Дао Блаженств - Александр Матяш

Д: Вот этот момент разотождествления.

У: Что такое трансцендентное «я»?

А: Трансцендентное «я» – это то самое совершенство. Только уже лишенное сокрушения.

Д: Если оно совершенство, то какое там может быть сокрушение?

А: У православных святых сокрушение оставалось.

У: А индивидуальное «я» – это эго? Я пытаюсь понять. Для меня эго – это нечто со знаком минус, а индивидуальное «я» звучит…

В: …многообещающе?

А: А что такое эго, кроме того, что оно для тебя со знаком минус? Оценка, кстати, чисто эговая.

У: Почему?

А: Эго любит такие ярлычки. Что такое эго по сути?

У: Это наше несовершенство. Гордыня наша. Для меня эго и совершенство взаимосвязаны: увеличивается совершенство – уменьшается эго, и наоборот.

А: Эго – это очень простая вещь. В его основе лежит всего лишь представление о том, что мы есть. Больше ничего. Наше эго, его первооснова (в своих разветвлениях оно уже может быть необычайно многогранным) очень проста: она заключается в следующем – мы думаем, что мы есть нечто реально существующее. И реальностью этого существования отделенное от всего остального сущего. Вот суть и глубинная основа эго: «я» как нечто неизменное, самостоятельное, существующее отдельно от всего остального. А теперь посмотри, какой интересный вопрос ты задала. Буддизм не просто утверждает, что нашего эго не существует; он прямо указывает на то, что основой всех наших страданий является наше паническое, судорожное цепляние за представление о реальности существования самих себя, реальности, которую буддизм подвергает тщательному критическому анализу и отрицает ее в конечном итоге. В христианстве эго подвергается критике с совершенно другой стороны, а именно: критикуется нравственная основа эго. То, что эго есть нечто самостоятельно существующее, христианство не отрицает, но придает этой самостоятельности статус души. У каждого из нас есть душа – вечная, нерожденная, несотворенная, которую нельзя разрушить или убить. Она бессмертна.

У: Эго придается статус души?

А: Да. Именно этому буддистскому аспекту гипостазированного индивидуального «я», за вычетом нравственного и прочего эгоизма, разумеется. Видите ли, для Востока главная проблема эго состоит в том, что человек убежден в реальности своего существования. А для Запада, для христианства, которое таким образом вопрос даже не ставит, замалчивая его, она заключается в том, что эго заслоняет собой Божественное совершенство, приписывая Его функции и регалии себе. Если выражаться психоаналитически, то эго стремится стать в центре самости, подменив целостность человека собою. Если говорить более простыми словами, то наше эго всегда стремится казаться безупречным. Выглядеть безупречным, выглядеть совершенным – вместо того, чтобы быть.

У: Выглядеть перед кем?

А: Перед самим собой и перед другими. Ты временами задаешь вопросы, глубина которых значительно больше, чем ты, вероятно, думаешь. Потому что правильный ответ будет включать в том числе и положение о том, что эго у нас одно на всех. И в христианстве, и в буддизме есть представление об эго. Но его ипостаси, его модальности, его функции совершенно разные. В буддизме в перечень представлений об эго входит в том числе и представление о нашей реальности, бессмертии, неизменности, отделенности от других. И то, что в христианстве называется душой, в буддизме относят к эго, к иллюзии, избавиться от которой возможно лишь в том случае, если мы преодолеем представление о нашей индивидуальности и в этой индивидуальности – отделенности.

В действительности смысл третьего стиха в нас с помощью чувства вины был извращен до следующего понимания: когда творишь милостыню, пусть твоя правая рука не знает, что когда она что-то дает, то левая рука об этом знает. Разве не так? И подавляющее большинство христиан живут именно по этому принципу, а не по тому, что описан в Евангелии.

Глава X

Тайное и явное

А: Четвертый стих: «чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно».

В: «Видящий тайное», – это, наверное, о той внутренней работе, которая была проделана душой и которая видна только Господу. А вот что значит «явно воздаст»?

Д: Что значит «явно»? Так, чтобы мы сами это восприняли, или чтобы это было видно всем вокруг?

А: Хороший вопрос…

В: Мне кажется, «всем вокруг» – это как-то очень эгово.

Д: Это может соотноситься со строчкой из предыдущей главы – о свече, которую не ставят под сосудом. Так, чтобы это воздаяние через нас проявлялось и действовало.

У: Это о взаимодействии человека с другими. Когда мы действуем таким образом, это меняет пространство вокруг нас и отношения с другими людьми.

