Горький мед - Мария Лебедева

— Даже не знаю, — честно признался он и, подумав немного, решительно сказал: — Все-таки тебя больше…

Значит, этот широкоплечий, рослый, красивый мужчина у окна не настолько бесстрашен, как могло показаться на первый взгляд, и Ольга понимала, что только ее любовь способна защитить и избавить Кирилла от главного страха его жизни. Ей захотелось приласкать его, тихо и нежно, как мать ласкает свое дитя, чтобы улыбка никогда не покидала его лица, а глаза всегда светились навстречу ей радостью и счастьем.

— Иди ко мне… — тихо сказала Ольга.

Она опустилась на подушку, Кирилл подошел, сел рядом. Она взяла его голову, приблизила к себе и поцеловала в лоб. Дыхание его участилось, глаза потемнели, а сильные горячие руки, лаская, и сквозь одежду находили самые потаенные и отзывчивые уголки ее тела. И вот она уже всем телом, всем существом своим потянулась к нему, сама срывая с себя ненужную одежду и помогая раздеться ему, чтобы каждой клеточкой, каждой порой почувствовать его, понять, и ощутить, и вобрать в себя, и раствориться в нем.

Кирилл перевернул ее на живот, целуя сзади в шею и нежно покусывая мочку уха. Прикосновение его мягкой шелковистой бороды возбуждало, напоминая страстный любовный шепот, когда бессмысленные слова сливаются в единый поток, все набирающий силу, который несется с ревом, сметая все на своем пути. Стоя на коленях, опершись локтями на подушку, Ольга спиной ощущала невесомую, сладкую тяжесть его тела, которое билось в страстном желании остаться в ней навсегда.

Вдруг время остановилось, исчезло, его просто не стало, перед глазами замелькали блестящие разноцветные вспышки, пространство раскололось, сузилось до маленькой точки где-то внутри, которая, постепенно вновь разрастаясь, грозила опрокинуть и уничтожить тех, кто вздумал тягаться с ним.

Не в силах выдержать этого запредельного, нечеловеческого наслаждения, Ольга почувствовала, что вот-вот потеряет сознание, и тут же, как бы со стороны, услышала свой громкий протяжный стон, который взамен блаженных игр на краю бездны возвращал ей ощущение реальности, где царил покой, побеждал здравый смысл и правила всем любовь.

Потом, покачиваясь на волнах сладостного изнеможения, они долго лежали в оглушительной тишине, нарушаемой лишь отчетливым биением их сердец. Кирилл крепко прижал ее к себе, словно боялся, что это мираж или сон и что, разомкнув объятия, не обнаружит рядом ничего, кроме холодного мерцания пустоты.

Постепенно приходя в себя, Ольга медленно обвела глазами комнату; все вещи, безмолвные свидетели их любви, оставались на своих местах, но ей показалось, они как-то изменились и, невольно соучаствуя в ее радости, стали немного иными: книжный шкаф, всегда угрюмый и задумчивый, выглядел приветливо и добродушно; кресло, заботливо вытянув подлокотники, как бы приглашало в свои объятия; стол утратил озабоченную деловитость и весело поблескивал лаковой поверхностью от мягкого света горящего возле него торшера; разбросанная второпях на полу одежда смотрелась очень живописно.

Зазвонил телефон. Нехотя высвободившись из плотного кольца любимых рук, Ольга легко вспорхнула с дивана и побежала в прихожую, прикрыв за собой дверь.

— Алло! Свет, это ты?.. Нет-нет, еще не сплю… А который час?.. Ну, время детское… Да, в издательстве все в порядке, только работы невпроворот. А у тебя как?.. Да что ты! А Шурик?.. Ну и отлично, я очень рада за него, передавай ему привет… Хорошо, что ты позвонила… А знаешь что, Свет? Давай в субботу в Александровку съездим, а? Если, конечно, дождя не будет. Кирилл на машине нас отвезет… Шурика обязательно возьми… Ну, в лесу погуляем, к дяде Паше на могилу сходим… Закрома дядипашины разорим немного… Что?.. Да там весь погреб набит разносолами и маринадами… А?.. Да вот что-то, как сказал Никанорыч, на солененькое потянуло… Ну ладно, ладно, Свет, не кричи так, тетю Дусю напугаешь… Кстати, как она? Нормально?.. Ну, потом созвонимся… Все при встрече… Целую! Пока!

Ольга повесила трубку. Из входной двери дуло, и стоять в прихожей в обнаженном виде было не очень уютно, все тело покрылось мурашками. Но молодая женщина, отражавшаяся в зеркале напротив, казалось, не замечала этих неудобств: ее зеленые глаза с темными маслинами зрачков лучились предчувствием счастья, на высоких скулах играл ровный неяркий румянец, а чуть вздернутый нос придавал всему лицу очень задорный, даже игривый вид. Ольга с удовольствием смотрела на эту женщину, отметив про себя, до чего же обольстительна таинственная, загадочная линия, которая, минуя тонкую крепкую талию, плавно переходит в упругие, налитые жизнью бедра. Она тихо засмеялась, приблизила лицо к зеркалу и поцеловала женщину прямо в румяные, застывшие в улыбке губы. Потом, будто вспомнив о чем-то, встала боком и озабоченно посмотрела на живот, но никаких изменений не заметила.

