Избранные новеллы - Юхан Борген

Все время мне что-то о чем-то напоминали, я должен был припомнить что-то. Откуда эта взвинченная энергия, это словоизвержение? Неужели я его наделил этим, к своему стыду? Видимо, человеку нужно когда-нибудь выплеснуть свое раздражение. Но мне не было все равно, на кого это раздражение направлено. Меня охватило ощущение собственного бессилия. Эти изнурительные секунды, когда все теряет реальность, бесцветное мгновение - может быть, именно этого он и хотел добиться в конце концов, лишить мой мозг субстанции, без которой сама жизнь невозможна. Око за око. Он считал, что я поступил с ним именно так. Пускай. Надо дать ему возможность высказаться и покончить с этим: хватит с меня Роберта!

Он встал, беспокойно раскачиваясь.

- Вас нелегко разгадать, - сказал он с горечью. - Ваша удивительная наигранная способность терпеливо выслушивать мои тирады. Что это профессиональная черта? Может, вы запоминаете слова, жесты, штрихи, складываете их в морозилку и по мере необходимости вытаскиваете оттуда? Так возникают персонажи. Фигуры романа. У героя должны быть черты характера. Какое мастерство!

В самом деле - может, достаточно? Не потому, что его нападки слишком досаждали мне. Просто я обессилел. Его месть имела логику сумасшедшего. Он хотел, чтобы я стал марионеткой. Как он в моем воображении. Бессилие. Именно так все было. Навязывать мне свои представления, то, как он все представляет. Преодолеть свое бессилие, лучше позволить ему разоблачиться до конца.

- Ваша собственная пустота...

Бессилие не отпускало меня.

Он стоял и испытующе смотрел на меня.

- Вы сказали "пустота"?

- Да, пустота. Ваша собственная пустота - вам кажется, вам удастся...

Он подошел вплотную. Он уже не раскачивался, стоял не двигаясь.

- И к тому же будет уже поздно, - сказал я.

Лучше расстаться по-доброму. Я встал.

- Нам лучше расстаться...

Бессилие, это проклятое бессилие.

- Как вам угодно.

Он все еще стоял не двигаясь. Стоял так близко, что я не мог сделать ни одного шага. Он не двигался и своей фигурой загораживал дверь.

- Если, конечно, вы не возражаете...

Я протянул ему правую руку. Его левая рука резко поднялась. Как взрыв последовала пощечина, он ударил меня по лицу. Резко, наотмашь. Это была не просто пощечина, а удар - оскорбительный, сильный удар.

- Вы что, с ума сошли?

Но защитный механизм сработал помимо моей воли. Я ударил не глядя раз, другой. И не попал.

- Ну? - крикнул он. Голос его донесся сейчас с другой стороны, но был совсем рядом. - Так что же, господин, описывающий правду жизни?

Его лицо было рядом, но у меня перед глазами плыли пятна и вспыхивали искры.

- Итак, - сказал я как можно спокойнее. - Не пора ли?

- Ваше слово. Вы же сами сказали, что это правда. Еще одно слово.

- Довольно слов. Я понимаю...

Его голос опять отдалился:

- Вы так думаете? Вы хотите сказать, начинаете понимать...

- Что я был к вам несправедлив?

Он засмеялся. И опять издалека:

- Нет, вы не поймете. Никогда. Годы войны - вы ведь писали о них. Ваши негодяи и герои, ваши маленькие добропорядочные второстепенные персонажи нет-нет-нет, я не буду вам рассказывать о войне, я не принадлежу к числу тех, кто преследовал врага.

Он резко повернулся ко мне спиной и поправил воротник пиджака. Пиджака и рубашки. И тут я увидел ужасающий шрам. Темная впадина, похожая на кратер. И я не видел ничего - ни галстука, ни руки, поправлявшей галстук, ни самого человека. Я видел только этот кратер.

Мне стало холодно здесь, на лестничной площадке. К тому же было очень темно. Где же визитная карточка на двери? Сама дверь едва угадывалась в темноте. С нижнего этажа поднималась женщина. Шаги ее были так легки, что я почти их не слышал.

- Простите, не скажете ли, здесь живет господин Ангелл?

Было что-то знакомое в жестких чертах ее лица. Но разглядеть в темноте было трудно. Так могла выглядеть Селина спустя много лет. Мысль эта слегка кольнула меня. Женщина прошла мимо. Сама ее фигура выражала какую-то неприязнь. Из темноты донеслось: "Спросите у вахтера, он идет сюда".

- Скажите, не здесь ли живет Ангелл?

Женщина исчезла. Наверное, ушла к себе. Впрочем, какое мне до этого дело. Вахтер тяжело дышал.

