Немые и проклятые - Роберт Уилсон

Феррера нащупала стул и рухнула на него, так что он покачнулся. Она выглядела обессиленной.

Сальвадор отвел взгляд от ее глаз и уставился на сигарету в своей руке — рука дрожала.

— Причина, по которой я больше не вижусь с отцом, в том, что я его ненавижу, — тихо начал он. — Я ненавижу его такой лютой ненавистью, что боюсь, что при встрече убью его. Я ненавижу его потому, что он предал меня, разрушил самое святое, что есть у людей — доверие между ребенком и родителем. Он бил меня, чтобы я боялся. Чтобы я даже думать не мог рассказать кому-нибудь, что он со мной делал. Он бил меня, потому что знал, что слухи о побоях разойдутся по соседям и все дети тоже будут его бояться. И когда дети приходили в дом, он был с ними таким добрым, что они позволяли делать все, что он хотел, но не смели болтать. Собственный отец издевался надо мной, пока мне не исполнилось двенадцать. Тогда все прекратилось. Я думал, что смогу с этим справиться. Я думал, что смогу забыть свое детство, очиститься от него и начать другую жизнь. Наверное, это было возможно. Но потом дядя Пабло привел в дом Себастьяна. И это мой позор. Поэтому я такой. Потому что не сказал ни слова, когда отец делал с Себастьяном то же самое. Я должен был защитить его. Я должен был, как вы говорили, стать ему старшим братом. Но я им не был. Я был трусом. И я видел, как его погубили.

Они будто очнулись через несколько минут: гудела одна из лампочек, жужжал магнитофон.

— Когда ты в последний раз видел дядю Пабло? — спросил Фалькон.

— В пятницу утром, всего полчаса. Он дал мне денег. Мы поговорили. Он спросил, не знаю ли я, почему Себастьян держал у себя мальчика. Я знал, к чему он подводит, чего хочет от меня. Но я не мог сказать ему то, что рассказал сейчас вам. Я не мог признаться в своем малодушии отцу Себастьяна, моему дяде, который так мне помог. Думаю, он уже сам догадался или все время знал, но не мог поверить в такое о своем брате. Он ждал от меня подтверждения. Я должен был найти силы и сказать ему, но не смог. В конце разговора он обнял меня и поцеловал в макушку. Он не делал так с тех пор, как я был маленьким мальчиком. Я расплакался, уткнувшись в его рубашку. Мы дошли до двери квартиры, он погладил меня по лицу и сказал: «Не суди отца слишком строго. Ему трудно жилось. Когда мы были детьми, его били за нас обоих. Он был стойким маленьким паршивцем. Все терпел молча».

— А ты знаешь, почему Себастьян сделал то, что сделал? — спросил Фалькон.

— Нет. Я перед этим некоторое время его не видел. Соглашение, помните? Когда тебе верят, стараешься не разрушать доверие.

— Тебя удивило преступление Себастьяна?

— Я не мог поверить. Не понимал, что могло произойти в его голове за те годы, что мы не виделись. Это противоречило всему, что я о нем знал.

— Еще два вопроса, — сказал Фалькон, выключая магнитофон. — И все на этом. Я просил психолога поговорить с Себастьяном, постараться понять, сможем ли мы достучаться до него. Если бы я мог прокрутить запись твоего рассказа, это могло бы помочь. Она будет единственной, кто это услышит, и, возможно, захочет поговорить с тобой или каким-то образом привлечь тебя к помощи Себастьяну.

— Без проблем, — ответил Сальвадор.

— Следующий вопрос посложнее, — продолжил Фалькон. — Твой отец совершал очень скверные поступки…

— Нет, — отрезал Сальвадор, лицо его окаменело. — Вы не можете меня заставить.

По пути в Сан-Пабло Фалькон сидел сзади вместе с Сальвадором и договаривался, каким образом с ним связаться, если Алисии понадобится помощь. Он также упомянул, что Пабло оставил ему кое-что по завещанию, и велел позвонить адвокату.

Они высадили Сальвадора на окраине района. Феррера расцеловала его в обе щеки. Фалькон пересел вперед. Они проводили его взглядом: развязавшийся шнурок разбитых кроссовок хлестал по тонким икрам.

— Тебе необязательно было это делать, — заметил Фалькон, пока Феррера разворачивала машину.

— Целовать Сальвадора? — спросила она. — Это меньшее, чего он заслуживает.

— Я имел в виду, не нужно было рассказывать о себе, чтобы заставить его говорить, — сказал Фалькон. — Становиться монахиней, следовать этому призванию, это, в моем представлении, процесс покаяния и очищения перед Господом. Работа в полиции — тоже призвание, но здесь нет Господа, перед которым нужно каяться.