Из комнаты вышел Кирилл, в джинсах и футболке, с халатом в руках. Набросив халат ей на плечи, он вместе с нею взглянул на счастливую женщину в зеркале и, наклонившись к самому уху, с любовью произнес:

— Олюшка моя!

Ольга повернулась к нему, обвила руками шею и прильнула к его губам, ощущая горячее мускулистое тело под тонкой футболкой.

— Ты поставь чайник, — сказала она, поднимая с пола соскользнувший халат, — а я пока приму душ.

Когда она, минут десять спустя, вошла в кухню, Кирилл вовсю хлопотал по хозяйству: в сковородке, разогреваясь, шипели котлеты, на столе стояла ваза с фруктами и тарелка с аккуратно нарезанным хлебом.

— Кушать подано! — с легким шутливым поклоном проговорил он, делая широкий жест рукой в сторону стола. — Осталось только чай заварить. — Заметив перемену в ее настроении, встревоженно спросил: — Что с тобой?

— Ничего, просто легкая слабость, — тихо ответила Ольга. — Сейчас пройдет.

В действительности же она расстроилась, вспомнив в ванной о том, что Кирилл ничего не спросил о ребенке, даже не намекнул, что знает об этом.

«Неужели тетя Тамара не сказала?» — забеспокоилась Ольга. Но, с другой стороны, становилось совсем уж непонятно, для чего она тогда вызывала Кирилла и о чем они вообще говорили.

Пока он заваривал чай, Ольга сидела на топчане, не зная, с чего начать и как подступиться к этой деликатной теме, но так и не придумала ничего лучшего, чем просто спросить:

— Скажи, Кирилл, а тетя Тамара… в общем, тебе все известно?

Накрыв заварной чайник полотенцем, Кирилл подошел, сел возле нее на корточки и, взяв ее руки в свои, с улыбкой посмотрел снизу вверх.

— Конечно, не все, — весело проговорил он и лукаво подмигнул. — Далеко не все… Мне, например, неизвестно, любишь ли ты меня… Ты ведь мне этого так и не сказала…

Ольга заерзала на топчане, но Кирилл, не дав ей возразить, шутливо продолжал:

— Ну, положим, насчет этого у меня еще кое-какие догадки имеются… А вот что уж мне совсем неизвестно, так это кто же у нас все-таки будет: сын или дочь. — С этими словами он потянулся к Ольге, положил голову ей на колени, ухом к животу, словно в надежде услышать какой-то магический знак, который избавил бы его от этой неизвестности.

Прождав несколько секунд в такой неудобной позе, он вскочил на ноги, присел рядом с Ольгой, одной рукой притягивая ее к себе, а другую бережно кладя ей на живот.

— Знаешь, на самом-то деле и сын и дочь — это одинаково здорово! — щекоча ей щеку бородой, тихо проговорил он.

Увидев его загоревшиеся радостью глаза, услышав эти слова — «сын» и «дочь», произнесенные им с какой-то особой, трогательной ласковостью в голосе, Ольга только сейчас поняла, что это невидимое, требовательное существо, живущее в ней, в действительности не существо, а именно — мальчик или девочка, какими были когда-то и она, и Кирилл, и дядя Паша, и все остальные, но только до того, как переступили порог этого мира.

И от этой простой мысли ее охватил вдруг необъяснимый восторг, смешанный с легкой, светлой печалью, будто тихий ангел пролетел мимо, слегка коснувшись ее невидимым воздушным крылом. Она сидела с закрытыми глазами и блаженно улыбалась, как бы вслушиваясь в неземную музыку где-то внутри, доступную лишь ей одной.

Кирилл разлил чай по чашкам, подвинул к Ольге тарелку с едой, затем, вспомнив о чем-то, вынул из холодильника большую банку с клюквенным морсом.

— Вот, Тамара Ивановна строго наказала поить тебя этим напитком. — Он налил морс в стакан и разбавил горячей водой.

— Знаешь что… — все еще пребывая в особом просветленном состоянии, проговорила Ольга, — если родится мальчик, давай назовем его Павлом, в честь дяди Паши, ладно?

Кирилл молча закивал в знак согласия, а прожевав котлету, твердо произнес:

— Обязательно! Я и сам хотел тебе это предложить. А если… не мальчик? — робко спросил он, отставил тарелку в сторону и, в волнении схватив стакан с морсом, сделал несколько глотков.