Просто друзья - Робин Сисман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Конечно! Я тут сто раз была. Четыре билета, пожалуйста.
Но тут Кэндис показала характер. Топнула своей миниатюрной ножкой с красными ноготками и остановилась как вкопанная. Ничто не могло заставить ее зайти в одну из этих машин смерти.
— Ну что же, я пошел, — заявил Джек.
— И мы, — сказала Фрея, поглядывая на Бретта.
Бретт наклонил голову:
— Вы идите. А я останусь с Кэндис, чтобы она не скучала.
— С ней все будет в порядке, — сказала Фрея.
— Спасибо, Бретт! — Кэндис одарила его лучезарной улыбкой. — Весьма галантно с твоей стороны.
Не дав Фрее затеять дискуссию, Джек купил два билета и направился к вагончикам. Фрея с мрачным видом последовала за ним. Вышло совсем не так, как она планировала. Она села рядом с Джеком и оглянулась: Кэндис и Бретт оживлено беседовали.
Джек проследил за ее взглядом.
— Как могла Кэндис даже помыслить о другом мужчине, когда у нее есть я? — насмешливо спросил он. Фрея пожала плечами. — Надо сказать, этот юный Бретт — лакомый кусочек, прямо модель с подиума.
— Что за отвратительная пошлость! Бретт — милый, интеллигентный, обаятельный парень, а не модный аксессуар.
— Ну, если ты так думаешь… Хотя роста ему для модели не хватает — к этому телу да еще бы голову…
— Он ведет себя как настоящий джентльмен, но тебе этого не понять.
Они молча пристегнулись, ожидая, пока заполнятся другие кабинки. Воздух был влажный и теплый, почти осязаемый, словно бархатный. При каждом движении платье ее отливало серебром. Странно, что никто так и не сделал ей комплимент. Может, оно слишком короткое, слишком облегающее, слишком молодежное? Фрея натянула подол на колени.
— Знаешь, я впервые приехал на Кони-Айленд с тобой, — сказал Джек.
— Правда? Не помню.
— Мы были с Ларри и той испанской девчонкой, что жила этажом ниже — она классно играла на гитаре, — и еще каким-то вегетарианцем с повязкой на голове.
— Ах да! — Фрея улыбнулась. — Эшли Франкс, скульптор и чудак. Он прямо-таки чокнулся на вегетарианстве. Да и был уверен, что все геополитические проблемы исчезнут, если человечество сядет на бобы. Я восхищалась им. Правда, недолго.
— Вы все были такие странные. Я чувствовал себя Гулливером.
Фрея мечтательно кивнула, глядя на свои колени.
— У тебя тогда были длинные волосы. Когда мы катались на «Циклоне», они развевались и падали мне на лицо. Я ничего не видел. Не знал, летим мы вверх или вниз.
— Сегодня эта опасность тебе не грозит. — Фрея провела рукой по коротко стриженным волосам. — Кстати, ты звонил Элле?
— Мы встречаемся в понедельник. Не нуди.
Машина пришла в движение, поднимаясь до первого крутого спуска, унося их в небо, темное, с серебряной луной, зависшей над океаном. На вершине на несколько кратких мгновений кабинка зависла.
— Сейчас мы умрем, — безапелляционно сообщил Джек.
Фрея чувствовала, как напряглось тело от страха и возбуждения. Она сделала глубокий вдох, и кабинка нырнула в пропасть.
— И-и-и-и… — завизжала она.
— А-а-а-а… — заревел Джек.
Зажмурившись, вцепившись в перила, Фрея отдала себя на волю «Циклона», ныряя вместе с кабинкой, накреняясь и падая. В ушах ее стоял грохот, ветер влетал в раскрытый рот. Снова головокружительный прыжок в небо. В любую минуту они могут сорваться с трассы и улететь в космос, но ей все равно. Такое чувство, что она может долететь до звезды.
