Орлы и звёзды - Александр Антонов

— Все красногвардейские полки, расквартированные в Петрограде, сформированы таким образом, что большинство красногвардейцев в каждом из них являются членами нашей партии!

Это была беспардонная ложь, но кто кроме Александровича мог меня опровергнуть?

— То есть вы утверждаете, — уточнил Савинков, — что Красная Гвардия находится под нашим контролем?

— Утверждаю! — не моргнув глазом, соврал я.

— А вы не торопитесь сбрасывать со счетов начальника штаба Красной Гвардии? — опять вклинился в разговор всё-тот же голос.

— А я его и не сбрасываю, — ответил я обладателю въедливого голоса. — Глеб Абрамов, сам не состоит ни в какой партии, зато его любимая жена была членом эсеровской боевой группы. Ведьма – может, слышали?

— Я лично был свидетелем того, как действует Ведьма в боевых условиях, — заявил Савинков. — Если её влияние на мужа так велико, как утверждает товарищ Жехорский, а я склонен доверять его мнению, то за Красную Гвардию мы можем быть спокойны. Жаль только, что товарищ Александрович в силу своей некомпетентности не может нам этого подтвердить!

После того как он посчитал что достаточно потоптался на Александровиче, Савинков разразился длинной речью смысл которой сводился к трём тезисам: сотрудничество с Временным правительством, продолжение войны, скорый разрыв с большевиками.

Когда дело дошло до избрания нового члена ЦК, Чернов всё же рискнул предложить кандидатуру Александровича. Савинков тут же выдвинул мою кандидатуру. Я смотрел на лица членов ЦК и понимал, что мнения, скорее всего, разделились поровну. А мне это сейчас было совершенно ни к чему. И тут меня как молнией ударило, и я попросил слово:

— Товарищи! — начал я. — Для меня высокая честь быть выдвинутым в члены ЦК ПСР, но я хочу предложить на это место гораздо более достойную кандидатуру, чем я и, прошу его на меня не обижаться, чем товарищ Александрович. Я имею в виду верного члена партии, нашего боевого товарища Марию Спиридонову, которая на днях возвращается с царской каторги. Избрав её заочно членом ЦК, вы выкажите достойное уважение этой пламенной революционерке!

Это был сильный ход! Спиридонова прошла на ура. Растроганный Чернов долго потом тряс мою руку. Недовольным остались, кажется, только Савинков и Александрович. Первым отозвал меня в сторону Савинков.

— Это что ещё за выходка? — хмуро спросил он. — Спиридонова, конечно, весьма достойная кандидатура, но мне нужны были в ЦК именно вы – мой человек!

— Борис Викторович, — проникновенно ответил я. — Я успел оценить расстановку сил и понял, что моя кандидатура вполне может и не пройти. Тогда членом ЦК стал бы Александрович, согласитесь, вариант для нас наименее желательный. А Марию Александровну по её возвращении я лично окружу заботой, которой ей так не хватало долгие годы. И, как знать, может она станет тем членом ЦК, который вам так необходим?

Савинков смотрел на меня с чуть ли не открытым ртом. Потом покачал головой.

— Ну вы бестия, Странник! Не ожидал. Спиридоновой действительно может понадобиться тот, кто окружит её заботой. И лучше, если это будет наш человек. Но как быть с Ниной?

— А что Нина? — удивился я. — Она прекрасно справилась с вашим заданием. Поблагодарите её за хорошую работу и найдите для неё другое дело.

Этот разговор я, почти слово в слово, пересказал потом Александровичу. Тот слушал, покачивал головой, потом спросил:

— А ты что, действительно решил поухаживать за Спиридоновой?

— Действительно, — подтвердил я. — Она мне, знаешь ли, давно нравится: и как революционерка, и как женщина.

Я сопровождал Ильича на заседание ПК. Исподтишка за ним наблюдая, я не мог не восхищаться этим человеком. Ему потребовались всего лишь сутки, чтобы оправится от самого большого потрясения в своей жизни – я имею в виду то, что рассказал ему Шеф. Ещё вчера он выглядел таким потерянным, а сегодня от этого не осталось и следа. Ленин был собран и решителен. Не оставалось сомнений – он принял решение. Чуть позже он подтвердил это, выступая на расширенном заседании ПК. Не знаю, можно ли назвать его речь Мартовскими тезисами, поскольку официально она такого названия не получила, судить вам. Привожу основные положения речи:

1. В нашем отношении к войне, которая со стороны России и при новом правительстве Львова и К° безусловно остаётся грабительской империалистской войной в силу капиталистического характера этого правительства, недопустимы ни малейшие уступки «революционному оборончеству».