— Старший инспектор мне кажется недосягаемым, как Господь Бог, — улыбаясь, ответила она. — Но мой рассказ — только репетиция перед настоящим испытанием. Я еще должна поделиться с мужем.

24

Понедельник, 29 июля 2002 года

Фалькон проснулся после сиесты и прихлопнул кнопку будильника. Он лежал в затемненной комнате, задыхаясь, будто только что вынырнул со дна глубокого озера, когда легкие уже готовы были разорваться. Что-то изменилось в его сознании. То, что прежде было смутной неприязнью к Игнасио Ортеге, теперь приобрело форму и превратилось в непреклонное решение — посадить растлителя детей в тюрьму на самый долгий срок. Он наслаждался гневом, точно как Феррера, когда, став полицейским, она впервые шла по улицам Кадиса в надежде найти двух ублюдков, надругавшихся над ней.

Фалькон принял душ, вспоминая Игнасио Ортегу: его заученное вранье во время первой встречи, непринужденное сообщение полуправды. Фалькон думал, не с зависти ли все началось — «Я был простым электриком, а он — знаменитым актером». Два человека с одинаково жестоким детством, один стал актером, спасался, играя роли, а другой, безвестный и переполненный ненавистью, осквернял детскую невинность. Быть может, это некий вид психологической компенсации?

Одеваясь, Фалькон вспомнил вопрос, возникший у него в разговоре с Рамиресом, про имена в записной книжке Веги. Там был только один Ортега, без имени. Он поехал в управление, принес из комнаты для хранения улик записную книжку. Память не подвела, инициалов нет, а номер мобильного телефона принадлежит Игнасио Ортеге. И еще одно. Фалькон позвонил Карлосу Васкесу:

— Кого привлекала фирма «Вега Конструксьонс» для установки в зданиях систем кондиционирования?

— Объявлялся тендер, — сказал Васкес. — В городе четыре или пять компаний, конкурирующих друг с другом.

— Какая-нибудь из компаний выигрывала больше тендеров, чем другие?

— Я бы сказал, процентов семьдесят работы выполняла севильская «Айр Акондисионадо Сентрал». Ею управляет человек по имени Игнасио Ортега, который назначает слишком высокую цену, только если не может справиться с работой.

Фалькон позвонил в «Вега Конструксьонс» и спросил Марти Крагмэна, того еще не было. Крагмэн ответил по мобильному. Судя по звуку, он ехал по оживленной трассе. Сигнал был слабый.

— Инспектор, я не должен с вами говорить, не забыли? — радостно сказал он. — Я пока не общался с нашими неприветливыми восточными друзьями.

— Всего один вопрос по русским проектам: кого вы наняли по итогам тендера на установку кондиционеров?

— Я не нанимал, — ответил Крагмэн. — Рафаэль велел привлечь компанию «Айр Акондисионадо Сентрал» — ААС.

— Вы не рассматривали предложения конкурентов?

— Он сказал, что уже утвердил эту.

— Что вы об этом думаете?

— Обычно это означает, что мы чем-то обязаны фирме. Возможно, они сделали какую-то другую работу очень дешево.

— Вы знаете Игнасио Ортегу из ААС?

— Конечно, я с ним встречался. Он много работал на компанию. Надежный человек, — сказал Крагмэн. — Он имеет отношение к Пабло?

— Они братья.

— Непохоже.

— Что вы можете сказать об отношениях Игнасио и сеньора Веги?

— Ничего.

— Они были близкими знакомыми?

— Инспектор, я сказал вам… — начал Крагмэн, сигнал стал пропадать, и Фалькон не расслышал конец фразы.

— Можем мы поговорить об этом с глазу на глаз? — прокричал он в трубку, больше думая о том, что предполагал о Крагмэне Гусман.

— Это ничего не изменит, — тоже повысил голос Крагмэн. — В любом случае я сейчас занят.

— Где вы? Я приеду. Выпьем пива перед ужином.

— Инспектор, теперь вы меня любите. Чем я это заслужил?

— Я просто хочу поговорить! — продолжал кричать Фалькон.

— Я же сказал, русские со мной пока не связывались.

— Речь не о русских.

— Тогда о чем же?

— Скорее об американцах.

— Начинаю тосковать по временам холодной войны, — сказал Крагмэн. — Интересно получилось: русские в качестве бандитов стали силой куда более действенной, чем когда-либо были в качестве коммунистов.

Сигнал пропал. Фалькон перезвонил: абонент не доступен. Рамирес просунул голову в кабинет. Фалькон пригласил его войти и вкратце рассказал про Игнасио Ортегу и Сальвадора. Рамирес сидел и слушал, открыв рот. Прежде чем он смог задать вопрос, Фалькон успел пересказать беседу с Гусманом, Рамирес полуприкрыл глаза.

— Твою мать! — ругнулся он через некоторое время. — Ты говорил об этом с Крагмэном?