Он долго и подробно расспрашивал обо всем – и о свадьбе, и о женихе, и о том, как чувствуют себя Люда и Миша: недавно они пережили большое горе – в авиакатастрофе погиб их сын Игорь. Потом он спрашивает:

– Татьяна, а ты слышала, что я попал в аварию?

Оказывается, вечером на его машину налетела какая-то встречная.

– И знаешь, что меня спасло? Ведь наш автомобиль опрокинулся! Я держался за поручень у окна, моя рука была просунута в его петлю. Ты это имей в виду. Когда будешь ехать в машине, обязательно держись за поручень, это помогает – мною проверено.

Бытует мнение, что Алексей Николаевич был суровым и неприступным человеком. Но это только на первый взгляд так казалось. На самом деле все близкие и друзья, товарищи по работе знали его как исключительно спокойного и доброжелательного человека. С Косыгиными мы не так уж часто встречались. Да это и понятно – об Алексее Николаевиче уж не говорю, но и Клавдия Андреевна была не только домашней хозяйкой. До войны она училась во Всесоюзной промышленной академии машиностроения, кроме того, самостоятельно изучала языки – немецкий и французский. У меня же работа, учеба и депутатские обязанности тоже поглощали уйму времени. Порой мы с Клавой встречались просто так, без всякого повода. Иногда в это время приедет с работы Алексей Николаевич, поужинаем вместе. Потом он посидит немного и уходит к себе. Работал он очень много, по-моему, порой на пределе человеческих возможностей. Даже дома чувствовалось, как он все время напряженно думает.

Но в короткие часы отдыха расслаблялся, возился с внуками Танюшей и Алешей, которых просто обожал. Вставал на четвереньки и катал их на спине, а те с радостными воплями погоняли деда. Алексей Николаевич любил спорт, но не тот, которым увлекаются многие, просиживая время на трибунах. Он предпочитал более активный спорт – волейбол, городки, греблю, лыжи. Был заядлым рыболовом. Во время отпуска много ходил пешком – не случайно поэтому «тропы Косыгина» есть в Архангельском, Кисловодске и на Домбае.

Все поражались его феноменальной памяти. Мне известен уникальный случай. Это было на торжественном заседании в Кремлевском Дворце съездов, посвященном 45-летию Великого Октября. Доклад делал Косыгин. Он вышел на трибуну, раскрыл папку с текстом и только тут обнаружил, что взял другие очки – не для близи, а для дали. Можно только представить его нервное напряжение в тот момент. Выручило то, что свои выступления он готовил сам, много над ними работал, продумывая каждую фразу. И тот доклад сделал блестяще, по памяти.

Мы долго не виделись. А тут из Ленинграда приехали Люда и Миша. Звонит мне Клава:

– Давай встретимся, попоем?

– Давай.

И вот сидим мы в маленькой уютной гостиной. Разговорам и воспоминаниям нет конца. Пораньше в тот вечер приехал Алексей Николаевич и присоединился к нам. Сели ужинать. У всех на тарелках еда как еда, а он верен себе – отварная треска, овсяная каша с подсолнечным маслом и хлеб из муки грубого помола. Попили чайку.

Потом Миша запел «Черемшину», неплохо, надо сказать, запел. Но вдруг Алексей Николаевич замахал руками:

– Мишка, прекрати портить песню! Я только раз в жизни слушал ее по-настоящему, в Афганистане, там пел ее один инженер – строитель тоннеля через Гиндукуш. Татьяна, кажется, твой метростроевец, ведь вы там работы вели? Такой красивый парень, а голос – другого такого никогда не слышал. Звали его Сашей, жаль, фамилию забыл. Вот это певец!

– А я, Алексей Николаевич, догадываюсь, о ком вы говорите. Это Саша Синаревский, действительно наш, метростроевский инженер. Он у меня на шахте начинал.

Алексей Николаевич заходил по комнате:

– Саша, Саша Синаревский. Надо бы его в консерваторию – такой талант!

– Да я пыталась его уговорить, но он однолюб; сказал, что его призвание – строить тоннели и в артисты он не пойдет…

Дома Алексей Николаевич никогда не говорил о своей работе, каких-либо сложностях или трудностях. Более того, я, например, вообще не слышала от него высказываний о Сталине, Хрущеве, Брежневе, других руководителях, с которыми он общался. Зато непременно, буквально при каждой встрече подробно расспрашивал меня, как идут дела у метростроевцев, а однажды завел разговор об истории:

– Скажи-ка, Татьяна, а вот интересно, кто был первым, кто начинал строить московское метро?

И я рассказала о замечательных, удивительных людях – о Павле Павловиче Ротерте, крупном инженере-строителе, профессоре. Он принимал участие в сооружении Днепрогэса, а в 1932 г. стал первым начальником Метростроя. Кстати, и до сего времени в столице есть улица, названная его именем. Заместителем Ротерта был Егор Трофимович Абакумов, донецкий шахтер, который привез с собой в Москву огромную бригаду горняков. На метрополитене работали крупнейшие ученые и инженеры страны, прежде всего те, кто досконально знал тоннельное дело – А.И. Барышников, Н.А. Ермолаев, И.Д. Гоцеридзе. Они были как бы «мозговым центром» Метростроя. Мы, комсомольцы, постоянно общались с этими людьми. У нас, «зеленой», зачастую малограмотной молодежи были энтузиазм и задор, зато у них – богатый опыт и знания.