На революционную войну, действительно оправдывающую революционное оборончество, сознательный пролетариат может дать своё согласие лишь при условии: а) перехода власти в руки народа в лице пролетариата и примыкающего к нему крестьянства, других слоёв трудящихся; б) при отказе от всех аннексий на деле, а не на словах; в) при полном разрыве на деле со всеми интересами капитала, касающимися ведения этой войны.

Ввиду несомненной добросовестности широких слоёв массовых представителей революционного оборончества, признающих войну только по необходимости, а не ради завоеваний, ввиду их обмана буржуазией, надо особенно обстоятельно, настойчиво, терпеливо разъяснять им их ошибку, разъяснять неразрывную связь капитала с империалистской войной, доказывать, что кончить войну истинно демократическим, не насильническим, миром нельзя без перехода власти к истинно народному правительству.

2. Своеобразие текущего момента в России состоит в переходе от первого этапа революции, давшего власть буржуазии в силу недостаточной сознательности и организованности трудящихся масс, — ко второму её этапу, который должен дать власть в руки трудового народа.

Этот переход характеризуется, с одной стороны, максимумом легальности (Россия сейчас самая свободная страна в мире из всех воюющих стран), с другой стороны, отсутствием насилия над массами и, наконец, доверчиво-бессознательным отношением их к правительству капиталистов, худших врагов мира и социализма.

Это своеобразие требует от нас умения приспособиться к особым условиям партийной работы в среде неслыханно широких, только что проснувшихся к политической жизни, масс.

3. Никакой поддержки Временному правительству, разъяснение полной лживости всех его обещаний, особенно относительно отказа от аннексий. Разоблачение, вместо недопустимого, сеющего иллюзии, «требования», чтобы это правительство, правительство капиталистов, перестало быть империалистским.

4. Признание факта, что в большинстве Советов рабочих депутатов наша партия в меньшинстве, ведёт к пониманию необходимости союза с теми представителями других партий, которые признают, что С. Н. Д. есть единственно возможная форма революционного правительства.

Пока такой союз не создан, мы ведём работу критики и выяснения ошибок, проповедуя в то же время необходимость перехода всей государственной власти к Советам народных депутатов, чтобы массы опытом избавились от своих ошибок.

5. Не парламентарная республика, — возвращение к ней от С. Н. Д. было бы шагом назад, — а республика Советов народных депутатов по всей стране, снизу доверху.

Устранение полиции, масштабная реорганизация армии и чиновничества.

Плата всем чиновникам, при выборности и сменяемости всех их в любое время, не выше средней платы хорошего рабочего.

6. Конфискация всех помещичьих земель.

Национализация всех земель в стране, распоряжение землёю местными Советами народных депутатов. Безвозмездное выделение земельного надела всем нуждающимся крестьянам.

7. Слияние немедленное всех банков страны в один общенациональный банк и введение контроля над ним со стороны С. Н. Д.

8. Не «введение» социализма, как наша непосредственная задача, а переход тотчас лишь к контролю со стороны С. Н. Д. за общественным производством и распределением продуктов.

Глава одиннадцатая

Весна русской революции, как и её календарная тёзка, катилась к своему завершению. Крылатые качели, которые, то взлетали вверх – и тогда в дулах винтовок цвели красные гвоздики, то опускались вниз, едва не касаясь изуродованных офицерских трупов, наконец-то прекратили свой разбег. Наступило время осмысленного политического противостояния. От падения самодержавия календарь не похудел ещё и на два месяца, а в России появилось уже второе демократическое правительство. Кабинет Львова, так поспешно поддержанный Антантой, популярности в России не снискал. Полностью довольными остались разве что поляки, за которыми правительство Львова признало право на независимость. Другое дело Советы. Они, как подснежники после трёхсотлетней самодержавной зимы, спешили расцвести на всей территории бывшей Российской империи. Пока они походили на разноцветные лоскутки, из которых ещё предстояло сшить огромное одеяло, чтобы укутать им многострадальную землю российскую. Не совпадая в частностях, по трём основным позициям Советы были едины: Мир, Труд, Хлеб. И народ к ним потянулся.