Единство и многообразие в Новом Завете Исследование природы первоначального христианства - Джеймс Данн

(2) Хотя эсхатологическая тональность присутствует, в 11:26 гораздо более сильна обращенность назад, к смерти Иисуса. Здесь мы также видим изменение акцентов: от братской трапезы в целом как символа мессианского пира к вечере Господней как провозвестия о смерти Иисуса.

(3) Не оказался ли сам Павел под влиянием синкретической мысли? Не приобрела ли у него вечеря Господня черты магического ритуала? В пользу такого предположения выдвигались следующие аргументы. (А) В 1 Кор 10:4 слово pneumatikos можно понять как "передающий Дух (Рпеита)". (В) 1 Кор 10:16сл. обнаруживает очень тесное тождество между хлебом и телом Христа, между вином и кровью Христа. (С) 1 Кор 11:29сл. выдает предрассудки самого Павла в данном отношении[332]. Язык Павла действительно допускает такую интерпретацию. Однако нужно учитывать следующее. (А) В 1 Кор 10:1–13 Павел предостерегает коринфян против именно такого сакраментализма, считая его искажением вечери Господней. Поскольку 10:1–4 есть аллегория ("скала" аллегорически обозначает Христа и т. д.), слово pneumatikos лучше понять как "аллегорический" (см. выше § 22.5). (В) Хотя в 10:16сл. действительно можно увидеть эллинистическое представление о единстве с культовым божеством (Христом) через поедание его тела, ст. 20 показывает: Павел скорее мыслит в категориях общения и партнерства (общения, выражаемого через участие в одной трапезе, за одним столом). Важно не столько то, что именно едят и пьют, сколько приобщение (koinōnia) одному хлебу и одной чаше (ст. 16); верующие едины, ибо делят один хлеб (ст. 17), а не из‑за действенности хлеба самого по себе (см. выше прим. 20). (С) В 1 Кор 11:29сл., поскольку коринфяне преувеличивали, а не преуменьшали значение вечери Господней (10:1–13), Павел, очевидно, считает болезнь и смерть следствием греха против общины (тела Христова — ср. 5:5), а не действием причастия как такового[333].

40.4. Возможные вариации первохристианских традиций. То, что мы называем вечерей Господней, Евхаристией, Святым Причастием, мессой, возможно, представляет собой конечный результат соединения или стандартизации ряда разных традиций.

(A) Нам известны разные виды трапезы, каждая из которых повлияла на развитие вечери Господней.

(1) Общие трапезы Иерусалимской общины, на которых, видимо, использовался только хлеб, без вина (см. выше § 40.2).

(2) Трапеза пасхального (?) типа, совершавшаяся раз в год. При этом хлеб и вино были частью полной трапезы: хлеб вкушали либо вначале (обычная трапеза), либо в середине (Пасха), а вино — в конце (1 Кор 11:25 — "после вечери").

(3) Полная трапеза, в которой сначала шла чаша, а позже — хлеб. Возможно, это подразумевается в 1 Кор 10:16, более кратком тексте Луки (без Лк 22:19d-20)[334], а также Дидахе 9.

(B) Текстуальные традиции также выдают различие форм и развитие обычаев. Слова интерпретации, сказанные на Тайной вечере, дошли до нас в виде как минимум двух разных текстуальных традиций.

В словах над хлебом фраза "которое за вас…" (традиция В), видимо, является поздней: ее трудно вывести из арамейского языка; она отсутствует в традиции А; это форма такого плана, какой естественно было возникнуть при литургическом развитии.

Большее внимание привлекают различия во втором речении: традиция А делает упор на кровь, а традиция В — на Завет. Более ранней, видимо, следует считать традицию В. Аргументы: "кровь завета" — форма неестественная или по меньшей мере очень необычная в еврейском и арамейском языках; мысль о том, чтобы пить кровь, была иудеям отвратительна (см. особенно Лев 17:10–14; ср. Деян 15:20, 29); тесный параллелизм двух речений в традиции А, видимо, возник в результате литургического использования[335]. Поскольку слова над хлебом и чашей первоначально были двумя самостоятельными речениями, произносившимися в разные моменты трапезы (см. выше § 80), скорее всего форма второго речения ассимилировалась с формой первого только тогда, когда хлеб и вино выделились в особый ритуал в конце трапезы (ср. 1 Кор 10:16); и, напротив, если более ранней была традиция А, непонятно, почему разошлись параллельные формулировки. Поэтому создается впечатление, что более ранняя форма второго речения (над чашей, а не над вином) делала акцент на завете, — и это соответствует эсхатологической тональности Тайной вечери (см. выше § 40.1). Слова "в моей крови…" могут быть поздней вставкой, но, даже если и так, данный смысл, возможно, подразумевается: завет устанавливался через жертвоприношение, и Иисус рассматривал свою скорую смерть как такого рода жертву (ср. Исх 24:8; Евр 9:20; Лк 12:49сл. — см. выше прим. 8); фраза "…изливаемая" явно ассоциируется с жертвоприношениями.

