Леопард из Батиньоля - Клод Изнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что с тобой, радость моя? Встретила во дворе чудовище? Кого же, соседского щенка или маркиза Карабаса?
Кошка, не обращая на хозяйку внимания, порскнула в угол, за нагромождение рам и картин. Заинтригованная Таша вышла во двор. Никого, только мошки вьются над водоразборной колонкой. Прищурившись от закатного солнца, девушка понаблюдала за причудливым воздушным представлением, рассеянно коснулась по дороге рукой ветки акации и вошла в квартиру. После того как у нее украли фотоаппарат, Виктор навесил на окна ставни и велел ей всегда запирать дверь, даже если идет поработать в мастерскую. Не зажигая лампы, Таша обошла комнаты, возмутилась в очередной раз поведением Эфросиньи — та во время ежедневной уборки с маниакальным упорством переставляла в спальне тумбочку ко входу в туалетную комнату.
В зеркале отразилось бледное даже в полумраке лицо — незнакомка с непокорными рыжими волосами, загадочное создание из сонма призраков, населяющих фантазии Гюстава Моро.[116] Таша вгляделась в свое отражение, послюнила палец, вернула на место выбившуюся прядку. Да что же в ней загадочного? Глупости. Она — женщина, всей душой устремленная к независимости, творчеству и любви, не сфинкс и не суккуб, которыми одержимы все художники-мужчины, будь то символисты или натуралисты.
Из туалетной комнаты послышался треск — словно рвалась ткань. Нет, это кто-то чиркнул спичкой — пляшущий огонек свечи выписывал во тьме дверного проема каббалистические знаки.
— Виктор? Ты вернулся?
Из мрака выдвинулась тень — Таша даже отшатнуться не успела. Из груди рванулся крик, в животе образовалась ледяная глыба, стала расти, достигла верхушкой сердца. На рот легла чья-то ладонь в перчатке.
— Тихо, — прорычали в ухо мужским голосом.
Незнакомец схватил ее за плечи, навалился всем телом, чтобы опрокинуть на кровать. Уже падая, Таша попыталась вывернуться, замолотила кулаками наугад — и попала, ей удалось освободиться. Она бросилась к выходу, но незнакомец ее нагнал, схватил за локти, швырнул назад, в спальню. Голова взорвалась вспышкой боли — удар в висок отправил девушку на дно обморочной пропасти.
Женский крик раздался в тот самый момент, когда Виктор входил во двор дома на улице Фонтен. Ему показалось, что крик прозвучал, тотчас оборвавшись, из их квартиры.
— Таша! Таша, ты здесь?!
Он бросился туда со всех ног — дверь была не заперта, — влетел в сумрак прихожей и дальше, в спальню.
Раздался щелчок — и резкий приказ:
— Стоять, Легри! А теперь медленно идите вперед. И держите руки так, чтобы я их видел.
Виктор сделал шаг. Кто-то из-за спины ловко поставил ему подсечку, и он упал на кровать рядом с неподвижно лежащей Таша. Заметил, падая, что ее блузка разорвана, в прорехе видна грудь… и в глазах все поплыло от ужаса и ярости, тело налилось свинцом.
— Ах ты мерзавец!..
— Спокойно, Легри. Очень медленно встаньте на ноги.
Виктор поднялся, обернулся — на него смотрело дуло револьвера. Револьвер был в руке человека, чью фигуру полностью скрывал плащ-крылатка. Цилиндр надвинут до бровей, темные очки, борода — лица не разглядеть.
— У нее всего лишь шишка на голове — сейчас очнется. Надеюсь, вы понимаете, Легри, что я пришел не для того, чтобы подраться с женщиной. Мне нужны часы. Вы знаете, какие и почему.
Виктор молча покачал головой.
— Давайте не будем терять время, Легри. Мне известно, что часы у вас.
Странно знакомая интонация, нелепый маскарад…
— Кажется, я не приглашал вас в гости, Даглан.
— Часы, живо! И без фокусов — ваша подруга у меня на мушке.
Виктор медленно пошел к шкафу.
— Я сказал, без фокусов! Левую руку за спину!
— Я не смогу одной рукой снять крышку.
— А, часы в коробке с фотографиями! Мне следовало догадаться. Повернитесь. Шаг в сторону — и я выстрелю в эту женщину.
— Положите револьвер на подушку или я выстрелю в вас! — прозвучал от двери строгий голос.
Человек в крылатке невольно шагнул к Виктору, потому что ему между лопаток уперлось дуло пистолета в руке Кэндзи Мори, и в следующую секунду резко обернулся:
— Кэндзи! Вы?!.. Что ж, дело сделано, я ухожу с миром в душе.
Дальше все происходило как во сне. Человек молниеносно приставил дуло револьвера к своей груди и нажал на спуск. Виктору, оглушенному выстрелом, показалось, что фигура в крылатке зависла в воздухе на немыслимо долгое время, оно все тянулось и тянулось. Наконец смертельно раненный самоубийца обрушился на пол.
