Ночная дорога - Кристин Ханна

— Майлс, — сказала Джуд, — это Деннис Аслан. Он выступит обвинителем в нашем деле.

Майлс посмотрел на гостя.

— Я даже не подозревал, что мы ведем дело.

Деннис поднялся с места.

— Об этом я и хотел с вами поговорить. Я испытываю большое давление от организации «Матери против пьяных водителей» и местной общественности, требующих обвинить Алексу Бейл в убийстве при вождении под воздействием алкоголя. Судебное разбирательство может вылиться в продолжительное и тяжелое испытание, потому мне хотелось бы знать, какова ваша позиция.

— Что будет с Лекси? — поинтересовался Майлс.

— Если ее осудят, она может получить больше пятнадцати лет тюремного заключения, хотя, скорее всего, такой исход — крайняя мера. Ее также могут признать невиновной или заключить с ней соглашение о принятии вины по менее тяжкому обвинению. Какой бы путь вы ни выбрали, тем не менее семье жертвы приходится тяжело.

Джуд поморщилась при слове «жертва».

— Думаю, никому не станет легче, если Лекси попадет в тюрьму, — сказал Майлс. — Нам нужно простить ее, а не наказывать. Быть может, другие подростки чему-то научатся на ее примере? Она могла бы…

— Простить? — Джуд не поверила своим ушам.

— А вы чего хотите, миссис Фарадей? — спросил Деннис.

Джуд знала, как бы она ответила раньше, до того, как все случилось: Майлс прав. Только прощение могло бы умерить ее боль.

Но она больше не была той женщиной.

— Справедливости, — наконец произнесла она, увидев, что Майлс разочарован. — Какая мать не захотела бы этого?

За девять дней, что прошли после выпускной церемонии, Лекси превратилась в потерянную душу. В понедельник утром она, как всегда, пришла на работу в кафе-мороженое и услышала, что уволена. Хозяйка говорила по-доброму, но увольнение есть увольнение. «Постарайся понять, — уговаривала ее миссис Солтер, — сейчас в городе все на тебя злятся. Если останешься здесь работать — это плохо скажется на бизнесе».

После этого Лекси не выходила из дома, читала одну книгу за другой. Вот и сейчас она читала, когда в дверь постучали.

— Лекси!

— Да?

— Пришел твой адвокат.

Лекси отложила книгу и вышла в гостиную.

— Против тебя выдвинуто обвинение, — сообщил Скот Джейкобз, прежде чем Лекси успела присесть. — Убийство при вождении под воздействием алкоголя и повреждение транспортного средства. Слушание назначено на среду. Мы заявим о твоей невиновности и узнаем дату заседания суда.

— Невиновность? — переспросила Лекси, стараясь вникнуть в услышанное. Она даже не могла понять, что почувствовала в этот момент.

— Дело не в том, что ты была за рулем, что погибла Миа. Вопрос в юридической ответственности. Случилась авария, а ты не совершала преступления. Поэтому наш план…

Лекси не слушала все то, что последовало за «ответственностью». Внезапно она превратилась в собственную мать, пытавшуюся скрыться, убежать от того, что натворила.

— Нет, — сказала она резко.

Скот посмотрел на нее.

— Что «нет», Лекси?

— Я собираюсь признать себя виновной, — сказала она.

— Ты не сделаешь ничего подобного, — вступила в разговор Ева.

Лекси прониклась к тете еще большей любовью за эти слова.

— Брось, Ева. Неужели мне должно сойти с рук убийство лучшей подруги? Я это сделала, и мы не можем себе позволить…

— Ты не признаешь себя виновной, — повторила Ева. — У меня есть деньги в пенсионном фонде.

— Ты позволяешь взять верх эмоциям, — сказал Скот. — Я вижу, что ты хороший человек и хочешь поступить как надо, но признание вины — это не выход. Убийство при вождении в нетрезвом состоянии — тяжкое преступление, и наказывается оно вплоть до пожизненного заключения. Поверь мне, тюрьма — не то место, где тебе нужно оказаться, Лекси. А при нынешних настроениях общественности нам придется сражаться за твою свободу.

Неужели она сможет заявить в суде о своей невиновности, когда все знают, что она виновна?

— И ты, тетя, и я понимаем, как по совести нужно поступить. Неужели ты не хочешь, чтобы я поступила правильно?

— Ты слишком молода, чтобы рассуждать об этом, Лекси. Ты совершила ужасный поступок. Признаю. Но будет ли выходом тюрьма? Нет. Ты была там, навещала свою мать. — Ева подошла ближе и обхватила лицо Лекси сухими ладонями. — Я знаю, ты волнуешься обо мне, но не переживай. Мы можем себе позволить расходы, на какие придется пойти.

— Даже если бы ты признала себя виновной и мы согласились принять вину по менее тяжкому обвинению, — сказал Скот, — судья вовсе не обязан учитывать эту сделку. Он может приговорить к любому сроку по своему решению, оставаясь в рамках закона. В присутствии средств массовой информации он, возможно, захочет сделать из тебя пример, и тогда, Лекси, ты проведешь свою жизнь за решеткой.

— А я и есть пример, — тихо сказала Лекси. — Я самое плохое, что только бывает на свете, и пусть ребята это знают. Как можно предстать перед судом и заявить о своей невиновности?

— Неужели та ночь принесла тебе мало горя? — спросила Ева.

— Разговор окончен. Вы платите мне за мой совет, а он следующий: ты заявишь о своей невиновности.

Лекси вздохнула. Они говорили о законе и ее будущем. Все это на самом деле было лишено смысла, но они изо всех сил старались ее спасти. Она не хотела их разочаровывать. Особенно Еву.

— Ладно.

В зале суда Джуд заняла кресло между мужем и сыном. Зак сидел абсолютно прямо, о чем она часто просила его в прошлом. Теперь же не приходилось напоминать, чтобы он подтягивал штаны, носил ремень и убирал в своей комнате. Она знала, почему: он очень старался ничем ее не огорчать. Жил в страхе сказать что-то не то, сделать что-то не так, довести ее до слез. Особенно здесь, на виду у всех знакомых.

Места в зале заседания заполнились быстро. Как только стало известно об аресте Лекси и предъявлении обвинения, весь город старался попасть на это слушание. Люди выстраивались в очередь еще до рассвета, надеясь получить место. У каждого нашлось собственное мнение: некоторые считали Лекси жертвой; другие объявили ее опасной для общества. Третьи же обвиняли Джуд и Майлса — они, мол, плохие родители, недостаточно следили за своими детьми; это делали те родители, которые клялись, что их собственные дети никогда не пьют. Несколько молокососов считали, что все зло в проклятом возрасте — двадцать один год, а вот если бы пить разрешили с восемнадцати лет, то ничего бы подобного не произошло.

Местные репортеры и два представителя национальной прессы слонялись по коридору перед залом.