Д: Вообще, вопрос воздаяния такой… интересный. Что это за воздаяние? Мне кажется, что здесь речь идет о благодати, которая на нас нисходит. Это ощущение в душе. Ощущение, ни с чем не сравнимое. Вдруг становится так хорошо, что ничего больше и не надо. Это ощущение появляется после того, как мы капитулируем. Вот все, что нужно сделать – это просто сдаться, а в ответ – ах! – такое чувство благодати, радости прямо в душе распускается.

У: А почему «явно»?

Д: Но для нас это очень ощутимо, реально, это происходит в нашей жизни. А потом, это действительно меняет все вокруг.

А: Не знаю, как справится с этим Дашино эго, но мне нечего добавить к тому, что она сказала. Да, совершенно верно. А почему это так? Почему эта благодать нисходит?

Д: Потому что своей капитуляцией мы убираем ту преграду, которая этой благодати мешает изливаться. Эго сдается. Оно и есть преграда между нами и этим совершенством. Мы ее убираем, и просто открывается проход.

А: Да. С помощью той настройки, о которой я говорил, мы превращаем творение милостыни в медитативное упражнение, а упражнение, если делать его регулярно, всегда дает эффект роста – в данном случае духовного. И поскольку суть этого упражнения заключается в умалении, то есть его целью, обозначенной намеком, на заднем плане, является сближение с Небесным Отцом, то при условии правильного его выполнения, упражняющийся к этой цели приближается. Но ему кажется, что приближается не он к ней, а она к нему – именно потому, что цель эта не дается директивно, непосредственно, прямо. Дарья правильно сказала: цель становится ближе не за счет нашего к ней приближения, а за счет того, что убирается преграда. Директивное, явное направление этой медитации – устранить преграду. А более глубокая цель – то, что за этой преградой скрывается – возникает сама, поэтому мы и начинаем чувствовать, что Отец наш «воздает».

Вообще в том, что касается явности воздаяния Отца, все не так просто, как может показаться. И здесь, на мой взгляд, без теории кармы, столь нелюбимой православными, не обойтись. Ее надобность в этом вопросе заключается в одном из важнейших аспектов этой теории, а именно: в недуальности, в нераздельной слитности, во-первых, того, что мы натворили раньше (как в этой, так и в предыдущих жизнях), во-вторых, того, что мы представляем собою сейчас (как внешне, так и внутренне), и наконец, в-третьих, того, что нас ждет впереди. Все эти три ипостаси, взятые в своем единстве, и составляют суть нашей персональной кармы. Стало быть, мы, в числе прочего, и эгоистичны ровно настолько, насколько раньше мы совершали эгоистичные поступки, и ровно настолько же (не больше и не меньше) нас ждет в будущем различных неприятностей, насколько мы успели в прошлом – по совокупности – навредить всему остальному миру. Возникает резонный вопрос: можно ли с этим что-то сделать, то есть, по возможности уменьшить количество кармических воздаяний, причитающихся нам за наш эгоизм?

В: То есть, раздача милостыни – это способ уменьшить негативный кармический груз?

А: Совершенно верно! Именно так ее и следует понимать! А теперь давайте взглянем на милостыню с точки зрения трехчастной модели кармы. Что получается, если творить милостыню эгово?

В: Получается, что мы не все аспекты кармы отрабатываем.

А: Да. Получается, что мы отрабатываем только внешний аспект, и не более того. Но ведь карма-то едина! В реальности ее не расщепить на внешние и внутренние аспекты. И получается, что если мы отрабатываем только внешний аспект, то он тут же поглощается неотработанным внутренним – и все возвращается на круги своя. Другими словами, если в процессе творения милостыни мы никак не преодолеваем свой эгоизм, то ядро кармической проблемы остается незадетым, и, не изменившись изнутри, мы не в состоянии ничего изменить снаружи.

С этой точки зрения явное воздаяние Отца вовсе не так явно, как можно было бы подумать. Во-первых, Отец наш, видящий тайное, видит не только тайну нашей милостыни, но и тайну нашей кармы – то прошлое и будущее, что скрыто от наших взоров, да и то настоящее нашей души, что неведомо порой не только нашим ближним, но и нам самим. Во-вторых, явность воздаяния Отца, таким образом, относится только к тайне будущего и настоящего нашей души, и стало быть, сама по себе вовсе не так уж явна. Она явна в отношении того, насколько сильно изменится наше пока незримое будущее по сравнению с тем, каким оно было бы без этого воздаяния, но не в плане того, что это Божественное воздаяние будет видно сразу и всем. Если бы это было так, то люди не уставали бы состязаться друг с другом в щедрости, творя милостыню, но этого, увы, не происходит. Так что все, как всегда, очень нелинейно.