Век Людовика XIV. История европейской цивилизации во времена Паскаля, Мольера, Кромвеля, Мильтона, Петра Великого, Ньютона и Спинозы: 1648—1715 гг. - Уильям Джеймс Дюрант
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 1673 году Маргарита Лотарингская умерла, и поэт, который петь импровизированно и плохо распоряжался скромными гонорарами за свои книги, оказался по уши в долгах. Ему повезло больше, чем его кузнечику: ученая и добрая госпожа де Ла Саблиер предоставила ему жилье, еду и материнскую заботу в своем доме на улице Сент-Оноре, и там он жил в тихом довольстве до самой ее смерти в 1693 году. Он делил свое время (по его словам) на две части: одну - для сна, другую - для ничегонеделания. 36 Ла Брюйер описывал его как человека, который мог заставить животных, деревья и камни говорить изящно, но сам был скучен, "тяжел и глуп" в разговоре37; 37 Однако есть и противоположные сведения о том, что он мог быть оживленным собеседником, когда находил слушателей. 38 Сотня анекдотов, в основном легендарных, прославила его рассеянность. Опоздав на ужин, он оправдывался: "Я только что с похорон муравья; я проследил за процессией до кладбища и проводил семью домой". 39
Людовик XIV воспротивился его избранию во Французскую академию, сославшись на то, что жизнь поэта и его "Сочинения" вряд ли можно назвать образцовыми; в конце концов он сдался (1684), сказав, что Лафонтен обещал вести себя хорошо. Но старый поэт не знал различий между добродетелью и грехом, только между естественным и неестественным; он научился своей этике в лесу. Как и Мольер, он не испытывал влечения к Порт-Роялю, к этим bons disputeurs (так он их называл), чьи "уроки кажутся мне несколько унылыми". 40 На какое-то время он присоединился к кружку вольнодумцев в Храме, но когда инсульт чуть не свалил его на улице, он решил, что пора заключить мир с церковью; и все же, задавался он вопросом, "был ли святой Августин так же мудр, как Рабле?". 41 Он умер в 1695 году в возрасте семидесяти четырех лет. Его кормилица была уверена в его вечном спасении, поскольку, по ее словам, "он был настолько прост, что у Бога не хватило бы смелости проклясть его". 42
V. БУАЛО: 1636-1711
На собраниях "Четырех друзей" на улице Вьё Коломбье в разговорах обычно доминировал Николя Буало, который излагал правила литературы и морали со всем авторитетом и уверенностью доктора Джонсона в таверне "Голова турка" в Сохо. Как и Джонсон, Буало был больше важен как выразитель мнения, чем как автор; его лучшие работы - посредственная поэзия, но его эдикты имели более длительный эффект в литературе, чем эдикты Людовика XIV в политике. Его дружба и признание критиков помогли Мольеру и Расину пережить выходки враждебных кабатчиков.
Он был четырнадцатым ребенком в семье клерка Парижского парламента. Предназначенный для священства, он изучал теологию в Сорбонне. Он взбунтовался, занялся юриспруденцией и начал практиковать, когда умер его отец (1657), оставив ему наследство, достаточное для стихотворного творчества. Он провел десять лет , оттачивая свое перо; затем в двенадцати "Сатирах" (1666 и далее) он произнес приговор своим собратьям. Его тревожила "эта страшная толпа голодных рифмоплетов"; 43 Он набросился на нее, как орда саранчи; он называл имена, наживая врагов рифмой; и, чтобы свалить на голову женщин, он высмеял романы, которыми госпожи де Скюдери и де Ла Файет использовали бумагу и часы Франции. Он восхвалял древних, а из современных - Мальгерба и Ракана, Мольера и Расина. "Я думаю, - говорил он, - что без ущерба для совести и государства мы можем назвать плохую поэзию плохой и имеем полное право скучать от глупой книги". 44 Эти сатиры, в свою очередь, надоели нам, потому что их цель была достигнута: осужденные поэты были уничтожены за пределами нашей памяти или интереса; кроме того, нежные люди среди нас, особенно если мы авторы, предпочитают критиков, которые направляют нас к хорошему, а не тех, кто превозносит плохое.
Приняв суровость Ювенала в "Сатирах", Буало в серии "Посланий" (1669-95) сдерживает свою секиру в угоду более мягкому настроению Горация и добивается более плавного стиля. Именно эти поэтические письма заставили Людовика пригласить его ко двору. Король спросил его, какие из его собственных стихов он считает лучшими. Буало, рассчитывая на главный шанс, не стал читать ничего из своих опубликованных работ, а продекламировал как "наименее плохие" несколько еще не напечатанных строк в честь Великого Монарха. Он был вознагражден пенсией в две тысячи ливров, 45 и стал персоной грата при дворе. "Мне нравится Буало, - сказал Людовик, - как необходимый бич, который мы можем направить против дурного вкуса второсортных авторов". 46 И как Людовик поддерживал Мольера в борьбе с фанатиками, так он не выразил никакого протеста, когда Буало опубликовал шуточную эпопею "Лютрин" (1674), высмеивающую сонных и прожорливых церковников. В 1677 году сатирик стал официальным историографом наряду с Расином, а в 1684 году он был наконец принят в Академию по прямому указанию короля и вопреки протестам тех, кого он клеймил.
Поэма, которая пронесла его через водовороты времени, - "Поэтическое искусство" (1674), по влиянию соперничающее со своим образцом, "Ars poética" Горация. В самом начале Буало предупреждает молодых бардов, что Парнас крут; пусть они убедятся, прежде чем взойти на священную гору муз, что у них есть что-то, что стоит сказать, что укрепит истину и придаст тенденцию к благородному чувству - сделает хорошим смысл и вкус. Варьируйте свои речи, советует он им; слишком одинаковый и равномерный стиль (как у Буало) усыпляет нас; и "счастлив тот поэт, который легким прикосновением переходит от тяжелого к сладкому, от приятного к суровому". 47 Следите за каденцией своих слов. Следуйте правилам языка и стиля Мальербе. Изучайте не современников, а древних: в эпической поэзии - Гомера и Вергилия, в трагической драме - Софокла, в комедии - Теренция, в сатире - Горация, в эклоге - Феокрита. "Торопись медленно; не теряя мужества, двадцать раз положи свое произведение на наковальню... Добавляй изредка, опускай часто". 48 "Люби тех, кто тебя критикует, и, склоняясь перед разумом, исправляй себя без жалоб". 49 "Трудись во славу, и пусть не жалкая выгода будет предметом твоего