«Циклон» наконец замедлил ход и вернулся в исходную точку. Фрея отдышалась и, щурясь, открыла глаза.
— Я только что придумал сцену для романа. — Дыхание Джека щекотало ей ухо. — Предложение руки и сердца на «Циклоне». Разве не здорово?
— Трудно сказать. Что-то вроде смеси «Незнакомцев в поезде» и «Норд-норд-вест».
— Именно. Смотри, как я тебя натаскал. До встречи со мной ты видела единственный фильм Хичкока, «Психо».
— Но на «Циклоне» так шумно. Она ни за что не услышала бы вопрос, а если бы и услышала, он не услышал бы ответ.
— Это и создаст психологическую драму и потянет сюжет.
Фрея посмотрела на Джека. Волосы у него встали дыбом, словно его пытали электрошоком.
— Ты же знаешь, в чем твоя проблема.
— Слишком хорош? Слишком умен?
— Ты фантазер.
— Я писатель.
Писатель пишет, едва не вырвалось у Фреи. Но она была в слишком хорошем настроении, чтобы затевать ссору с Джеком.
— Я умираю с голоду, — заявила она, выбираясь из кабины.
— Я тоже. Как насчет того, чтобы двинуть на Брайтон-Бич за водкой и морскими деликатесами?
Фрея застонала — слишком велико было искушение.
— Мы не можем, — сказала она. — Для Бретта там слишком дорого, а платить за себя — значит, ставить его в неудобное положение. Придется обойтись хот-догами или пирожками с рыбой.
— Когда последний раз я ел пирожки на улице, весь следующий день провел на унитазе. Что, если я заплачу по счету?
— Отлично! — сказала Фрея, с ходу принимая столь великодушное предложение.
— Ты можешь потом вернуть мне деньги.
Джек и Фрея влились в толпу, но Кэндис и Бретта нигде не было видно.
— Наверное, они сбежали, — сказал Джек.
— Вот они, — сказала Фрея. В том направлении, куда она указывала, несколько чернокожих подростков танцевали в плотном кольце, обступившем невидимый отсюда источник музыки, ухающей в каком-то икающем ритме. Двух белых у края кольца не так-то трудно было заметить.
— Где? — спросил Джек, хлопая себя по карманам рубашки в поисках очков.
— Давай пойдем к ним, — сказала Фрея, вырываясь вперед.
Но, когда они подошли к танцплощадке, у нее не хватило духу присоединиться к ним. Она не могла ни понять, ни разделить их поглощенности танцем: напряженно отрешенные лица, без тени улыбки, пугали ее. Она смотрела, как Бретт извивается своим гибким телом, а Кэндис вздрагивает и покачивается. Когда музыка стихла, Бретт подошел к Фрее — глаза сияют, тело пышет жаром.
— Вот было здорово, — сказал он, чуть задыхаясь.
— Время ужинать, — объявил Джек. — Я угощаю.
Джек пошел вперед с Кэндис, обнимая ее одной рукой, зажав последний позвонок на затылке, как бы невзначай, между большим и указательным пальцами. Так ходят парочки во всех американских фильмах про школьников. Впервые за многие годы Фрее захотелось быть маленькой, похожей на кошечку, чтобы Бретт мог вот так обнять ее, а не идти рядом, сунув руки в карманы, болтая о клубах и группах, о которых она никогда не слышала.
Постепенно огни стали тускнеть и шум ярмарочных забав поутих. Вскоре все поглотила тьма, и единственным напоминанием об увеселениях осталось Чертово колесо, сиявшее розовым и пурпурным в ночном небе, его крохотные кабинки казались бисеринками, свисавшими с браслета. Внезапно черная толпа сменилась белой. Вокруг все говорили по-русски: пожилые пары, выгуливавшие своих собачек, женщины средних лет в укороченных обтягивающих топах и мини-юбках, с черными корнями обесцвеченных волос, явно ищущие приключений субботним вечером.