- Ангелл? Да, здесь когда-то жил Ангелл, но это было давно. Роберт Ангелл. Совершенно верно, он жил именно в этой квартире, но, когда пришли немцы, его забрали. Говорили, что он сидел в Дахау, но я не знаю.

- Чего вы не знаете?

Мой голос дрогнул. Я стоял в этой леденящей темноте и говорил почти шепотом.

- Нет, не знаю, - повторил вахтер. - Тогда, в начале сорок пятого, разное говорили. На самом деле, я думаю, они его расстреляли...

- Что вы сказали?

- Расстреляли.

- Но вы еще что-то сказали!

- Разве?

- Вы сказали: на самом деле!

- Разве?

Моя правая щека горела.

Из сборника "В добрый путь", 1974

Семейный портрет. Перевод С. Белокриницкой

Он один из тех, кто никогда не встречал в подъезде незнакомого человека. Никогда не ездил в трамвае, автобусе, метро, никогда не чистил и не варил картошку, не мыл посуду, не пеленал ребенка, не выносил из комнаты поднос; он никогда не видел изнутри двухкомнатную квартиру, не здоровался с рабочим, не ждал в приемной у зубного врача, не стоял в очереди, не брал книг в библиотеке и не имел проблем в своем банке. Он был причиной гибели множества людей.

Этот человек отмечен высшими наградами своей страны.

Он принимал участие в двух мировых войнах: в первой восемнадцатилетним, во второй - когда ему минуло сорок. Он утопал в скользкой окопной грязи и паниковал перед штыковой атакой; он убивал по приказу и приказывал убивать; сам он избежал смерти и теперь выступает по телевизору, открывает выставки и волочится за особами королевской крови. Он сумел добыть для родины неоценимые сведения о планах врага и распоряжался судьбами тысяч людей; он неплохо гребет, отлично управляет яхтой, а когда берет в руки ракетку, клюшку для гольфа или рапиру, удар его отличается точностью и силой. Он славится своим обаянием, а также красноречием - за столом переговоров, на торжественных обедах, свадебных церемониях, клубных пирушках. Он уже не молод, и это всем известно, но старым его никто не назовет. Он держится прямо, походка легкая, сердце бьется ровно, желудок работает безукоризненно. Он любит короткие имена и позволяет называть себя "Боб".

Жена его, увы, обременена именем Эсмеральда. В детстве оно, видимо, принесло ей немало страданий, но кто посмел бы смеяться над нынешней Эсмеральдой? Она высока ростом, стройна, прирожденная хозяйка дома (выражаясь общепринятым языком), умеет поддержать разговор о живописи, литературе, истории, оккультных науках, астрономии, технике, мало того способна к самостоятельному творчеству: пишет, рисует, лепит; к тому же мастерица на все руки, прекрасно готовит и шьет, не спасует перед пылесосом, а если не дай бог случится, то управится и с половой тряпкой; рука ее не дрогнет ни на руле автомобиля, ни на клавишах рояля, ноги уверенно давят на педали; она много сделала для родины: была сестрой милосердия, шофером санитарной машины, спасала людей, тушила пожары и произвела на свет троих детей, их зовут Анн, Том и Ким, коротко и ясно, как любит ее муж; сентиментальный обычай называть детей в честь усопших предков - не для них. Она тоже удостоена наград.

Боб и Эсмеральда живут в большом просторном доме, простой и строгой архитектуры. Среди природы, и никаких соседей. Есть у них и вилла на юге, с прогулочной яхтой, как водится, - парусником "под старину", есть два автомобиля, а цветного телевизора нет. Оба дома украшает изысканная коллекция произведений искусства, современного и прошлых веков, оба дома прекрасно обставлены и содержатся в образцовом порядке, оба со всеми удобствами, в том и другом - богатая библиотека.

Было сделано все возможное, чтобы Анн, Том и Ким получили блестящее образование. Они получили его в меру своих способностей и охоты - поэтому мы и употребили осторожную формулировку "было сделано все возможное". Анн работает в системе социальной помощи при магистрате, живет у черта на куличках в восточной части города, участвует в демонстрациях, время от времени ее сажают за решетку, и случается, что полицейские обходятся с ней весьма грубо. Внешне она похожа на отца: высокий лоб, прямой нос, круглый, выдающийся вперед подбородок, широкие плечи; отца эти черты украшают.

Том преподает в университете в какой-то далекой чужой стране. Никаких званий и степеней у него нет. Его специальность - история ацтекской культуры. Он близорук (шесть диоптрий), сильно облысел и слегка полноват; он весь ушел в свои занятия, хотя особых результатов и не видно, избегает людей, в том числе коллег, страдает язвой двенадцатиперстной кишки и болями в сердце; он не курит, пьет мало и тщательно выбирает блюда в кафетерии (столик на одного в закоулке, называемом "Пустыня").