Шедевр - Миранда Гловер

Его слова вернули меня к жизни, я испытала интерес к разговору.

— Серия имела большой успех в Великобритании, когда ее в следующем году показали по «ВВС», — призналась я.

— Наверное, сериал принес тебе огромную популярность?

— И сериал тоже.

— А что еще? Например, ссора с тем политиком?

Я взглянула на Бена. Он лукаво улыбался.

Значит, как и Соня, он тоже провел свое исследование. В моей жизни осталось не так уж много белых, скрытых ото всех пятен, да и те пресса с завидным упорством ликвидирует.

— Меня всегда удивляло, что скандальные подробности жизни художника приносят ему больше известности, чем его произведения, — ответила я, улыбаясь в ответ.

— Разумеется. А потом аукцион поднимает этого художника на новый уровень популярности, — сказал Бен. — И чем все закончилось?

Уверена, что ему уже известна эта история, но он хочет услышать все из первых уст. Я решила, что Бен имеет на это право. В конце концов, он заплатил.

— Все началось, когда я открыто напала на того министра, во время интервью, которое транслировали в прайм-тайм, — произнесла я. — Боюсь, я назвала его законченным придурком. Это была главная новость канала «ВВС». И конечно, мое высказывание попало на первые полосы всех газет.

— А потом?

— Ну, между мной и представителями партии консерваторов состоялась словесная перепалка, которую пресса потом обсуждала неделями. Дело закончилось судом, что чуть не погубило мою карьеру.

История Бену явно понравилась.

— Как же ты сумела извлечь выгоду из ситуации?

— Значимость моего искусства возросла, и я стала очень востребованной.

Я продолжала рассказывать, пока автомобиль вез нас по городу. Время тогда было сравнительно либеральное, и мое открытое нападение на правительство восприняли как начало новой эпохи. Естественно, оппозиция консерваторов — лейбористская партия стала использовать меня как одного из самых ярых своих сторонников, чтобы привлечь молодежь на свою сторону. Тем временем мое творчество приобретало все более самоуничижительный характер, раскрывая перед зрителями интимные детали моей повседневной жизни, моральные и физические, а также ту тревогу, которая стала общей для британской молодежи девяностых. Одной из моих работ была «Терапия», где я показывала свой откровенный разговор с психиатром. У меня имелось достаточно опыта, чтобы исследовать влияние психоанализа, особенно если вспомнить так называемые сеансы психотерапии, которые практиковал мой отец в нашей общине. После этого проекта у меня появилась масса поклонников. Меня даже назвали одним из самых главных женских голосов современного поколения; считали, что я служу делу феминизма и объясняю молодежи, как справиться с таким явлением, как леддизм.

— Леддизм? — Бен был озадачен.

— О, это такая новая мужская культура, которая активно пропагандируется в мужских журналах. Честно говоря, я столкнулась с проблемой: мои ранние работы были неверно истолкованы. — Я помолчала, затем более серьезным тоном продолжала: — Я всегда откусываю больше, чем могу прожевать. Порой я ощущаю себя пустым сосудом, который заполняют самыми передовыми политическими идеями. Мне никогда не приходило в голову, насколько моя откровенность способна мне же и навредить, независимо от того, насколько соответствует мой сериальный образ мне настоящей. Иногда я даже забываю, что в моей жизни настоящее, а что — художественный вымысел; мое искусство поглотило реальную жизнь.

— Думаю, как способ бегства от реальности искусство превосходит наркотики и алкоголь.

Бен попал в точку. Сейчас он был абсолютно прав. Искусство всегда давало мне возможность убежать от реальности и до недавних пор служило прекрасным средством решения проблем.

— Так было раньше, но с недавних пор это перестало работать, — честно ответила я.

— Просто ты утратила такую замечательную вещь как наивность, — ответил Бен с добродушным смехом. — Как ты собираешься бороться с последствиями своего успеха?

Это был хороший вопрос, но очень сложный.

— Успех — это сладко-горькая пилюля, — наконец ответила я, — но в моем случае скорее все-таки сладкая. Я получаю от него удовольствие. А Эйдан — лучший агент, которого только можно найти.

Бен кивнул. Я увидела, что близка к своей цели, и спросила:

— Что ты думаешь по поводу его планов с Грегом? Я считаю, это окажет большое влияние на вашу совместную работу в будущем. Эйдан является моим деловым партнером. Если говорить об искусстве, то в таких вопросах я склонна полагаться в основном на собственное мнение. Его возможные сделки вряд ли повлияют на мое творчество.

Бен снова с готовностью кивнул.

— Эйдан много раз говорил мне, что темы для проектов ты всегда выбираешь сама.

— Грег Вейц сидел рядом с тобой, когда ты торговался за меня?