Кэндзи выронил пистолет — его руки дрожали.
— Я не хотел, — выговорил он. — Не хотел… Виктор, займитесь Таша. — И, бросившись к окну, распахнул ставни, затем опустился на колени рядом с умирающим, осторожно снял с него цилиндр, очки, склонился к самому лицу. — Пьер… Пьер, но почему?..
Пьер Андрези слабо улыбнулся:
— Фурастье… знает… — Слова срывались с его губ тяжело, он с трудом их выталкивал. — Фурастье… с улицы Байе… Кэндзи… судьба каждого… предопределена?
— Я думаю, что каждый из нас — автор собственной судьбы, — тихо сказал японец. — Мы пишем пьесу, и представление идет до самого конца.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Пятница 28 июля
— «Будь философом в жизни, дружок, по пустякам не беспокойся никогда, ведь завтра опять будет все хорошо, даже если сегодня случится беда», — галопом одолевая Новый мост, бормотал Жозеф стишок, сочиненный его отцом. — Ты был прав, папочка, прав…
Разумеется, визит к Мариетте Тренке ничего не дал — она не узнала в Поле Тэнее Сакровира, и Жозеф отчаялся: расследование зашло в тупик. Но когда вечером месье Легри протелефонировал ему и поведал, какая трагедия случилась на улице Фонтен, добавив, что они с месье Мори всецело полагаются на верного управляющего, более того — только на его бесценную помощь и рассчитывают, молодой человек воспрял духом.
А ближе к полуночи месье Легри сам пришел на улицу Висконти, разбудил бедняжку Эфросинью, к ее огромному неудовольствию, и утащил Жозефа посовещаться в каретный сарай. Патрон был бледен, глаза запали, он сильно нервничал.
— Инспектор Лекашер промариновал нас с месье Мори в префектуре полиции несколько часов. Мы заявили, что ничего не знали о серии убийств, просто искали свой персидский манускрипт, вот и все. О часах и словом не обмолвились.
— И Лекашер вам поверил?
— Нет. Думаю, нам от него так просто не отделаться.
— А про Леопарда он знает?
— Про леопарда? — округлил глаза Виктор. — Про какого леопарда? С каких пор вы занялись зоологическими штудиями, Жозеф?
— Терпеть не могу семейство кошачьих, патрон, — подыграл молодой человек. — Никогда ими не интересовался. Как чувствует себя мадемуазель Таша?
— У нее нервный шок, но она справится. Думаю, дома меня ждет головомойка.
— Кого вы больше боитесь, Лекашера или мадемуазель Таша? Шучу, патрон, шучу. По телефону вы говорили, что рассчитываете на мою помощь, я правильно вас понял?
— Рассчитываю, Жозеф. Перед смертью Пьер Андрези успел сказать: «Фурастье знает. Фурастье с улицы Байе». Это сапожник, который…
— Держит обувную лавку рядом с Лувром, — подхватил Жозеф, — а раньше он жил в одном доме с Сакровиром.
— Откуда, черт возьми…
— Мариетта Тренке, гладильщица с улицы Гизард, назвала нам с вами это имя. У вас опять провалы в памяти, патрон?
— Перестаньте издеваться и слушайте меня, Жозеф. Кэндзи тоже провел свое расследование. Фурастье — тот самый человек, который продал книготорговцу Адольфу Белкиншу наш персидский манускрипт. Завтра… — Виктор посмотрел на часы. — Нет, уже сегодня откройте лавку и попросите Айрис подменить вас в торговом зале…
— Ей это не понравится, патрон.
— Она будущая жена книготорговца, пусть привыкает.
При этих словах Жозеф покраснел от удовольствия.
— Оставьте Айрис в лавке, а сами отправляйтесь на улицу Байе, — продолжал Виктор. — Полагаю, в подробных инструкциях нет необходимости?
— Да, патрон, это лишнее. Я выйду из «Эльзевира» со связкой книг, как будто спешу доставить заказ клиенту — это обманет сбиров, если Лекашер приставил к нам «хвосты», оторвусь от слежки и дуну на улицу Байе. Что дальше?
— Фурастье — тот, кто сможет поставить точку в этой истории. Вы возьмете у него интервью — тут уж с вами никто не сравнится.
— А чем займетесь вы, патрон?
— Немного посплю. Нас с месье Мори утром снова ждут в префектуре полиции.
Жозеф, мокрый как мышь, свернул с улицы Арбр-Сек на улицу Байе. Подаренная Айрис в прошлом году записная книжка в сафьяновом переплете прилипла в кармане пиджака к пропитавшейся потом ткани. Наконец он добрался до сапожной мастерской. На вывеске значилось:
ПОЧИНКА ОБУВИ Берем туфли, боты, сапоги, башмаки, штиблеты всех видов и фасоновНа картонке, подвешенной к дверной ручке, было написано: