Поганое поле. Том второй. Возвращение - Александр Цзи

эпоху капитализма. Что бы они ни купили, всегда остается мысль, что нужно было купить что-то более качественное и лучшее. Россы спешат все познать и прочувствовать, а в итоге теряют самоидентичность, меняя интересы до тех пор, пока не забывают, к чему вообще стремились. Людям нужны границы. Преодолевая границы, человек открывает новые территории. Если нет границ, нет и стремления за них выйти. А основная граница пролегает между добром и злом.

Меня кольнуло то, что Ива говорит о своих земляках, как о чем-то постороннем. Словно она не одна из них и стоит выше. Высокомерие мудрого человека? Возможно. Ива не похожа на тех россов, которых я видел, она – особенная... Красавица, умница и бинар.

– А что такое добро и зло? – спросила Кира.

Я вздохнул. Конечно, у нас много свободного времени, но все эти заумные беседы начинают утомлять. Пресекать неудобно – все же мы гости и беглецы к тому же. Полностью зависим от этой Ивы, и ей от меня не нужны допарты.

– Раньше предполагалось, что добро – это все, что движет человека к увеличению степеней свободы. А зло – то, что препятствует. Теперь мы видим, что излишняя свобода – это тоже зло. Дойдя до своего предела, они переходят друг в друга, как Инь и Ян. Но ограничивать свободу силой – не выход. Это также будет злом. Единственный выход – позволить людям развить мудрость в ви́дении и целеполагании. Если эти два аспекта присутствуют, то ты различишь добро и зло.

– Что значит “целеполагание”?

И тут я не выдержал:

– Слушайте, дамы, все это дико интересно, но нельзя ли ближе к делу?

Прозвучало грубовато, хотя я старался говорить максимально деликатно и даже льстиво улыбнулся в придачу.

Ива не смутилась. С толку ее не собьешь.

– Одну минутку. Ви́дение – это способность ясно представлять, к чему приводит та или иная жизненная стратегия. Целеполагание – значит иметь эту самую стратегию и следовать ей, не отклоняясь. Людям нужен выбор. Но также нужна и мудрость, чтобы сделать его правильно в первую очередь для самого себя. У россов слишком много выбора и слишком мало мудрости.

– И в чем ваша стратегия прямо сейчас? – снова попытался я вернуть Иву к делам насущным.

– Разрушить планы Кураторов. Отключить все квест-камеры в Вечной Сиберии и освободить умы сиберийцев. Они не должны быть лабораторным мышами.

– И честь это провернуть, насколько я понимаю, выпала мне?

Опять вышло грубовато, несмотря на улыбку и мягкий тон. Видно, устал я от философии.

Ива не стала юлить:

– У тебя больше всего возможностей, чтобы совершить это. И я дам тебе еще один допарт, не магический, но весьма полезный. Он подключит тебя к одному из наших орбитальных умботов.

– Спасибо, конечно, но зачем мне возвращаться в эту помойку? Я немало сил приложил, чтобы оттуда выбраться.

– Ты не хочешь возвращаться?

– Не испытываю ни малейшего желания.

– Там осталась твоя тетя. И, по нашим сведениям, она попала на каторгу.

Я подскочил.

– На каторгу? За что?

– В Вечной Сиберии это очень просто. Возможно, чихнула в сторону портрета Председателя или наступила на ногу Модератору. – Кажется, Ива не шутила. – Мы не собираемся на тебя давить, Олесь, но ты должен сделать выбор. Остаться здесь или поехать и попытаться спасти тетю. Насколько она тебе небезразлична?

Глава 10. Сюрпризы и не только

Амнезия – крутая штука. Если чего-то не помнишь, то этого для тебя и не существует. В сущности, ты и есть – твоя память.

Я не помнил, как тетя Вера растила меня, заменив родителей (которых я не помнил вообще). И этого для меня как бы не было вовсе.

Но я помнил ее отношение ко мне в те несколько дней после того, когда я вылез из квест-камеры, голый и мокрый, как из матки, словно бы родившись заново, и до того, когда мы с Витькой, не попрощавшись, покинули Вечную Сиберию.

Она была ко мне очень добра и терпелива.

Однако для меня это доброта и терпение совершенно незнакомого человека.

Когда я уезжал, то оставлял малознакомую тетю Веру в ее бараке, на иждивении государства, в котором нет бездомных и безработных. Но каторга – нечто совсем иное; это ситуация, от которой невозможно отмахнуться.

Я вспомнил противного крысеныша Модератора, упивающегося своей крохотной властью над людьми, страх поварихи Даши перед этим никчемным человечишкой, свою ночевку в одиночной камере...

И встал из-за стола. Кира и Ива настороженно вскинули на меня глаза.

– Поеду, – кратко сказал я, слыша себя как бы со стороны. – И немедленно.

“День промедления – день для тети на каторге”, – чуть было не добавил я, но в последний миг воздержался. Слишком пафосно, аж самому противно.

– Останься хотя бы до завтра, – заговорила Кира. – Один день погоды не сделает.

– Если погоды не сделает, то зачем оставаться? – буркнул я. – Не все ли равно, когда ехать? Чем быстрее помогу тете, тем лучше. Каторга не санаторий, знаешь ли.

– Ты в любом случае не попадешь в Вечную Сиберию к сегодняшнему вечеру... А у меня есть к тебе... разговор.

Она не отвела взгляда, но немного покраснела. Я научился распознавать румянец на ее сильно загорелом лице.

Если у нее ко мне разговор, то, учитывая ее прямолинейность и практичность, меня действительно ждет нечто из ряда вон выходящее. Какие-такие разговоры она со мной намерена вести? Я предполагал, что, будь рядом Габриэль, его желтоглазая физиономия озарилась бы циничной ухмылкой.

– Я поеду один, Кира, – сказал я. – Это мое дело. Ты можешь остаться.

Подумал: лучше самому попросить ее остаться в Росс, чем слушать отказ составить мне компанию. И вообще, ехать одному проще, хоть и скучно. А требовать от Киры, чтобы она хвостиком всюду таскалась за мной, у меня нет морального права.

– С чего ты решил, что я собираюсь оставаться? – искренне удивилась Кира.

Я не нашел, что ответить. Некоторое время мы таращились друг на друга, будто желая просверлить взглядом черепа и прочитать мысли.

Воображаемый Габриэль перестал ухмыляться и испарился без следа.

Нет, проклятый росс неправ, и никакая Кира не любительница шикарной жизни и манящих огней больших городов. А я не дурачок, с помощью которого она попала в желанный Росс!

Это было очень приятное открытие.