Шведский всадник. Парикмахер Тюрлюпэ. Маркиз Де Боливар. Рождение антихриста. Рассказы - Лео Перуц

Тюрлюпэн встрепенулся. Растерянно поглядел по сторонам. И словно мог этим освободиться от мучительных мыслей, которые преследовали его, отвел ото лба свой белый локон.

В этот же миг дворянин вскочил в седло. Но прежде чем пустить коня, он еще раз подозвал к себе лакея.

— Рено! — сказал он. — Я забыл спросить твоего господина, в котором часу состоится отпевание.

— Ваша светлость, — ответил лакей, — завтра, в два часа дня, в монастырской церкви Тринитариев.

Танкред Тюрлюпэн услышал эти слова, и они показались ему повелением свыше. В два часа, в монастырской церкви Тринитариев. Правда, в это время в парикмахерской появляются первые посетители. Но пусть подождут. Тюрлюпэн решил принять участие в похоронах нищего и поставить за него свечу.

Глава IV

В сером тафтяном камзоле, который он надевал обычно только в праздничные дни, и с двухфунтовой свечою красного воска под мышкой Тюрлюпэн пустился в путь на следующий день.

День был сырой и холодный, стояла пасмурная осенняя погода, грозные, темные тучи обложили небосвод. Тюрлюпэн торопился, потому что хотел прийти в церковь, пока дождь не испортил его нового камзола.

Но когда он собирался свернуть на улицу Решетников, которая ведет с площади Троицы, мимо больших хлебных весов, к монастырю Тринитариев, он увидел, что дорога запружена множеством карет, кабриолетов и верховых лошадей, которые все, по-видимому, ждали здесь чего-то, и между экипажами стояли, болтая, небольшими группами, по три и по четыре, кучера, конюхи и лакеи.

— Проклятье, — пробормотал Тюрлюпэн. — Здесь какая-то знатная свадьба и крестины, я не смогу пробраться вперед. А может быть, все эти кареты стоят здесь потому, что сегодня в Бургонском дворце представляют трагедию об убийстве Авеля. Как бы то ни было, если я двинусь дальше, эти собаки лакеи столкнут меня в лужу, они любят такую потеху и готовы тогда целый час хохотать. А то еще какая-нибудь лошадь станет на дыбы и лягнет меня в грудь, как вчера этого нищего. Будь проклят день и час, когда я встретил его.

Он стоял и злобно разглядывал герб, нарисованный на дверцах одной из карет, два золотых волчка над поперечным брусом и кулак в железной перчатке. Потом он пошел обратно к площади Троицы, чтобы свернуть на другую улицу.

Он прошел по Железному переулку и по улице Николая, но когда добрался наконец до монастырской площади, то дальше опять не мог ступить ни шагу, потому что там сгрудилась многочисленная толпа, плечом к плечу, словно весь город собрался перед монастырем Тринитариев.

— Черт бы побрал этих ротозеев и бездельников! — пробурчал Тюрлюпэн. Нужно же им всем глазеть даже на похороны несчастного нищего!

И он стал проталкиваться вперед, потому что на колокольне пробило уже два часа, и он видел, что опоздает, если ему не удастся проложить себе дорогу сквозь толпу.

— Сударь! — сказал вдруг один из тех, кого Тюрлюпэн угощал пинками и толчками. — Я уже два часа стою на этом месте, которое отвоевал себе, потому что и мне ведь хочется что-нибудь увидеть. Не угодно ли вам считаться с моим правом?

Это был господин Шеврэт, портной с улицы Двенадцати Апостолов. Присмотревшись к своему притеснителю, он узнал Тюрлюпэна.

— Это вы, господин Тюрлюпэн? — сказал он. — Так вот кто долбит мне носом спину!

— Господин Шеврэт! — озадаченно воскликнул Тюрлюпэн. — Неужели вы тоже пришли на похороны?

— А то куда же? — ответил портной. — Но это перестает доставлять удовольствие. Слишком много народу.

Он достал кусок жареной рыбы из кармана и принялся за еду.

— Жареная рыба, — сказал он, — это мой завтрак, потому что сегодня постный день.

— Стало быть, и вы здесь! — проговорил Тюрлюпэн, все еще не оправившись от изумления. — Разве вы знали его?

— Знал ли? Вот так вопрос! Как же я мог его знать? А вы, господин Тюрлюпэн? Уж не приходил ли он каждый день бриться в вашу цирюльню?

— Этого еще не хватало, — проворчал Тюрлюпэн, и одна эта мысль привела его в ярость. — Ну, да уж я бы его выпроводил живо.

— Говорят, надгробную проповедь говорит сам monsieur de Paris[29], господин архиепископ, — сказал портной.

— Сам архиепископ? — воскликнул Тюрлюпэн. — Не слишком ли много чести для человека, который только то и делал, что всем протягивал свою деревянную ногу?

— Не знаю, была ли у него деревянная нога, — заметил портной, — но это возможно, потому что при Ла-Рошели он дрался за дело церкви.

— Может быть, и дрался, да верно очень давно, — сказал Тюрлюпэн, потому что, когда я встречался с ним, он производил жалкое впечатление.

И перед ним возник образ нищего, сидевшего на мосту подле ступеней, в продранной одежде, с шапкой в руке, протянутой за подаянием.

— Его сын, — вмешался в их беседу толстый человек небольшого роста, страдавший астмою, — его сын, говорят, получил известие о кончине отца, когда завтракал в саду Виньроль с мадемуазель де Сен-Люк.

— Мадемуазель де Сен-Люк? Это кто такая? — спросил портной.

— Танцовщица, — объяснил толстяк, — мотылек, штучка ветреная, одним словом. Получив это известие, он послал музыкантов домой и погнал людей за своею каретой.

— Вот как, его сын, стало быть, держит лошадей, — пробормотал Тюрлюпэн, — он не стыдится держать лошадей, а наш брат за все это должен платить — за завтрак, музыкантов, карету и мадемуазель Сен-Люк.

Он вздохнул. Гнев и боль при мысли о несправедливости, царящей в мире, овладели им.

— Их слишком много, — сказал он, — это настоящее бедствие. Они проматывают наши деньги и доводят нас до нищеты.

— Проматывают наши деньги и доводят нас до нищеты, — повторил сиплым голосом рослый, нескладный мужчина, стоявший около Тюрлюпэна. — Вы правду сказали, сударь. Вспомните об этом, когда вас вызовет когда-нибудь на улицу господин де Сен-Шерон.

— Господин де Сен-Шерон, это имя слышишь каждый день, — заметил Тюрлюпэн, — но я его не знаю.

— Дорогу его светлости герцогу д'Энгьену! — донесся крик с улицы Решетников, и сразу же в толпе начались движение и давка, послышалась брань, кто-то вопил, что у него шляпа слетела с головы, и Тюрлюпэн вдруг оказался вынесенным на середину площади.

— Герцог д'Энгьен — это сын господина принца, — сказал портной, все еще стоявший рядом с Тюрлюпэном. — Говорят, что он и архиепископ хотят встретиться сегодня в церкви, после того как они три года друг с другом враждовали.

— Упаси Боже, — сказал кто-то в толпе. — Пусть бы они были и дальше во вражде, так нам спокойнее. Если они помирятся, то первым делом затеют сообща какую-нибудь войну. Это можно предсказать. На Рейне, в Испании или в Брабанте.