Повести - Анатолий Черноусов

— Возьмем Евангелие от Иоанна, — говорил Климов. — Сначала там сообщается, что Иисус лично крестил своих последователей. Потом же вдруг объявляется, что крестил вовсе не Иисус, а его ученики… Так кто же крестил народ все–таки?.. И еще насчет крещения. Евангелисты Матфей, Марк и Иоанн утверждают, что Иоанн Креститель крестил Иисуса на реке Иордан. А вот из Евангелия от Луки следует, что Иоанн Креститель не мог ни крестить Иисуса, ни видеть святого духа, который сошел с небес. Почему? Да потому что в то время, когда Иисус принимал крещение, Иоанн Креститель по приказу Ирода был брошен в тюрьму. Как это понимать и как это согласовать? Не мог же в самом деле Иоанн Креститель находиться одновременно и в тюрьме и на реке Иордан!.. Далее. По Марку, Иисус на кресте умер утром, а Иоанн говорит, что он умер в полдень. По Матфею и Марку, люди, которые пришли после кончины Иисуса к его гробу, встретили только одного ангела, а по евангелиям от Луки и Иоанна, они встретили двух ангелов. По словам одних, эти ангелы были внутри гробницы, по словам других — вне ее… Лука утверждает, что Иисусу, когда он проповедовал свое учение, было около тридцати лет, а по Иоанну, ему было около пятидесяти. И поди узнай, кто прав. Поди узнай, сколько же Иисусу было на самом деле?.. Или эта сказка о непорочном зачатии, — Климов кивнул на картину «Святая ночь», и Лина опустила глаза. — По евангелиям от Марка и Матфея, у Иисуса было четыре брата и были сестры. По крайней мере сестер было две, ибо они упоминаются во множественном числе. Значит, Иисус был первенцем, а не единственным сыном у Марии. Тогда как же понять христианскую догму постоянной непорочности богоматери Марии? Какая же она пожизненная девственница, если нарожала после Иисуса еще целое семейство?.. Не зря, видно, ни Марк, ни Иоанн, ни апостол Павел вообще не упоминают братьев и сестер Иисуса, обходят, так сказать, этот щекотливый вопрос молчанием… Теперь об отце Иисуса Иосифе… — передохнув, продолжал Климов. — По Евангелию от Матфея, он прямой потомок царя Давида, сын Иакова. А вот по Евангелию от Луки — он сын Илии. Опять противоречие — чей же все–таки он сын? Иакова? Илии?.. И уж вовсе забавно то, что Матфей и Лука царскую родословную Иисуса (от Давида) основывают на отцовстве Иосифа. Они странным образом забывают, что, по их же собственной концепции непорочного зачатия, Иисус не был плотью от плоти Иосифа, следовательно, не мог он быть потомком Давида. Эту вопиющую непоследовательность в столь важном вопросе можно объяснить только тем, что евангелисты запутались в своем повествовании… (Папаша Зима мрачнел все больше, а Климов, видя это, подбрасывал да подбрасывал явные нелепости «священного писания».) Парадокс на парадоксе!.. Вот еще один. Из евангелий вполне можно заключить, что в семье Иисус считался ненормальным, больным человеком. Семейство не верило в его божественную миссию, как не верили Иисусу вообще жители Назарета. Они — помните? — однажды даже выгнали его вон, когда он вздумал их учить. Это написано у Марка. Вот и семья. Она была настроена к нему даже враждебно. У Иоанна сказано: «Ибо и братья его не веровали в него». Мать и братья решили даже, что он лишился рассудка и что его надо взять под опеку. Помните, у Марка… «И, услышав, ближние его пошли взять его, ибо говорили, что он вышел из себя». Марк же рассказывает, что, когда Иисус сидел с народом в одном из домов и проповедовал свое учение, ему сказали, мол, к тебе пришли мать и братья. А он говорит — скажите, что вот мои мать и братья. Он имел в виду всех окружающих его в это время людей. И сам даже не вышел, а ответил через посланника. Так–то он обошелся с родной своей матерью! Налицо, следовательно, семейный разлад. Далее. Никто из ближайших родственников (по Марку, Луке и Матфею) не появился у креста, когда Иисус умирал. Никто из них не позаботился о его захоронении. Похоронили его чужие, посторонние люди. Все это здорово дискредитирует одно из самых важных евангельских сказаний. Если Мария знала, что Иисус рожден мессией, если его рождение предварялось благовещением архангела Гавриила, непорочным зачатием, ангельским пением и так далее, то как она, спрашивается, могла не понимать поведения Иисуса и считать его больным? Считать его «не в себе»? Как могла вместе с семейством пытаться пленить его, изолировать от окружающих?.. Словом, и тут не сходятся концы с концами, и тут сплошные недоумения… И наконец, слушайте, как вы, Николай Петрович, можете верить в так называемые чудеса Иисуса! — Климов внимательно посмотрел на мрачного отца Лины. — Как вы можете всерьез воспринимать то, что он пятью хлебами и двумя рыбками накормил пять тысяч человек? Как вы можете верить в то, что Иисус направо и налево излечивал больных? Воскрешал из мертвых? Изгонял из душевнобольных бесов в огромном количестве? Как ему удалось остановить бурю на море? А в Кане Галилейской он воду в вино превратил. Наколдовал, по подсчетам ученых, двести двадцать восемь литров вина!.. Да нынче пятилетний ребенок, расскажи ему, не поверит в подобные сказки!..

