Тютчев: Тайный советник и камергер - Семен Экштут

Примечания

1

«Объем и точность наших знаний о самых крупных людях искусства определяются не только их объективным весом, не только силой воздействия оставленных ими произведений, но также силой и яркостью освещения, бросаемого на их жизнь свидетельствами современников. От крупных мастеров остаются произведения, дневники, переписки. Остаются и воспоминания современников: друзей, врагов и просто знакомых. В этих материалах изображаются события и факты из жизни больших художников, рисуется их личность, воспроизводятся речения и афоризмы. Но редко бывает, чтобы в этих материалах и записях сохранился на длительном протяжении след живых бесед и диалогов, споров и поучений. Из всех проявлений крупной личности, которые создают ее значение для современников и потомков, слово, речь, беседа — наиболее эфемерные и преходящие. В дневники попадают события, мысли, но редко диалоги. Самые блистательные речи забываются, самые остроумные изречения безвозвратно утрачиваются. <…> А сколько бесед, и притом самых значительных, протекает без всякой специальной установки на запоминание и воспроизведение! Когда предмет разговора поглощает все внимание, а мысль высекает мысль, как кремень огонь, тут не до запоминания и не до точного сохранения услышанного. В итоге один из главных видов излучения художественной энергии — беседа, разговор, диалог — обычно лишь переживается их участниками и, пережившись, подвергается забвению. Что уцелело от бесед Пушкина, Тютчева, Байрона, Оскара Уайльда? А между тем современники согласно свидетельствуют, что в жизни этих художников беседа была одной из важнейших форм обнаружения их гения. Утрата всяких следов этих бесед не только обедняет в нашей памяти образы этих художников, но и лишает нас большого и драгоценного по своему содержанию материала» (Асмус В. Ф. Гете в «Разговорах» Эккермана // Асмус В. Ф. Вопросы теории и истории эстетики. М.: Искусство, 1968. С. 201).

2

Пометы на автографах шестнадцати стихотворений говорят о том, что они написаны в дороге. Еще два стихотворения могут быть отнесены к числу «дорожных» на основе косвенных данных. См.: Литературное наследство. Т. 97. Кн. 2. М.: Наука, 1989. С. 177,182,290.

3

Николай Андреевич не забывал и о наместниках Бога на земле. Сохранились колоритные воспоминания очевидца грандиозной попойки, которую премьер-майор устроил в 1772 году в честь епископа Кирилла Флиоринского, архиерея Севской епархии. Сообщив ряд пикантных подробностей пиршества, касающихся состояния телесного низа его преосвященства после обильных и неумеренных возлияний, мемуарист заключил свой рассказ следующей сентенцией: «Сию тайну скрывала по днесь непроницаемая завеса времен. Из сего можно заключить, что есть на свете великое множество таких неизвестностей, которые оставили потомство в вечном о себе неведении и которые могли бы быть украшением исторического пера» (Истинное повествование, или Жизнь Гавриила Добрынина, им самим писанная в Могилеве и в Витебске: 1752-1823. СПб., 1872. С. 89).

4

Еще в обер-офицерских чинах Николай Тютчев получил практику топографической съемки и военного обозрения местности и подпоручиком за отличие по службе был переведен в Гвардейский Генеральный штаб (Формулярный список поручика Н. И. Тютчева за 1826 год// РГВИА. Ф. 489. Оп. 1. Д. 7071. Ч. 1. Л. 79 об.). 27 февраля 1826 года в чине штабс-капитана был уволен в отставку «по домашним обстоятельствам» и отправился в продолжительное заграничное путешествие. В январе 1831 года он вновь поступил на действительную военную службу и в мае 1832 года получил назначение состоять при русском посольстве в Вене. Через несколько лет он был переведен в штаб Действующей армии в Варшаве, где служил до самой отставки в феврале 1842 года. Неоднократно находился в продолжительных заграничных отпусках (Генералы штаб- и обер-офицеры Гвардейского Генерального штаба // РГВИА. Ф. 407. Оп. 1. Д. 779. Л. 28), которые предпочитал проводить в местах строительства фортификационных сооружений. Можно предположить, что все годы службы полковник Николай Тютчев занимался военной разведкой. Эта гипотеза многое объясняет в жизни его младшего брата Федора.

5

А. Ф. Мерзляков происходил из семьи небогатого купца и сам проторил себе в жизни дорогу. «Добрый пьяница, но ужасный невежда» — так о нем отозвался Пушкин вскоре после смерти профессора красноречия, стихотворства и языка российского. Да, Мерзляков отличался вызывающей несветскостью поведения и пристрастием к спиртному. Но он оставил свой скромный след в истории русского просвещения и русской культуры как прекрасный оратор и великолепный лектор. «Всякое его слово с кафедры западало в душу и навсегда в ней оставалось». Его лекции слушали Вяземский, Чаадаев, Лажечников, Киреевский, Полежаев, Лермонтов. Сочинял торжественные оды и очень популярные в свое время песни в народном духе. Переводил античных и итальянских поэтов. Белинский считал его переводы «превосходными». Неутомимо экспериментировал в области ритмики и был одним из создателей русского белого стиха. Писал критические статьи, демонстрируя обширную эрудицию и талант страстного полемиста. Целый ряд лет был деканом словесного отделения, воспитал несколько поколений студентов, имел репутацию властителя дум — и всю жизнь бедствовал, от этого пил, с годами всё больше и больше. Чтобы хоть как-то свести концы с концами и выбиться из нужды, университетские профессора, среди них и Мерзляков, организовывали пансион для подготовки благородных юношей к поступлению в университет и затем сами принимали у своих пансионеров вступительные экзамены. Ректорат смотрел на это снисходительно. До поступления в университет Федор Тютчев в течение трех лет обучался в частном пансионе Алексея Федоровича, одновременно вольнослушателем посещал университетские лекции профессора по теории словесности и был членом его «маленькой академии», а в октябре 1819 года ему же сдал вступительные экзамены.

6

«Как сообщают старые адресные книги, во втором десятилетии прошлого века в 3000 домовладениях проживало около 60 тысяч жителей. Горожанам предлагали свои услуги 34 адвоката, 47 врачей (в том числе 4 зубных и 2 глазных), 3 винодела, 57 пивоваров, 16 переплетчиков, 1 сапожник зимней обуви, 14 часовщиков, 1 изготовитель барометров. Городской комфорт и здоровье мюнхенцев поддерживали умельцы, врачи и другие специалисты 210 профессий. <…> В Мюнхене были аккредитованы посольства полутора десятков государств. <…> Лучшие зодчие — Кленце, Гертнер, Фишер, Шванталер — выстраивают великолепные здания и памятники в стиле греческой архитектуры: Пинакотеку, Глиптотеку, Пропилеи, Королевскую библиотеку и др. В городе издавались 25 газет (через 100 лет — 9!)». См.: Полонский А. Э. Федор Тютчев: Мюнхенские годы. Munchen, 1999. С. 72, 73.