Окись серебра - Виктория Александрова

когда они спускались по крутым ступенькам. Он то и дело поглядывал под ноги, чтобы не запачкать свой фиолетовый плащ и вычищенные сапоги.

— Не знаю, — покачал головой Генрих. — Но у меня есть надежда, что он расколется быстро и мы поскорее уйдём отсюда.

— Врёшь как дышишь, — заметил Хельмут, усмехнувшись. — Ты же сам знаешь: не скажет он ничего.

И потом Джонат Карпер подтвердил его мысль:

— Не понимаю, чего вы ожидаете, милорд, — усмехнулся он той частью лица, которая была разбита, и усмешка вышла поистине жуткой. — Может, просто хотите полюбоваться на результаты своих трудов?

— Я ожидаю, что ты расскажешь мне всё о своих истинных мотивах, — начал Генрих спокойно, и это спокойствие далось ему нелегко. Стоящий сзади Хельмут напрягся, будто ожидал, что ему сейчас придётся буквально оттаскивать друга от Карпера. Впрочем, их разделяла решётка… Не особо действенное препятствие, но всё же.

— А вы не догадываетесь? — Джонат, хромая, подошёл ближе и сжал прутья решётки, о которые глухо звякнули кандалы. Генриху не сразу пришло в голову отыскать в Эори именно такие, блокирующие магию — обычные Карпера вряд ли бы удержали.

— Если ты думаешь, что твоей сказке о мести поверили…

— Сказке? — хмыкнул Карпер. — Это ещё мягко сказано, правда? Казалось бы, такому отборному бреду могли поверить лишь слабоумные придурки вроде Орелла или Даррендорфа. Но так только кажется. Я… я понял одну закономерность. — Он вдруг отвернулся и медленно направился в противоположный угол камеры. Генрих напрягся, понимая, что ожидать от Джоната можно чего угодно… Но тот пока не давал поводов хвататься за меч. — Я заметил, что чем большую чушь ляпнешь, тем с большей вероятностью в неё поверят. — И он замер, не поворачиваясь, сверля взглядом каменную склизкую стену.

— Так и есть, — отозвался вдруг Генрих, неожиданно для самого себя. — Так часто бывает, да… Но не всегда. Не в твоём случае. Тебе не поверили. Если бы поверили, ты бы сейчас тут не находился.

— Убеждайте меня в чём угодно, милорд, — пожал плечами Карпер. — Теперь ведь всё равно уже поздно. Я в любом случае умру, верно?

— Разумеется, — вкрадчиво отозвался лорд Штейнберг, нервно сжимая и разжимая пальцы на круглом деревянном набалдашнике трости, которая некогда, видимо, принадлежала лорду Джеймсу. — Но от твоих слов зависит, долго ли ты будешь мучиться перед смертью.

Карпер вдруг резко обернулся, сделав удивлённое лицо, будто ему сообщили что-то из ряда вон выходящее. Несмотря на напускную уверенность и небрежность, было заметно, как он трясся — от страха или холода… Скорее всего, именно из-за холода: казалось, что в темнице было куда холоднее, чем снаружи, из-за сырости и затхлости. А на Джонате были лишь штаны, рубашка и старые, изношенные сапоги. Впрочем, в углу небольшой камеры, поверх охапки полусгнившей соломы, валялся тонкий рваный плащ, который он, видимо, использовал как одеяло.

— Вы спрашиваете из личного интереса, — вдруг подал голос Джонат и слабо кашлянул, — или ради более важных целей?

Генрих задумался. Он так и не решил, зачем на самом деле допрашивал Карпера. Да, наверное, всё-таки больше ради себя… Просто хотелось знать, из-за чего погибли лорд Джеймс, Оскар Эдит и едва не погибла Кристина. Если из-за элементарной жажды власти и наживы… Из-за того, что какому-то жалкому мерзавцу оказалось мало его наследства… Это было бы попросту отвратительно. Отчего-то хотелось верить, что за этим скрывалось что-то куда более серьёзное.

— Не твоё дело, — нарушил затянувшуюся паузу Хельмут. Джонат посмотрел на него ошарашенно, будто только что увидел, будто совсем не ожидал, что он тоже здесь окажется…

— Твои родители имеют отношение к тому, что ты тут устроил? — На самом деле Генрих хотел сказать вовсе не «устроил», но не нашёл подходящего слова.

Продолжая сверлить их поражённым взглядом, Джонат молчал.

— Твоя мать за всем этим стоит, верно?

И снова тишина. Конечно, Джонат её не выдаст, но попробовать стоило.

— А кто стоит за вами, милорд? — вдруг подал голос он. — Вы ведь здесь не ради себя? Не своё любопытство хотите удовлетворить? — Он выдержал паузу и продолжил совсем другим тоном — насмешливым, полным яда и издевки: — Почему же леди Кристина сама не навестила меня?

Это и стало последней каплей.

— Дай ключи, — бросил Генрих стоящему позади стражнику. Тот не сдвинулся с места, зато Хельмут подался вперёд.

— Не стоит, — покачал головой он, кладя руку ему на плечо.

Генрих выдохнул. Не стоит… Да, он прав. Не стоит. Но он всё равно это сделает.

— Ключи, чёрт возьми, ты дашь мне ключи или нет? — рявкнул он омертвевшему стражнику.

Большой, чуть ржавый ключ едва не выпал из рук. Когда замок наконец щёлкнул и дверь открылась, Карпер вздрогнул, будто только что осознал происходящее, и медленно попятился.

Генрих, схватив Джоната за грудки, впечатал его в стену. Раздался глухой короткий стук черепа о камень. Вид ошалевшего от страха взгляда, коим Карпер уставился на него, не мог не радовать. Может, ему бы и хватило этого взгляда, хватило осознания того, что Карпер его боится… Но ненависть, костью застрявшая в горле, была сильнее. Она заставила ещё раз встряхнуть Карпера как следует, почти оторвав от пола, и заорать не своим голосом:

— А то ты не знаешь, мразь, что почти убил её!

Тогда Джонат усмехнулся — сквозь первобытный безумный страх, сквозь отчаяние, безнадёжность и осознание собственного бессилия. Эта усмешка на миг исказила его лицо, полностью лишив всех человеческих черт, и Генрих понял, что не чувствует ничего, кроме отвращения. Вот сейчас, припугнув его, можно было попробовать задать еще пару вопросов, но Карпер вдруг закашлялся и сказал вкрадчиво:

— О, мне жаль, что так вышло.

Повисла тишина. Генрих разжал пальцы и отступил на пару шагов. Потянулся было к валяющейся на полу трости, но Хельмут вдруг первым поднял её и протянул ему.

— Не пачкай руки, — посоветовал он со вздохом.

Хорошая, конечно, мысль но…

Генрих поудобнее перехватил трость посередине. Резко замахнулся.

Тут же набалдашник опустился на плечо Карпера. Тот громко охнул, схватившись за ушибленное место, согнулся…

И тут же получил еще один мгновенный удар — по коленям. Это заставило его рухнуть на пол и слабо простонать.

Генрих, преодолевая всю брезгливость, приблизился к нему. Спиной он чувствовал взгляд Хельмута — напряженный, отчасти недоуменный и даже чуть испуганный… Но при этом лорд Штейнберг готов был поклясться, что, окажись он на его месте, окажись трость в его руках, а важная для него женщина — в предсмертном состоянии, он поступил бы точно так же.

Ярость в сердце вскипела с новой силой. Он сжал трость.

Следующий