Приходи в воскресенье - Вильям Козлов

— …про ваши эксперименты с новыми домами я и слышать не хочу, — продолжал Куприянов. — Виданное ли дело: директору взбрело на ум прекратить производство утвержденных планом деталей! А как же заказчики? Они ведь ждут от вас стандартных деталей! У них типовые проекты… И по ним уже по всей области начато капитальное строительство… Вы или сумасшедший, или…

— Договаривайте, — подзадорил я.

— На бюро вы все услышите…

— Все, что вы мне наговорили, — это ваша, пусть даже на первый взгляд правильная, но субъективная точка зрения. И на одном этом нельзя строить такие далеко идущие обвинения… Существует еще и объективная истина, в которой, я надеюсь, бюро разберется. А сейчас вы рассуждаете так, будто вы один и есть бюро горкома партии… Вам, наверное, известна такая мысль: кто много знает, тот гибок; кто знает что-либо одно, тот горд. Первый видит, чего ему недостает, второй подобен петуху на навозной куче… Неужели вы всерьез считаете, что я поставил на карту свою репутацию руководителя, свою партийную совесть ради какой-то мелкой, нестоящей цели? А раз я на это пошел, — попробуйте все-таки понять и мою точку зрения. Может быть, она была единственно правильной в данной ситуации… Никакой опыт не опасен, если на него отважиться… Сейчас я переоборудовал одну поточную линию, но поверьте, буду я директором или нет, со временем переоборудуют и остальные поточные линии. И завод будет выпускать новую высококачественную продукцию. Когда нет выбора, тогда приходится брать то, что дают… А когда я покажу им те дома, — выпуск которых мы осваиваем, они и смотреть не станут на прежние.

Куприянов ошеломленно смотрел на меня. Он был уверен, что я сломлен, уничтожен, повергнут в прах… Говоря все это, я пристально наблюдал за его лицом. И выражения на нем менялись с непостижимой быстротой. Несколько раз Куприянов хотел меня прервать, но я взглядом останавливал его, и он, как ни странно, уступал мне. На лице его попеременно отражались гнев, возмущение, презрение и что угодно, только не сомнение в своей правоте. Мои слова ошеломили его, но отнюдь не поколебали. Глядя в его светло-серые глаза, я подумал, что раз этот человек не понял меня сейчас, значит, никогда не поймет. Просто не сможет заставить себя понять…

— Это что же получается? Вы меня отчитываете? — совсем тихо спросил он и повернулся к Бутафорову. — Ты слышал что-нибудь подобное?

В течение всего этого словесного поединка Бутафоров молчал. Он снова закурил и, прислонившись спиной к высокому коричневому сейфу, внимательно наблюдал за нами. Один раз я поймал его задумчивый и какой-то отрешенный взгляд. Можно было подумать, что Николай витает где-то далеко-далеко… Второй раз мне почудилось в его быстром пристальном взгляде если не одобрение, то, по крайней мере, понимание.

В ответ на обращение Куприянова Николай промолчал. Не найдя у Бутафорова поддержки, секретарь снова уставился на меня. Я спокойно выдержал его пронизывающий взгляд. И тогда он сказал:

— Я понимаю, что Великие Луки по сравнению с Ленинградом… Может быть, вам захотелось снова в Ленинград? Нам случалось на бюро разбирать дела коммунистов-ленинградцев, направленных сюда после института. Бывало и такое, что способный инженер специально заваливал свою работу для того, чтобы его поскорее уволили…

— Борис Александрович, вы не правы, — впервые подал голос Николай. — Я хорошо знаю Бобцова, и обвинять его в подобной чепухе несправедливо. Ему не нравится продукция, которую выпускает его завод. Заказчики берут ее потому, что другой нет. По совести говоря, домишки они клепают действительно того…

— Проекты, как ты изволил выразиться, «домишек» утверждены Советом Министров СССР. И нам никто не позволит их изменять!

— Я предлагаю съездить в деревню… — Николай взглянул на меня. — Все забываю название…

— Стансы, — подсказал я.

— …И посмотреть на новый поселок, который Бобцов строит для Васина.

— Ты никак с ним заодно? — оторопело воззрился на него Куприянов.

— Я за истину, — коротко ответил Бутафоров.

— И ты допускаешь мысль, что он… прав?

— Я этого не утверждаю, но считаю, что со всем этим делом нужно детально и серьезно разобраться.

— Ты знал, что он все это затевает?

Разговор пошел такой, будто меня в кабинете не было.

— Знал, — после некоторой паузы уронил Бутафоров.

— И мне не сказал?!

— Это ничего бы не изменило: Бобцов уже начал выпускать детали для новых домов.

— Хотел ты этого или нет, но на поверку получается, что ты своим молчанием попустительствовал Бобцову, — сказал первый секретарь. — А вмешайся ты своевременно в это дело, ничего подобного бы не случилось.

— Я не хотел мешать Бобцову, — ответил Николай.

— Но к чему все это приведет, ты знал?

Куприянов оставлял Бутафорову последнюю лазейку. От того, что сейчас ответит Николай, очень многое зависело. Были поставлены на карту личные отношения этих людей, а Куприянов хорошо относился к Николаю и ценил его, как умного и опытного партийного работника, кроме того, Куприянов такое поведение Бутафорова мог расценить, как отклонение от линии горкома партии и прямой выпад против него, Куприянова, лично.

И Николай ответил, причем не колеблясь:

— Я это знал.

— Я отказываюсь тебя понимать… — Разгневанный взгляд Куприянова снова остановился на мне.

Я понимал, каких трудов ему стоило сдержаться, но он взял себя в руки и тяжелой поступью направился к двери. На пороге, не оборачиваясь, коротко бросил Бутафорову:

— Закончите разговор — зайди ко мне.

Как только за первым секретарем захлопнулась дверь, Бутафоров повернулся ко мне. И что удивительно, лицо его было не таким хмурым, как когда я вошел к нему.

— Придется, Максим, теперь вместе расхлебывать кашу, которую ты заварил…

В таких случаях не нужны никакие слова. И без слов все понятно. Мы стояли совсем рядом. Я нагнул голову и боднул Николая в плечо. В ответ он ткнул меня кулаком в живот.

— Душно, — сказал Николай. — Хотел с тобой прокатиться в эти… как их?

— Стансы, — улыбнулся я.

В кабинет вошла секретарша и, как-то странно взглянув на меня, сказала:

— Возьмите трубку… У вас на заводе что-то случилось.

Тяжелое предчувствие кольнуло сердце. Снимая трубку, я еще успел подумать: «Ну, пришла беда — отворяй ворота!» В следующее мгновение я услышал взволнованный, прерывающийся голос Любомудрова… Когда я повесил трубку, Николай с тревогой заглянул мне в лицо.

— Авария? — спросил он.

— Хуже, — ответил я. — На строительной площадке погиб молодой рабочий… Вася Конев.

Я не помнил, как выбежал из горкома, вскочил в машину и рванул ее с места. Тропинин (он сидел в машине) хотел что-то спросить, но, взглянув мне в лицо, промолчал, только рукой осторожно дотронулся до плеча. Так мы и молчали всю дорогу до деревни. Да я и забыл, что рядом сидит секретарь парткома. В голове билась одна-единственная назойливая мысль: «Пришла беда — отворяй ворота!..»

3

Двухэтажное здание милиции спряталось в тени высоких лип. Улица тихая и небольшая, застроенная массивными кирпичными зданиями. Белокурая девочка из окна второго этажа бросала на тротуар кусочки булки. Птицы суетливо бегала за подпрыгивающими крошками и жадно хватали их. Девочка негромко смеялась, и голубой бант качался в ее волосах. Солнце запуталось где-то в яркой листве лип, и здесь на тротуаре не так жарко.

Во дворе милиции стояли желтая с синими полосами милицейская «Волга» с крупной надписью «ГАИ» и два мотоцикла с колясками. Тут же приткнулся к забору бежевый разбитый «Запорожец». Капот расплющен, в окнах льдинками торчат осколки растрескавшихся стекол. Милиционеры проходят мимо, не обращая внимания на машину, для них это дело привычное, а я долго стою и смотрю на покалеченный «Запорожец». Где и когда произошла катастрофа? И жив ли водитель?.. В последние годы неожиданно люди почувствовали, что без автомобиля и жизнь не в жизнь. Автомобилей сейчас много выпускается. Почти каждому загорелось купить автомобиль! Люди годами экономят, откладывают на желанную покупку деньги, ждут терпеливо своей очереди, наконец покупают… и случается, чуть ли не в первый выезд попадают в жестокую аварию. Новенький красивый автомобиль превращается в груду покореженного металла, а неопытный водитель, если остается жив, попадает надолго в больницу и иногда выходит оттуда на всю жизнь калекой… Почему такое случается? Ведь машиной может управлять не каждый, а следить за ней, ухаживать, ремонтировать и тем более. Чтобы получать от автомобиля удовольствие, нужно иметь, как говорят, техническую жилку. Для иного любителя покопаться в потрохах автомобиля — одно удовольствие, а другой не заглядывает под капот, пока мотор не откажет или колесо не отвалится…