— Евангелия — это не исторические книги! — заговорил папаша сквозь зубы, отрывисто и раздраженно. Видимо, терпение изменило ему. — Библейские сказания — это не исторические факты. Это выражение идеи христианского вероучения. Христос, если хочешь, — это идея связи между богом и человеком. Он и бог, он и человек. Судить о божественном писании с точки зрения науки нельзя. Наука и вера — это разные области, и задачи у них разные. Наука занимается тем, что лежит на поверхности вещей и явлений, а содержание вероучения сокрыто в глубине и может быть постигнуто лишь людьми верующими. Людьми с особой восприимчивостью души. Существует ли бог? Обладает ли человек таким нематериальным элементом, который ускользает от смерти, когда тело человека умирает? На эти вопросы наука не дает никакого ответа. Это вне ее компетенции. А коль область сверхъестественного не доступна науке, то и никакие научные данные не могут быть аргументами против религии. Зыбкие, смутные человеческие знания меркнут перед вечными истинами религии. Вера своим духовным оком проникает в такие сферы, которые не доступны физическому зрению. Область высших духовных истин доступна только зрению верующего человека…

— Но позвольте, Николай Петрович, — перебил Климов. — Наука — это прежде всего разум. А разум — это единственное преимущество человека по сравнению с животными. Даже по вашему вероучению разум — это луч божества, разум создан богом. Неужели богу было бы приятно, чтоб его почитали одни только дураки да куклы, не способные самостоятельно мыслить? Не странно ли, что верить в бога — значит отказаться от разума и здравого смысла…

— Мы, как видишь, не против разума, — еще более раздраженно сказал Зима. — Мы за знание, за образование и так далее. Но все это — не главное. Разум — это не главное, не существенное. Не одним же разумом, рассудком живет человек. Главное в нашей жизни — это желания и чувства. Еще Достоевский говорил, что рассудок, мол, он и есть только рассудок. Он удовлетворяет только рассудочной потребности человека. А хотения, как он говорил, есть проявление всей жизни. Так вот, познание бога совершается не рассудком, а переживанием в себе присутствия божия. А это приводит к опытному постижению божественного существа. Нет в тебе этого, не пережито это тобой — так какое ты имеешь право высказываться о Христе, о боге!.. Что пережито, то лишь и истинно. Если ты создал в своем воображении бога и испытываешь к нему различные чувства, значит, бог действительно существует…

— Что же, выходит, надо просто верить и… не рассуждать?

— Да! — немного мягче сказал Зима. — Впустить в свою душу бога, и все… И пусть называют это как хотят, пусть и «слепая вера» — что ж! Только в ней одной — спасение человека. Бог есть друг, всегда стоящий около нас. Вера в него говорит каждому страдающему сердцу, что нет ни одной слезы, проливаемой нашими очами, нет ни одного страдания, переносимого нами, о котором не знал бы всевидящий и всезнающий наш небесный отец… (Лина была настолько взволнована этими словами отца, что на глазах ее показались слезы.)

— Но нет же никаких доказательств, что он существует, ваш «небесный отец», — уже без прежнего подъема, усталый, возразил Климов. — Никто еще не вернулся с того света, чтобы подтвердить, что есть вечная жизнь за гробом… Никто еще ни разу не видел чудес, которые сотворены богом… А вот люди действительно вершат своими руками чудеса. Люди создают новые породы животных и растений, люди синтезируют вещества, которых не существует в природе. Пересаживают внутренние органы, оживляют по сути умерших. По Луне человек ходил, следы там оставил… Солнечные затмения рассчитаны вплоть до двадцать третьего века и рассчитаны с точностью до двух–трех секунд. Это ли не чудеса?..

— И все это по воле божьей, — с каким–то железобетонным упрямством заявил Зима, крутнув своей большой лобастой головой. — Вам только кажется, что вы сами все это сделали. Кажется! На самом деле через вас осуществляется промысел божий, желания божьи. Вы только исполнители его воли.