Чужой огонь - Сергей Палий

– До Тюкалинска километров двадцать осталось, – сказал Некрасик, спрыгивая с козел. – Там придется заночевать, потому что до Омска сегодня уже не дотянем и лошади устали, а сменить не получится: Тюкалинск – поселение заброшенное, там с полгода назад мор какой-то был и народ ушел. Но крышу для ночлега найдем, только без света, поэтому придется тепло одеться.

– Ну что, раз уж встали – мальчики направо, девочки налево, – скомандовал Егоров и, кутаясь в химзащитку, сбежал с трассы во влажную грязь. За ним последовали остальные ребята.

– Э-эх-х… – мечтательно протянул Некрасик, расстегивая ватные штаны и доставая гигантский для своей худощавой комплекции инструмент. – Хорошо… Сейчас бы костерок развести. Вокруг сесть на бревнышки, закурить папироску, поболтать.

– А шашлычок из баранинки или карпаччо из куриных грудок не хочешь? – ехидно поинтересовался Фрунзик.

– Хочу, – сокрушенно ответил Некрасик. Застегнул ширинку и, разворачиваясь, добавил: – А еще хочу, чтобы тетка моя жива была.

Фрунзик мотнул головой и отбросил налезший на глаза капюшон. Ветер тут же хватанул его за белые волосы.

Максим подошел к канавке и хотел было присоединиться к коллективному отливу, как вдруг почувствовал в штанах какой-то инородный предмет. Он быстро расстегнул куртку, приподнял свитер и обнаружил заткнутый за пояс пакет.

– Это еще что? Мистика. Как я его раньше не заметил? – удивился он, доставая сверток.

– Это не мистика, а похмелье, – усмехнулся Егоров.

Развернув плотную бумагу, Долгов обнаружил внутри изрядно помятый целлофановый файл с какими-то бумагами.

– Что ты там у себя в штанах такое неожиданное обнаружил? – спросил Герасимов, подходя ближе.

Максим достал документы и тупо посмотрел на самый верхний. Потом быстро пролистал дальше.

– На право владения землей… – прокомментировал Егоров. – На разработку… Монтаж, демонтаж, передача в эксплуатацию… Смотри-ка, да тут двумя нотариусами все бумажки заверены!

– Это что? – Максим поднял глаза на Юрку.

– Пакет документов, подтверждающий твое право на владение нефтяным месторождением под Сургутом, – ответил он. – И когда успели только, алкаши…

– А это? – Долгов сунул под нос Егорову последний лист.

– А это копия дарственной на твою хату московскую на имя Чернышова Игоря Николаевича семидесятого года рождения, проживающего в городе Ишим Тюменской области, согласно которой…

Первым заржал Фрунзик.

Это было настолько неожиданно, что Максим и Юра некоторое время таращились на него, как на идиота в бурном припадке. Даже Некрасик, уже успевший подняться на насыпь, обернулся. Вторым захохотал Егоров, да так, что аж свалился на землю, благо на месте, где он стоял, была относительно сухая трава, иначе бы в грязь угодил. И только потом рассмеялся сам Максим. Сначала робко улыбнулся, потом закхыкал, согнулся пополам и закатился в истерическом приступе хохота. Параллельно он разбрасывал листки, которые незамедлительно подхватывались ветром и разносились по полю.

– И… и… – попытался сказать что-то сквозь ржач Фрунзик.

– Иги… – подхватил Долгов, поддаваясь новому метастазу смеха.

Егоров принялся с удвоенной силой кататься по траве. Через минуту Герасимов собрался с духом, вытер слезы и все же выдавил из себя:

– И кто кого надул, спрашивается?

На трассе появилась Маринка, с испугом спросила:

– Что происходит?

– Долой бюрократию! – выкрикнул Максим, выкидывая последний листок в пасть ветра. – Да здравствует кочевая жизнь!

Юрка закашлялся от спазмов смеха, валяясь на спине, и виновато посмотрел на вконец опешившую Маринку.

Некрасик лишь покачал головой и привычно полез на козлы. Ему дико захотелось домой в Е-бург, в родную артель – подальше от этой сумасшедшей компании.

В Тюкалинск въехали уже поздним вечером. Городок был не большой, но и не маленький. Обыкновенный провинциальный городишко. Только вот не виднелось ни одного светящегося окошка, ни один фонарь не горел на улицах, не слышно было ни лая собак, ни грохота колес, ни звона кастрюль. Мертвое место.

Лишь один раз показалось Максиму, будто он слышит позади какой-то стук. Но это могло быть как его похмельное воображение, так и случайный порыв ветра, сбросивший доску или кусок битого шифера наземь.

Некрасик остановил карету возле двухэтажного здания и сразу принялся распрягать запыхавшихся лошадей и кормить их сеном, упакованным в тугие снопики. Овес лошади получали только раз в три дня.

Друзья выпрыгнули из кареты, Егоров включил фонарик и посветил на табличку, прибитую возле входа в здание.

– Школа, – сообщил он. – Некрасик, мы точно здесь ни на кого не напоремся? А то получим очередь из пневматики в зад.

– Навряд ли, – откликнулся угловатый артельщик. – Здесь только проездом люди останавливаются. Сейчас вроде бы параллельных караванов нет. А местные сюда боятся пока возвращаться, думают, что болезнь еще не ушла. Суеверные.

– А что за болезнь-то была? – насторожился Фрунзик.

– Да я толком и не знаю. То ли проказа, то ли чумка какая-то. Но поморила люду немало – на врачей денег не было. Но вы не бойтесь, зараза давно уже ушла, я пару раз здесь ночевал с месяц назад.

Максим осмотрелся, привыкая к темноте. Улица с проваленным кое-где асфальтом, куча какого-то хлама рядом с покосившимся телеграфным столбом, возле поворота – разбитый грузовик. На миг ему показалось, что рядом с остовом машины кто-то стоит – неясный темный силуэт. Он вгляделся пристальней, но понял, что это всего лишь сломанное деревце. Зашибись, скоро мания преследования начнется. Не фиг так пить…

– Айдате внутрь, – сказал Некрасик, привязав лошадей к перилам крыльца. – Если вода нужна, то в конце улицы колонка есть. Но она ручная, качать придется.

– Не надо. Во фляжках еще осталось, – ответила Маринка, которая ведала провиантом и запасами воды.

Отворив скрипучую тяжелую дверь, Некрасик исчез внутри здания бывшей школы. Друзья, освещая себе путь фонариком, последовали за ним.

Уже заходя в вестибюль, Максим краем глаза заметил движение с противоположной стороны улицы. Он резко обернулся и вперился взглядом в холодную тьму. Ничего. Показалось. Вполголоса обругав самого себя, он захлопнул дверь.

В здании, как и говорил Некрасик, никого не оказалось. Из старых парт и еще не сгнивших занавесок они соорудили лежанки, наспех набили желудки сойкой и, напялив на себя весь имеющийся гардероб, чтобы не замерзнуть ночью, улеглись. Дорога, даже если просто сидеть и ничего не делать, подчас выматывает почище тяжелой работы.