По–видимому, в случае со вторым речением мы имеем две разные традиции.

• Одна из них осмысляла Тайную вечерю в категориях Нового Завета. Прежние общие трапезы Иисуса были знаком мессианского пира в грядущем Царстве. В последней из этих трапез образность меняется: теперь идет речь о Завете, а трапеза предзнаменует способ, которым этот Завет будет установлен, которым придет Царство, — а именно смерть Иисуса как огненное крещение, мессианские бедствия, предсказанные Крестителем. Однако здесь акцент делается на самом завете; чаша — это чаша обетования о том, что грядет после смерти Иисуса (Лк 22:18/Мк 14:25); эсхатологическая тональность доминирует над сотериологической. Именно эта форма традиции, очевидно, восходит к самому Иисусу. Ее сохранение, видимо, отражает эсхатологический смысл трапезы, за которой собравшиеся повторяли эти слова.

• Другая из них делала упор на смерть Иисуса как таковую. Здесь преобладает сотериологическая тональность. Содержание не меняется, — сдвигаются лишь акценты. Эта традиция, видимо, возникла, когда вечеря Господня начала обособляться в самостоятельное явление и обращаться более к прошлому (свершившееся искупление), чем к будущему (эсхатологический пир).

Возможно, еще одна традиция отражена в Ин 6:53–56. Здесь первое речение выглядело иначе: "Это моя плоть" (а не "это мое тело"). Существование данной вариантной традиции подтверждается Игнатием (Послание к Филадельфийцам 4:1; Послание к Смирнянам 6:2). Не исключено, однако, что она появилась позднее, как противовес докетическим представлениям о Христе.

40.5. Вероятное развитие вечери Господней. Подведем итоги вышесказанному:

(A) Взаимосвязь вечери Господней с полной трапезой развивалась следующим образом. (1) Первохристианство: вечеря Господня — видимо, часть трапезы (христианская Пасха, 1 Кор 11:25 — слово о хлебе является более ранней частью трапезы). (2) Павловы церкви (по крайней мере коринфская): вечеря Господня, очевидно, обособилась в отдельный элемент в конце трапезы; (3) Поздняя стадия (когда вечеря Господня становилась или уже стала отдельным событием): симметричная литургическая формулировка установительных слов (Марк, Матфей).

(B) Это вероятное общее развитие сказалось и на значении, которое придавалось актам и словам, составляющим вечерю Господню. Сначала эти два акта и слова осмыслялись по отдельности, а не параллельно. Они были связаны с различными частями полной трапезы, а потому каждый из них сам по себе (а не в совокупности) понимался как выражение всей трапезы. Иными словами, общинная реальность Нового Завета выражалась во всей трапезе, и этот аспект трапезы особо фокусировался в некоторых ее моментах (сначала — в хлебе, потом — в вине).

Последующее развитие, видимо, трансформировало первоначальное понимание трояким образом:

(1) Общинная трапеза, сакраментальная реальность которой состояла в самом акте братского единения, по–видимому, трансформировалась в ритуальный акт, более открытый возможности магического понимания (1 Кор 10). Хлеб и чаша, очевидно, переставали восприниматься как выражение смысла всей трапезы и становились чем‑то самодостаточным, отделенным от трапезы. Большее значение обретал сам факт вкушения хлеба и вина ("делайте это в память обо мне" — 1 Кор 11:24,25). Вероятно, сакраментальная реальность постепенно сосредотачивалась больше на самих хлебе и вине, чем на трапезе как таковой.

(2) Прежний акцент на трапезе Завета, выражавшийся особенно в общей чаше (традиция В), видимо, начал уступать место акценту на вине как символе крови и жертвы Иисусовой (традиция А). Если раньше главным было создание братского единства Завета здесь и теперь, то теперь на первый план все более выходила репрезентация жертвоприношения.

(3) Следовательно, начала увядать эсхатологическая значимость трапезы как предзнаменования мессианского пира; причастные хлеб и вино все больше соотносились с прошлым событием — смертью Иисуса. У Павла вечеря Господня в значительной степени представляет собой пересказ искупления, совершенного в прошлом; эсхатологический аспект сохранился лишь в том, что вечеря должна была возвещать о смерти Иисуса до парусии.