Я заметила в его глазах азартный блеск.

— Отнюдь. Они с Эйданом потом сказали, что я выложил слишком много денег. Но в тот момент было уже бесполезно о чем-то говорить. Они знали, что я буду торговаться до последнего.

Что Бен подразумевает под «слишком много»? Неужели Эйдан начал давать какие-то обещания относительно моего будущего без моего согласия?

— Слушай, Эстер, извини меня: все это звучит слишком грубо. — Бен четко уловил смену моего настроения. — Я не хотел говорить о тебе как о товаре. Я лишь имел в виду, что искусство — это тоже бизнес, приносящий даже больше удовольствия, чем какая-нибудь другая его разновидность. Но я забыл об этике. Все несколько усложняется, если произведение искусства — это живой человек.

Я догадывалась, что этот проект многому меня научит. Но полученный опыт оказался глубже и важнее, чем я предполагала.

Машина сделала поворот и остановилась. Бен вышел, обошел ее и открыл мне дверь.

— Эстер, поздравляю тебя с тем, что ты сумела поколебать устоявшиеся взгляды на христианство. Желаю тебе спокойного сна.

Мне вдруг стало стыдно за сегодняшнее представление. В конце концов, оно превратилось в фарс. Я задумалась, какой я могу из этого сделать вывод и что мне нужно исправить при монтаже. Надеюсь, наложив саундтрек, можно будет сделать это выступление таким, чтобы его хотелось смотреть и слушать, а не высмеивать.

— Извини, что так получилось, — сказала я дрожащим голосом.

Бен взглянул на меня, затем нахмурился.

— Почему ты просишь прощения? Разве ты не ожидала такой реакции?

Я не ответила. Я была настолько поглощена внутренней работой над образом, что не подумала о том, как все может воспринять публика.

— Никогда не знаешь, чего ожидать, но сегодня реакция была немного более бурной, чем я привыкла, — наконец призналась я.

Бен рассмеялся и взял мою правую руку.

— Значит, ты никогда не встречала Вновь Рожденных Христиан города Нью-Йорк, — заметил он со сдавленным смешком. — Но я ценю твою смелость и умение противостоять им: они кровожадны и не берут заложников.

Его спокойное отношение к происшедшему меня утешило. Как оказалось, у Бена, несмотря на сложность натуры, просто замечательный характер.

— Спокойной ночи, Эстер, — сказал он на прощание. — Теперь тебе нужно отдохнуть: завтра тебя ждет еще один трудный день.

37

— Что, черт подери, произошло? — кричал голос Эйдана в телефоне. Он шесть раз подряд набирал мой номер, так что я в конце концов ответила.

— Я не предвидела такой реакции, — сказала я.

— Но ты ее получила. О тебе говорят во всех новостях. Даже «NBC» поставил сюжет о тебе в выпуск утренних новостей.

— Черт!

Эйдан рассмеялся:

— Пути назад нет. Мы можем лишь ждать, что за этим последует.

Я выглянула в окно.

— Но ведь никто не знает, что я здесь, правда?

— Нет, милая, — ответил Эйдан. — Я говорил сегодня утром с Беном. Он выставил снаружи еще двух охранников, которые будут следить за тем, чтобы вокруг дома не было журналистов.

— Ты едешь к Вейцу?

— Конечно, — сказал Эйдан. — Я бы ни за что на свете не пропустил твой частный просмотр.

— Мне нужно знать, что происходит, — медленно проговорила я. — Бен упоминал о какой-то крупной сделке с Грегом.

Наверное, я затронула животрепещущую тему, потому что Эйдан сразу потерял интерес к разговору.

— Тут сейчас так много всего происходит, — сказал он. — Давай поговорим вечером, после твоего выступления.

Ситуация начала постепенно проясняться. Я знала, что Эйдан воспринял проект как вызов. Он не хотел, чтобы я за это бралась, и, как я поняла только сейчас, взял на себя ответственность за результат. Но какой ценой?

Я отправилась в галерею Вейца, стараясь сосредоточиться на образе Викторины. Ее представление было как нельзя кстати: в моем списке она являлась главной героиней, знавшей все о торговле искусством и о своей стоимости. Грег отсутствовал, но он оставил указания своему организатору выставок Карле, энергичной, правда, немного нервной жительнице Нью-Йорка, которая вилась вокруг меня, словно угорь. Для представления она заказала пурпурный шезлонг. Он был обтянут плисом и казался гораздо красивее того, к которому я привыкла в Лондоне, изображая «Обнаженную в росписи». Мою японскую ширму привезли сюда прямо из аэропорта JFK. Их профессионализм впечатлял. Все-таки во вмешательстве Эйдана и его нью-йоркских друзей есть некоторые преимущества.