Вокруг трона Екатерины Великой - Зинаида Чиркова

Когда княгиня подъехала в своей карете к Полицейскому мосту, ей показалось, что вокруг Летнего дворца раскинулся военный лагерь. По обе стороны моста тянулись чёткие ряды солдат, с удовольствием и радостью выполнявших все команды своих офицеров, а сам дворец был оцеплен густой сетью солдат.

Но княгиню беспрепятственно пропускали везде: уже все знали, что она — одна из главных фигур переворота, что её помощь и поддержка помогли Екатерине занять российский престол, и потому она только ласково улыбалась гвардейцам, останавливающим экипаж. Увидев её лицо, солдаты опускали ружья, и проезд княгине был обеспечен.

«Это очень умно со стороны императрицы, — подумала княгиня, — но ведь Пётр может неожиданно приехать, и неизвестно, с какой стороны его ждать». С этой мыслью она и ринулась в громадную, почти пустую залу, где совещались и новая императрица, и все члены Сената, и даже священнослужители, руководившие Святейшим синодом.

Гвардейцы, стоявшие на часах перед входом в залу совещаний, молча распахнули дверь перед молоденькой княгиней.

На кое-как составленных стульях сидели раззолоченные сенаторы, а на обтрёпанном стуле перед ними сидела, а чаще всего расхаживала Екатерина.

Княгиня вошла и оторопела — все члены Сената встали и поклонились ей в пояс. Она ответила реверансом и тут же подошла к Екатерине.

   — Надеюсь, вы обезопасили себя? — тихонько шепнула она на ухо императрице. — Ведь Пётр может объявиться с минуты на минуту...

   — О, не беспокойтесь, княгиня, — улыбнулась Екатерина своей помощнице, — с самого утра везде патрули, военные любят порядок, а к единственному проезду у Калинкина моста отряжён эскадрон. И бывший император послал туда, к этой дороге, свой любимый конногвардейский полк. Но солдаты перешли на нашу сторону, а офицеров арестовали...

   — Да, но с моря... — не унималась княгиня.

   — И там тоже всё в порядке. Теперь вот готовим указы для всей армии с требованием принести присягу новому царствованию...

   — Извините, господа, — повернулась княгиня в сторону сенаторов, — что я отняла у вас время и государыню...

Екатерина снова улыбнулась княгине, и молоденькая сподвижница выскочила за дверь.

И вновь началось совещание важных сановников и новорождённой императрицы.

Как поступать дальше, что предпринять, как обезопасить себя и столицу от возможного приезда императора? Конечно, нужно было прежде всего опередить Петра в армии, написать манифесты о восшествии Екатерины на престол, развезти их по войскам, а особенно в те войска, что уже приготовились к походу в Данию. И тут смелая и неожиданная мысль пришла в голову Екатерине. Манифесты ещё нужно было написать, и хотя секретарь Теплов был под рукой, но необходимо время, чтобы войска узнали о совершившемся перевороте и о присяге гвардии императрице. Конечно, сразу же следует отправить гонцов во все полки и команды, в Кронштадт, на все флотилии и суда с манифестом и присяжными листами. На всё это нужно время. Поэтому решили не соблюдать проформу, а вместо указа дать, например в Кронштадт, только записку самой Екатерины с указанием повиноваться посланному ею лицу.

Всё равно, надо было начать действовать — от Петра уже явились посланцы, царедворцы, искавшие лишь предлога удалиться от императора.

Но у Петра были в Ораниенбауме его любимые голштинцы, он мог уехать к войску, подготовленному для войны с Данией, как ему и предлагал фельдмаршал Миних, он мог захватить Кронштадт. И Екатерина возвестила, что сама пойдёт в Ораниенбаум впереди войск.

Это решение было встречено шумным ликованием. Все прекрасно сознавали, что этот поход будет только прогулкой, развлечением. Солдаты, стоящие с утра под ружьём, радовались, что наконец-то будет завершение их труду, в котором они сыграли такую видную роль.

И войско стало собираться в поход на законного императора. Первыми выступили легкоконные полки, преимущественно гусары и казаки. Их повёл Алексей Орлов.

Князю Мещёрскому указано было предводительствовать артиллерией с несколькими полевыми полками.

Сама Екатерина взялась руководить гвардией, которая должна была составить арьергард.

К десяти вечера все войска ушли из столицы. Екатерина оставила Сенату записку:

«Господа сенаторы! Я теперь выхожу с войском, чтоб утвердить и обнадёжить престол, оставляя вам, яко доверенному лицу, верховному моему правительству, с полною доверенностью, под стражу: отечество, народ и сына моего. Екатерина».

Сенат во всё время похода заседал в зале Елизаветинского дворца, а в смежной зале помещался наследник престола, Павел. Сенат обязан был как можно чаще сообщать Екатерине все новости...

Гвардейские полки выстроились перед дворцом. Екатерина явилась перед солдатами в мундире Преображенского полка, на высоком белоснежном коне, с саблей в руке и возвестила громким голосом, слышном во всех концах близлежащих улиц, что она возвела сама себя в чин полковника Преображенского полка и сама поведёт гвардию вперёд, чтобы защитить и отстоять честь императорской фамилии, наследника престола и себя, императрицу всероссийскую.

Многократное громкоголосое «Ура!», «Да здравствует императрица Екатерина!», «Многая лета матушке Екатерине!» заставило трепетать воздух над Мойкой, и солдаты, которых императрица пропускала мимо себя, восторженно кричали и кричали ей здравицы. Вся гвардия выступала повзводно, солдаты шли церемониальным маршем, и народ Петербурга также поддерживал многоголосые крики, переполняя воздух белой ночи восторгом и радостью.

В десять вечера, когда с Невы потянуло прохладой, а светлый сумрак белой ночи просветлел ещё более, готовясь к раннему восходу солнца, Екатерина выехала перед последними взводами гвардейцев в мундире и с саблей.

Она была очень хороша в этом радостном волнении светлого вечера: зелёный мундир, красные лацканы, высокие ботфорты, треуголка, украшенная плюмажем и золотой бахромой, — всё было ей к лицу.

Такой и увидела её княгиня Дашкова, когда вылетела из ближайшего переулка на громадном вороном коне с широкой, словно диван, спиной. Она была также одета в мундир Преображенского полка, хорошо подогнанный по её хрупкой фигуре.

Она оглядела сидящую на белоснежном рысаке Екатерину и сравнила её с собой. Обе они выглядели прекрасно, и может быть, такое возможно было лишь сегодня, в день торжества Екатерины. «Наверное, мундир императрицы будет храниться как реликвия в роду Александра Талызина, у которого Екатерина позаимствовала мундир», — подумала Дашкова, и в голове у неё мелькнуло, что и её мундир, позаимствованный ею у поручика Пушкина, тоже станет реликвией...