Империя и нация в зеркале исторической памяти: Сборник статей - Александр Семенов

Полонофильство казацкой элиты в Гетманщине не было чистой выдумкой царских пропагандистов. Во-первых, существовал польский посредник в шведско-украинских переговорах – король Станислав Лещинский. Во-вторых, есть свидетельства, что Мазепа и Лещинский фактически вернулись к идеям гадячского цикла и в очередной раз планировали создание Речи Посполитой трех народов, а «изменники» из числа верхушки штудировали текст Гадячского соглашения [466] . Мазепа и его сторонники, с одной стороны, боялись и не доверяли Польше, с другой стороны, во многом оставались продуктом политических практик Речи Посполитой, политический строй и мировоззрение которой был им намного ближе, чем авторитарное правление российского царя-императора. [467]

В начале XVIII столетия правящая прослойка в Гетманщине («значковое войсковое товарищество»), хотя и сохраняла внешние признаки и атрибуты казацкой принадлежности, все больше превращалась в социальную группу, близкую по своим основным чертам к шляхетской. Сосредоточение власти в Войске Запорожском в руках ограниченного круга старшинских родов создавало из потомков бывших казацких предводителей «новую шляхту», которая добивалась законодательного оформления своих прав и привилегий. [468]

Как раз против старшины-шляхты и были направлены гневные вирши, сохранившиеся в тетради стихотворных упражнений студента Киево-Могилянской академии Андрея Герасимовича за 1719—1720 годы:

Куда пойдеш ляхiв хвалять

Вiрних тiльки що не палять,

Простим ушi набивають,

Лихим ядом заражають.

Без хвал ляцьких анi слова —

Ъдять чи п’ють – о них мова…

К ляхом весь дух, вся охота.

То i мудрость то i цнота. [469]

Одним из важных компонентов казацко-старшинского самосознания и общего мировоззрения конца XVII – начала XVIII столетия был своеобразный казацкий сарматизм, проникший на Левобережье как в своей сарматской «одежде», так и в облачении хазарского мифа. Разные элементы этой идеологии встречаем в сочинениях Пилипа Орлика (генерального писаря Ивана Мазепы и его преемника в изгнании), прилуцкого полковника Григория Грабянки и военного канцеляриста Самуила Величко. Хазарский миф казацких интеллектуалов начала XVIII столетия имел несколько отличительных признаков, которые, вне всяких сомнений, роднили его с польской сарматской мифологией.

Остановимся на общих чертах этих двух родственных мифологем. Во-первых, оба мифа были этногенетические. Сарматский миф обосновывал происхождение польского народа от сарматов, хазарский – связывал происхождение украинцев с хазарами. Во-вторых, оба мифа были социально ориентированы в том отношении, что на сарматское происхождение могла претендовать преимущественно польская шляхта, а на происхождение от хазар – главным образом казачество, а именно представители казацкой верхушки, напряженно искавшие возможностей приобретения и сохранения шляхетского статуса. Оба мифа доказывали эксклюзивное происхождение, от неавтохтонного элемента, правящего класса, составлявшего политическую нацию раннего нового времени. Хазарский миф отвергал утвержденную киевским духовенством легенду о происхождении всех восточных славян от Мосоха, что было потенциальным вызовом Москве, и исключал из числа избранных «наследников» хазар не только местное неказацкое население, но и российское дворянство. Отодвигая на второй план мифологию происхождения Руси, тесно связанную с крещением Руси Владимиром, хазарский миф также секуляризировал генеалогию казачества и разрывал религиозные связи между гетманской автономией и Москвой. [470]

Характерно, что польские политические и культурные влияния в Гетманщине противостояли имперским унификационным тенденциям и способствовали разработке казацкой элитой особой политической идеологии и самосознания. «Конституция» Пилипа Орлика, составленная сторонниками Мазепы в изгнании в Бандерах в 1710 году, является важным свидетельством распространения идей польской политической мысли среди казацкой верхушки в начале XVIII столетия. «Конституция» представляет собой текст договора между новым гетманом, казацкой старшиной и верхушкой Войска Запорожского [471] . Кроме особых гарантий, предоставляемых запорожцам, которые традиционно, еще со времен Богдана Хмельницкого, находились в оппозиции к гетманскому правительству, «конституция» также значительно ограничивала прерогативы гетмана за счет расширения прав генеральной старшины и полковников.

