Встретимся в Силуране! - Ольга Голотвина

— Вей-о! И кого ты там играла? Четырнадцатую прислужницу королевы Арфины?

— Дурак! Говорят тебе — молодая была, стройная, пышноволосая… Играла Прекрасную Луанни.

— Ой, не могу! Ой, ты и врать, бабуся!.. Какая б ты там молодая ни была, но Луанни — это ж такая роль!.. Жабу тебе болотную играть, а не Песню Флейты!

Почернев от гнева, старуха бросила руку на рукоять кистеня, торчащего из-за пояса:

— Ты, ублюдок чумной крысы! Ты что там вякаешь? Я твой поганый язык с корнем выдеру и ножом к стене приколю!

Ингила отпрянула, а Орешек, неустрашимый до наглости, просиял улыбкой навстречу разгневанной разбойнице:

— Великолепно! Монолог в духе нежной и кроткой Луанни! Какое интересное прочтение роли! Еще кистень выхвати и над головой помаши! Жаль, Раушарни не видит!

Бабка недобро сощурилась:

— Ах так? Тебе надо — в духе Луанни?.. Ладно, гаденыщ получай!

Она убрала руку с оружия, выпрямилась, взгляд уплыл куда-то поверх голов… И в воздухе затрепетал голос — нежный, глубокий, полный сердечной боли:

Нет, мой любимый, не проси, не надо!Не страх в моих словах, и не гордыня,И не наивная девичья слабость…Чтоб быть с тобой, прошла б я босикомПо снегу или углям раскаленным!Но плата непомерная за счастье —Своей любовью мир тебе затмить,Из нежных слов и ласк соткать тенетаИ спутать крылья сильные твои!Враги считают, что глупа Луанни,Годится лишь на роль приманки сладкой,Чтоб в клетку заманить тебя… Постой,Дай мне договорить! Ведь поцелуиТвои лишат решимости меня…Отвага тает… Путаются мысли…Прощай! Взгляни туда, на горизонт!Ты видишь, там рассветная полоскаТак ярко и победно заалела?Пусть так же солнце славы и величьяРазгонит ночь судьбы твоей жестокой!В седло, мой принц! В бессмертие скачи!

Женщина смолкла, словно обессилев в борьбе с собой. И тут же ей ответил мужской голос: низкий, хрипловатый, изнемогающий от страсти:

Но если власть, и слава, и величьеНе стоят слезки девочки моей,Грустящей тихо у ручья лесного?..Ты говоришь, любовь твоя — приманка?Злорадный смех врагов тебя тревожит?Но кто они для нас с тобой, Луанни?Так… стайка пауков из темной щели…Моя красавица, во всех балладахЗвенят слова: «Любовь костром пылает».Избитая, затасканная фраза…А я сегодня понял: да, костром!Смотри, Луанни, как я в это пламяБросаю без тоски, без сожаленьяМечты, что в черном холоде изгнаньяСпасали от отчаянья и боли!Бросаю замыслы, что и меняПорой пугали царственным размахом,Бросаю память о печальном детстве,Об одинокой юности… В огонь!..А это что?.. Жемчужина ценнее,Чем все, что я швырнул в костер любви:Месть за отца… Смотри, моя Луанни:Рука не дрогнет… На костер ее,Кровавую, жестокую химеру!..Ну вот и все. Теперь я чист, Луанни.Я — это я. Без мишуры, без блеска.Я остаюсь у нашего ручья…

Женщина, которую сейчас нельзя было назвать старухой, вгляделась в лицо мужчины так, словно ничего дороже ей в жизни видеть не приходилось и не придется, и ответила:

Нет, милый! Память, и мечты о славе,И жажда мести, что меня пугает,В огне любви великой не исчезнут…А знаешь, почему? Все это — ты!«Я — это я», — сказал ты… Нет, любимый!Не сможешь ты самим собой остаться,Отвергнув все, чем жил, страдал, дышал!Ты не судьбу сейчас приносишь в жертву —Ты разрушаешь самого себя!В развалины души ворвется стужа,Любовь умрет — поверь, мой ненаглядный!А это страшный грех — убить любовь!Уж лучше за спиной оставь Луанни,Забудь свою «девчонку у ручья».Как сор, швырни в траву воспоминанья!Я соберу их — каждое мгновенье! —И буду помнить, помнить за двоих!..

Отзвучали последние слова, на поляне воцарилась тишина. Ее разбили звонкие хлопки в ладоши.

— Молодцы! — пронзительно закричала Ингила. — Ох, какие молодцы!..

Старуха и Орешек, как по команде, обернулись к своей маленькой «публике» и величественно кивнули. Связанный по рукам и ногам Орешек при этом выглядел весьма комично, но не замечал этого.

— У меня было такое платье… — блаженно улыбнулась старуха. — Белое, с огромными васильками… Я сидела в траве, вокруг были такие ромашки… А Раушарни стоял рядом…

— Во имя Хозяйки Зла! — заявил вдруг Орешек с явным отвращением. — А я-то, дурак, почти поверил, что ты и впрямь играла Луанни…

Обе женщины с негодованием уставились на грубияна.

— Да, ты могла бы сыграть, — с полупрезрительной снисходительностью протянул Орешек. — У тебя неплохо получается… выразительно… но надо же чувствовать сцену! Травка… Ромашки… Когда эту пьесу играли мы — усаживали Луанни на большой валун!

Женщины недоуменно переглянулись. Какая разница, на чем сидит героиня пьесы?..

— Стало быть, Раушарни стоял рядом с тобой? На коленях стоял?

— Ты что, сдурел? Он же принца играл! Ему нельзя было на коленях!..

— Ага-а! — протянул Орешек въедливым тоном судьи, поймавшего преступника на противоречивых показаниях. — Он дальше говорит: «Позволь припасть пылающим челом к ручьям твоих прохладных белых ножек!..» И кланяется Луанни в ноги! Это как же его должно скорчить, если ты сидишь на полу, а ему, бедняге, и на колени встать нельзя?

— Кланялся! — завопила старуха. — Я вот так сидела… колени к подбородку… — Она плюхнулась на траву, коричневая домотканая юбка веером легла вокруг грубых стоптанных сапог. — Вот так свои ноги обнимала… А он — лицом мне в колени… У него лютня в руках была, он на лютню чуть опирался… изящно так…