Честь и лукавство - Эмилия Остен

Аннабелла также была беременна, Кэтрин готовилась к родам, и обеим этим светским львицам пришлось на время оставить общество, будучи уверенными, что лишают его главного украшения, и стремясь поскорее вернуться к прежним занятиям.

Последующий год моей жизни прошел спокойно и безмятежно под сенью Эммерли, откуда мы почти не выезжали, разве только погостить у Лонгбриджей или у матушки в коттедже. Маленькому Эдварду исполнилось три года и два месяца, когда болезнь моего супруга неожиданно возвратилась с удвоенной силой. Я пыталась предостеречь графа от слишком активных упражнений, но ему так нравилось бегать и играть с малышом, что казалось жестоким запрещать ему общаться с сыном. Граф не жалел себя и не думал о своем возрасте, что неминуемо привело к ослаблению его сердечной мышцы. Тот же доктор, который поражался возвращению к графу молодости, теперь искренне печалился при виде скорости, с которой прогрессировала его болезнь. Моя тревога была столь велика, что я с трудом скрывала ее, не желая еще больше волновать мужа. Я предлагала ему немедленно отправиться в столицу к лучшим докторам, но он отвечал мне спокойно, с грустной улыбкой:

– Дитя мое, я знал, что мне осталось недолго наслаждаться жизнью, что болезнь не отпустит меня, а только даст небольшую передышку. Вы сделали меня необыкновенно счастливым и продлили мои дни даже более, чем я ожидал. Пределом моих мечтаний являлось увидеть своего наследника, но вы заботой сумели надолго отогнать болезнь. Я спокойно приму данное судьбой и прошу вас быть мужественной ради сына и не скорбеть обо мне более, чем я того заслужил своим непростительным поведением по отношению к вашей юности и чистоте.

Я не смогла сдержать слез:

– Вы изменили всю мою жизнь, добротой вы превосходите всех известных мне людей, и я хочу только одного – чтобы вы прожили еще много-много лет. Поедемте в Лондон, граф, вам должны помочь и помогут!

– Здравый смысл не должен покидать вас в дни испытаний, дитя мое. Я достаточно долго портил вам жизнь своей стариковской болтовней, настало время вам отдохнуть и вспомнить, что вы молоды и красивы.

– Не оскорбляйте меня предположением, будто наш брак тяготит меня!

– Я не сомневаюсь в вашей искренности, но всему свое время. Мы прожили вместе почти шесть лет, и это больше, чем я рассчитывал протянуть. Я не хочу ехать в Лондон, тамошние доктора не смогут ничего сделать, ибо моя болезнь неизлечима. Я до последнего часа хочу видеть небо Эммерли, вас и моего сына.

Больше я не смогла от него ничего добиться, и к концу лета граф Дэшвилл тихо угас, повергнув меня и всех домашних в глубокое горе. Все было так, как он хотел, – небеса Эммерли простирались над ним, я сидела рядом в своей любимой ротонде, а вокруг бегал наш Эдвард.

Перед смертью граф просил меня не затворяться в стенах Эммерли и выражал уверенность, что счастье найдет меня даже там. При этом он так лукаво улыбнулся, что я догадалась, какие надежды он питает, и не стала разочаровывать его, говоря о невозможности их осуществления.

На похороны съехалось несметное количество знакомых, старых и молодых, глубоко уважавших душевные качества покойного графа. Был среди них и герцог Россетер, однако он не сказал мне ни единого слова и быстро уехал, да и я была не в силах обращать на него внимание.

Я не хотела оставаться одна в огромном доме и всячески удерживала гостей. Дольше всех у меня оставались матушка и Розмари, укреплявшие мой дух и осушавшие мои слезы.

Супруг мой не оскорбил меня недоверием и не лишил права распоряжаться имуществом, как поступали многие мужья, и я оказалась полноправной владелицей Эммерли и всего, чем владел граф. Полученная свобода не радовала меня, и целый год я провела в трауре, бесцельно слоняясь по аллеям или рассказывая сказки сыну. Эдвард был теперь для меня самым дорогим существом, и, хотя мечты о Россетере начали новое наступление на мое сердце, я уверяла себя, что в двадцать шесть лет напрасно думать в возможности счастья в любви. Я не хотела возвращаться в столицу, опасаясь сонма женихов, стремящихся прибрать к рукам состояние молодой вдовы, и проводила свои дни в Эммерли или гостила у Розмари.

Глава 30

Однажды серым ноябрьским днем Джейн сообщила мне, что кто-то подъехал к воротам Эммерли. Я только недавно проводила гостей, праздновавших день рождения Эдварда, а затем мой, и никого не ожидала. Однако любое посещение должно было внести разнообразие в унылый осенний день, и я попросила Джейн привести визитеров ко мне, кем бы они ни оказались.

Как ни странно, сердце ничего не подсказало мне, и появление на пороге сэра Уильяма Филсби, герцога Россетера, явилось для меня настолько неожиданным, что я даже не подумала встать и продолжала некоторое время неприлично таращить на него глаза. Он тоже молча стоял у дверей, и мне пришлось вспомнить о правилах гостеприимства:

– Добрый день, сэр. Прошу вас, садитесь.

Он так стремительно рванулся ко мне, что я невольно поднялась ему навстречу, думая, что сейчас он заключит меня в объятья.

– Эмма, я… – Он сделал паузу и резко остановился.

Я смущенно смотрела на него, внезапно вспомнив нашу последнюю встречу и все те слова, что сказала ему.

– Простите мою фамильярность, миссис Дэшвилл. Я был у себя в поместье и счел своим долгом узнать, как ваше самочувствие и не нужна ли вам какая-нибудь помощь.

Он выглядел бледным и взволнованным, под глазами залегли тени, на лбу и вокруг глаз появились ранние морщинки. Теперь ему, вероятно, было года тридцать два, и возраст оставил свой след на его облике.

– Я рада видеть вас, Уильям, – ответила я просто, не в силах сдерживать свою нежность.

Сколько раз я представляла и видела во сне нашу встречу, и вот герцог стоит передо мной после стольких лет разлуки. Его визит во время похорон мужа совершенно не запомнился мне и мог не идти в счет. Я бросила невольный взгляд на его пальцы и обрадовалась, не увидев обручального кольца.

Он взял мои руки в свои и крепко сжал их.

– Вы вправду рады, Эмма? Я так беспокоился о вас все эти годы и особенно теперь, когда вы остались одна.

– Я помню наше обещание быть искренними друг с другом. Я тоже думала о вас все эти годы. Поцелуйте меня.

После этих слов Уильям как-то странно всхлипнул и прижал меня к груди с такой силой, что мне стало больно, но я и не подумала вскрикнуть или отодвинуться. На макушку мне что-то капнуло, и я поняла, что он плачет. Я обняла его сама и уткнулась лицом в серый бархат его костюма. Чего еще мне оставалось желать?

Его губы прильнули к моей шее, после чего он так привычно-ласково шепнул мне в ушко:

– Я все так же люблю вас, Эмма. Вы станете моей женой? Поднимите ваше личико, чтобы я смог поцеловать вас и увидеть ответ в ваших глазах.