Ограничение гетманских прав в «конституции» Пилипа Орлика было вызовом московской политической культуре в том смысле, что права гетмана здесь ограничивал не царь, а старшина, к которой теперь переходили суверенные права заключения контракта – «конституции» – с гетманом. Укрепляя свои права и закрепляя их письменно во время выборов нового гетмана, старшина практически копировала польскую практику избрания польского короля шляхтой. На смену естественной для Московского государства в целом и особенно для России времен Петра I модели авторитаризма старшина предлагала отношения с правителем, которые базировались в большей степени на польской политической модели, чем на российской.

В своих политических сочинениях в эмиграции Пилип Орлик хотя и не отказывался от определения своей родины как Руси/России/Малороссии, но главный акцент делал на определении ее как Украины. Термин «народ» (gens) употреблялся им по отношению к населению Украины, определяемому им как малороссийское, а термин «нация» (natio) был зарезервирован исключительно для казачества [472] . Модель Орлика предусматривала малороссийское этническое происхождение и казацкую национальную принадлежность. Казацкая нация Орлика фактически противостояла польской политической нации авторов Гадяча и всероссийской политической нации церковных и светских идеологов малороссийства.

Поражение Карла XII и Мазепы под Полтавой сделало невозможным распространение радикальных идей об особом казацком народе-нации на украинских землях. Репрессии Петра I, ликвидация гетманского правительства, понижение статуса киевской митрополии до уровня рядовой архиепископской кафедры и другие притеснения со стороны центральной власти вынудили казацкую старшину вернуться к старым атрибутам малороссийской идеологии. Взгляды Орлика на существование особой казацкой нации, хотя и базировались на интерпретации идей, бытовавших в Гетманщине в начале XVIII столетия, в целом сформировались в эмиграции и имели относительно ограниченное влияние на формирование идентичности левобережных украинцев.

В Гетманщине, тем не менее, продолжал существовать как определенная альтернатива малороссийству хазарский миф, оказавший серьезное влияние на политическое мышление и исторические представления казацкой элиты. Его следы мы находим во многих произведениях «войсковых канцеляристов», начиная с летописей Григория Грабянки и Самуила Величко и заканчивая «Разговором Великороссии с Малороссией» Семена Дивовича (1762). Вместе с тем политические условия в казацкой автономии не позволяли местным авторам делать на основании этого мифа такие далекоидущие выводы, какие позволял себе за пределами Российской империи Пилип Орлик. Хазарский миф в автономии подчеркивал отличие малороссов от великороссов, но не стал основой для формирования идеи политической нации, в корне отличной от российской. В социальном отношении хазарский миф являлся необходимым историческим обоснованием казацкого компонента в составе малороссийской идентичности. Самуил Величко отразил это объединение социального и этнического в малороссийском сознании в часто употребляемой им формуле «русько-казацкий народ». «Казацко-малороссийский народ» выступает как одно из главных «действующих лиц» в «Кратком описании о казацком малороссийском народе и его военных делах» бунчукового товарища Петра Симоновского (1765). Следует отметить, что многие иностранные путешественники и авторы исторических трактатов, писавшие об Украине во второй половине XVII – начале XVIII столетия (от Павла Алеппского до Жана Бенуа Шерера включительно), считали казаков отдельным народом, выдвигая таким образом на первый план социальный элемент при определении их национальной идентичности.

Малороссийская Украина

Туманность представлений самих казаков о соотношении социального, этнического и религиозного в их самоопределении отразилась во множественности вариантов названия их родины. На разнообразие названий казацкой автономии указывал в «Разговоре Великороссии с Малороссией» Семен Дивович, вложив в уста Малороссии такие слова: «от древних казаров род веду и начало, / Названий сперва было у меня немало» [473] . В определении Гетманщины конкурировали в XVII—XVIII столетиях такие названия, как Русь, Войско Запорожское, Малая Русь/Россия и Украина. Постепенно остаются самые употребительные термины «Малая Русь» и «Украина».