Пробудившийся любовник - Дж. Уорд

Так он сидел в грязи, раскачиваясь взад-вперед. Потом замер и снова посмотрел на воина.

А что с его семьей? И как так произошло? И вообще, кто он такой?

— Скажите, а у меня есть имя? — прошептал раб. — У меня было когда-нибудь имя?

Воин судорожно вздохнул, словно у него были сломаны ребра.

— Тебя зовут Зетист.

Дыхание воина участилось и стало прерывистым, он с трудом выдавил из себя слова:

— Ты сын… Агони, великого воина. Любимец нашей матери… Насин.

Воин зарыдал в голос и уронил голову на руки.

Раб молча смотрел на его слезы.

Зетист покачал головой, вспоминая долгие часы, когда они сидели, глядя друг на друга, и молчали. Еле живые. Фури, хоть и без ноги, оказался сильнее. Из плавней и водорослей он соорудил убогое подобие плота. Когда зашло солнце, они спустили его на воду и поплыли вдоль береговой линии… на свободу.

На свободу.

Как же. Ведь он так и не освободился. Годы плена давили тяжелой ношей. Злость за то, что с ним сотворили, была живее, чем он сам

Когда Белла начала говорить о своей любви, Зету захотелось на нее наорать.

Но вместо этого он отправился в Берлогу. Ему нечего было предложить взамен, кроме своей мести. Поэтому он собирался вернуться к работе, накрошить побольше лессеров и сложить их в кучу. Вот все, что он мог ей преподнести.

А мерзавца, что украл и обидел ее, ждала смерть особенная. Любви в сердце Зета не было. Зато ненависти — хоть отбавляй. И всю ее, до последней капли, он готов был отдать за Беллу.

Глава 29

Фури запалил косяк и окинул взглядом шестнадцать бутылок «Аква нет», стоявших рядком на кофейном столике.

— Мужики, зачем вам лак для волос? Вы что, токсикоманы?

Буч помахал куском пластиковой трубы, в которой проделывал отверстие.

— Учись, старина, пока я жив. Это — картофелемет. Классная штука.

— Что?

— Ты никогда не был в летнем лагере?

— Выпиливание и рукоделие — это для вас, для людей. А мы учим нашу молодежь вещам поважнее.

— Ха! Тот, кто не участвовал в ночном рейде и не воровал у девчонок трусики, прожил жизнь зря. Короче: кладешь картофелину сюда, брызгаешь на дно лаком…

— …и поджигаешь! — крикнул Ви из своей спальни.

Он появился на пороге в халате, вытирая мокрые волосы.

— Получается большой БУМ.

— Охрененно большой БУМ, — подтвердил Буч.

Фури посмотрел на брата.

— Ви, ты что, уже попробовал?

— Да, прошлой ночью. Жаль только, картофелемет заклинило.

Буч выругался.

— Нечего было класть такую огромную картошку. Чертов Айдахо. Сегодня возьмем другой сорт, с красной шкуркой. Это будет круто. Главное — не облажаться с траекторией…

— Это как в гольфе, — сказал Ви, бросив полотенце на стул.

Он натянул на левую руку перчатку, спрятав священные татуировки, покрывавшие кисть с обеих сторон.

— В смысле, нужно рассчитать радиус кривизны…

Буч кивнул.

— Точно. И, как в гольфе, учитывать направление ветра…

— Вот-вот.

Фури курил и слушал, как они расписывают прелести новой игрушки, заканчивая друг за друга фразы. Спустя некоторое время он решил вмешаться:

— Боюсь, парни, вы слишком много времени проводите вместе.

Ви покачал головой и пожаловался копу:

— Зря, видишь, теряем время. Брат не оценит. Ему это все до лампочки.

— Предлагаю расстрелять его комнату.

— Это идея. И как раз окна выходят в сад…

— Класс. А то во внутреннем дворе столько машин, что развернуться негде.

Дверь, выходящая в туннель, открылась, и все трое обернулись.

На пороге стоял Зетист… пропитанный насквозь ароматом Беллы и секса, с едва заметной ноткой запаха собственника.

Фури застыл и глубоко затянулся. «Господи… Они были вместе».

Он с трудом сдержался, чтобы не броситься в дом проверять, живали Белла. И принялся расчесывать ноющую грудь.

Близнец получил то, о чем он сам мог только мечтать.

— Как там внедорожник — ни с места? — спросил Зет.

Ви подошел к компьютеру.

— Нет.

— Покажи мне.

Когда Зетист подошел и наклонился, Вишу ткнул пальцем в экран.

— Вот он. Если поедет, я отслежу путь.

— А можно влезть в этот «эксплорер», не потревожив сигнализацию?

— Тоже мне, бином Ньютона. Если после заката он еще будет там, я впущу тебя внутрь.

Зет выпрямился.

— Мне нужен новый телефон.

Вишу открыл ящик стола, вытащил трубку и поколдовал над ней.

— Готово. Я разошлю всем твой новый номер.

— Позвони, если эта тачка оживет.

Когда Зетист повернулся к ним спиной, Фури еще раз пыхнул косячком и задержал дыхание. Дверь в туннель громко захлопнулась.

Не отдавая себе отчета, Фури раздавил окурок и бросился вслед за братом.

Услышав за собой звук шагов, Зет остановился. Свет с потолка подчеркнул резкую линию его подбородка, шрам на лице и глубокие впадины щек.

— Что надо? — спросил он, нахмурившись. Низкий голос отрикошетил от стен. — Подозреваю, хочешь спросить о Белле.

— Может быть. — Фури остановился. — Да.

Зет опустил глаза и стал разглядывать пол тоннеля.

— Ты ведь чувствуешь на мне ее запах?

В повисшей тишине Фури отчаянно захотелось еще разок затянуться.

— Я только хотел узнать… Все ли в порядке после того, как ты с ней… переспал?

Зет скрестил руки на груди.

— Все хорошо. И, гарантирую, больше ей этого не захочется.

«Господи…»

— Почему?

— Я заставил ее… — Зет закусил искалеченную губу. — Ладно, забудь.

— Что? Что ты натворил?

— Заставил ее сделать мне больно.

Когда Фури отпрянул, Зет грустно рассмеялся.

— Такие дела. Так что не беспокойся, больше она ко мне не сунется.

— Как… В смысле, что случилось?

— Ты уверен, что хочешь это знать?

Зет впился взглядом в лицо Фури. Тот вздрогнул от неожиданности.

— Честно говоря, брат, твои чувства к Белле мне давно известны. И я очень надеюсь, что, когда все устаканится, ты сможешь с нею… быть.

«Что он? Совсем рехнулся?» — подумал Фури.

— Интересно, как? Ты же ее пометил.

Зетист поскреб в затылке.

— Не совсем.

— Врешь.

— А тебе что за разница? Не сегодня-завтра она оклемается после своего посттравматического… черт знает чего… и захочет кого-нибудь нормального.

Фури покачал головой, отлично зная, что если мужчина-вампир поставил на женщине свою метку, то будет любить ее до самой смерти.

— Зет, ты псих. Как можно хотеть, чтобы я был с ней? Это ж самоубийство.

Грусть на лице брата потрясла Фури до глубины души. Это была неподдельная грусть, глубокая, как океан.