Отвага - Паскаль Кивижер

в палатку, а второй остался дрожать на ветру, сидя на мшистом камне, потому что герцог Инферналь потребовал и ночного наблюдения.

Беднягу ждала неожиданная награда: Эма начала раздеваться на пляже прямо напротив него. Лукас так и не нашел другого решения. Он сто раз повторял ей: не сиди в воде долго, лучше пусть меня из пушки расстреляют, чем я увижу, что ты простужена. Всю вторую половину дня он тренировался и теперь ставил капканы буквально за секунду. Сунул в один для проверки палку, щепки разлетелись во все стороны, чуть окно не разбили.

Пока Эма медленно снимала одежки одну за другой, Лукас наладил мост, перебрался через стремнину и обогнул лагерь лесом. Войдя в воду по пояс, Эма видела, как Лукас крадется у мушкетера за спиной, а тот шаг за шагом подходил все ближе к берегу, не в силах оторваться от невиданного зрелища. Когда Эма погрузилась в воду по шею, Лукас поставил первый капкан у палатки. Чуть-чуть проплыла, и второй оскалил зубы возле жалкого костерка.

Отлично. С купаньем покончено.

К сожалению, Эма не могла всего предвидеть. Она уже направлялась к берегу, как вдруг вода Верной внезапно поглотила ее, как ледяной гроб. Руки одеревенели, дыхание прервалось, ноги свело. Судорога скрутила все тело. Эма пыталась бороться, но очень скоро признала свое поражения. Слишком худая в слишком холодной воде. Стремнина тащила ее, и Эма ей покорилась со странным чувством, пугающим и знакомым. Она пережила то же самое в Заячьем водопаде, прыгнув вслед за Тибо. Та же река, та же вода, тот же холод. Тоже в ноябре. В ушах шумело, кожа задубела, Эма тонула в воспоминаниях. Уже год прошел… Она выжила, но хочется ли ей жить на самом деле? Вопрос повис в воздухе, течение несло ее дальше. Она сама хотела искупаться. Решила утонуть? Радость заструилась по жилам, покой разлился по всему телу. Сейчас она крепко уснет…

Верная вынесла бы Эму в море, если бы упавшее в воду дерево не преградило ей путь. Королева лежала, уставившись в донный песок, черная вода обнимала ее, одевала веточками и травинками. И тут она увидела Тибо.

Отчетливо, ясно, живого. С длинными просоленными волосами, выгоревшими на солнце, спутанными ветром. Без шрама на щеке и на лбу. Матросская блуза надулась как парус, в глазах мерцали веселые искорки. Он протянул ей руку, раскрыл объятия. Руки, объятия – нет больше этих рук… Эма уцепилась за ствол. Ледяная вода лизала ей затылок, набиралась в рот. «Дыши!» – приказал ей Тибо. Но она не расслышала.

Лукас опять обошел лесом лагерь, а потом с высокого берега оглядел реку, чтобы понять, как там его купальщица. Лунные блики играли на воде. Стремнина тащила корягу. Эмы нигде не видно. Лукас как был, не задумавшись ни на секунду, прыгнул в воду.

Мушкетер тоже приготовился, снял плащ, мушкет, шляпу, куртку, пояс, сапоги. Он собрался спасать безумную, но тут плеск, треск, брызги во все стороны. Откуда ни возьмись появился Лукас и быстро поплыл к коряге. Что за чертовщина? Мушкетер не понял, но стал одеваться.

Шесть минут прошло. Даже если он найдет Эму, удастся ли ее откачать? Он мысленно нарисовал ее кровеносную систему: капилляры, сосуды, вены, артерии. Представил себе животворную циркуляцию крови между сердцем и мозгом. Что, если она замедлится, остановится? Все, конец. Лукас считал секунды, заклинал артерии, искал Эму повсюду.

В панике, в кромешной тьме он и своих-то рук не различал. Его тоже потащило течением и через несколько минут прибило к стволу сосны, что задержал Эму. Она лежала, прижавшись щекой к коре. Благодарение небу, еще живая. Эма так крепко вцепилась в ствол, что Лукас оторвал ее с большим трудом. А когда потащил к берегу, против течения, она громко звала Тибо и отбивалась как сумасшедшая. Все же Лукасу удалось выбраться с Эмой на сушу. Даже не взглянув на мушкетера-шпиона, он взял ее на руки и унес в башню.

Хорошо, что они заранее развели огонь и приготовили сухую одежду. Зубы у Эмы стучали, как кастаньеты, она все время прикусывала язык. Лукас растер ее хорошенько и завернул в одеяло, а уж потом переоделся сам. Уселся чуть ли не в огонь с Эмой на коленях и крепко прижал к себе, стараясь согреть.

– Тибо, – едва слышно позвала Эма.

На щеке у нее виднелся отпечаток коры.

– Я видела его, я его видела…

– Видела? Где?

– В реке. Видела и слышала.

Лукас крепче обнял ее и ничего не ответил.

– Ты мне не веришь?

– Я тебе верю.

– А почему молчишь?

Лукас улыбнулся.

– Я радуюсь, Эма. Наконец-то!

Дикий вопль разорвал тишину, следом еще один, такой же отчаянный. Первый мушкетер попал в капкан возле костра. Второй поспешил на помощь, высунулся из палатки и…

33

Всего через несколько месяцев Лисандр станет взрослым, станет мужчиной. Загляни он вопреки обыкновению в зеркало, то увидел бы своего отца. Он бы его не узнал, потому что совсем не помнил, но у того были такие же высокие скулы, бледные щеки, прямой тонкий нос, изогнутые нервные губы. Лисандру исполнилось четырнадцать, вот-вот будет пятнадцать…

Уже пятнадцать. Он перенес столько утрат и лишений, что стал намного старше своих лет.

Он пришел на рассвете к Кресту Четырех Дорог, выбрал ту, что шла вдоль насыпи, отсчитал сто шагов и спустился в ров, куда стекала вода с полей во время ливней. Здесь, в сырой яме, раз в две недели они встречались с Лавандой. Как взрослые заговорщики, назначали встречи по лунному календарю.

Лаванда уже ждала его, сидела на ковровой сумке в неизменном пальто с разными пуговицами и слишком длинными рукавами. Маленький рост всегда помогал ей выйти из крепости без помех. Стражники принимали ее за ребенка, рассеянно заглядывали в ковровую сумку и, ничего не спрашивая, приподнимали решетку, чтобы она могла пройти. На вид сама невинность, хотя в подкладке пальто, сто раз отпоротой и сто раз подшитой, послания от Манфреда к Александру и от Александра к Манфреду.

– Привет, Лисандр! Ты что, спал на сеновале?

– Может, и спал.

– Где же это?

– Мало ли где.

Лисандр выспался в душном пахучем шерстяном тепле овчарни, стоявшей на отшибе. Лаванда ни о чем его не расспрашивала, зато внимательно его рассмотрела. Глаза у Лисандра черные, похожие на горячие угли. В них так много жизни! Шарль читал в его взгляде гнев, Матильда – любопытство, а Лаванда – будущее. И еще от Лисандра пахло овцами.

– Не хочешь знать, почему я там ночевал?

– Нет.

– Вот за это спасибо.

Лисандр ценил общество Лаванды не меньше, чем общество животных. Сказать по правде, она единственный ребенок, с которым он подружился за всю жизнь. В Бержераке, сколько он себя помнил, он всегда был взрослым: ухаживал за беспомощным дедом, обшаривал мусорные баки в поисках пропитания, пил морскую воду и теплое пиво, ходил