Речи, изменившие мир. От Сократа до Джобса. 55 важнейших выступлений в истории - В. Апанасик

как известно, наполеоновские войны. «Пребывание в продолжение целого года в Германии и потом в течение нескольких месяцев в Париже, – говорит И. Д. Якушкин, – не могло не изменить воззрения хоть сколько-нибудь мыслящей русской молодежи; при такой огромной обстановке каждый из нас сколько-нибудь вырос». И когда из этой обстановки, действительно «огромной» в историческом смысле, русская образованная молодежь вернулась на родину, ее неминуемо ожидал ряд самых тяжелых впечатлений; постыдное рабство народа и самовластье царя не могли не резать глаз, успевших привыкнуть к более отрадным зрелищам. Это лучше всего видно из записок того же Якушкина.

«Из Франции в 14-м году, – говорит он, – мы возвратились морем в Россию. 1-я гвардейская дивизия была высажена у Ораниенбаума и слушала благодарственный молебен… во время молебствия полиция нещадно била народ, пытавшийся приблизиться к выстроенному войску. Это произвело на нас первое неблагоприятное впечатление по возвращении в отечество». Интересно, что это неблагоприятное впечатление, полученное Якушкиным, было усилено поведением самого Александра I. При вступлении в Петербург девятой гвардейской дивизии Якушкин со своим приятелем Толстым, стоя недалеко от золотой кареты императрицы Марии Феодоровны, «любовались» императором, который на красивой рыжей лошади подъезжал к карете, готовясь опустить шпагу перед императрицей. «Но в самую эту минуту почти перед его лошадью перебежал через улицу мужик. Император дал шпоры своей лошади и бросился на бегущего с обнаженной шпагой. Полиция приняла мужика в палки. Мы не верили собственным глазам и отвернулись, стыдясь за любимого нами царя. Это было во мне первое разочарование на его счет; я невольно вспомнил о кошке, обращенной в красавицу, которая, однако ж, не могла видеть мыши, не бросившись на нее».

Из этих слов Якушкина видно, что в эпоху наполеоновских войн наша образованная и свободомыслящая военная молодежь еще любила Александра I. Это подтверждается и другими свидетельствами. Но по заключении мира дело очень скоро приняло другой оборот. Между тем как передовые люди того времени все более и более убеждались в необходимости широких общественных реформ, Александр I все более и более поддавался влиянию реакционеров. Вечно путешествующий и всегда занятый вопросами международной политики, он почти совсем не занимался внутренними делами, поручая их своим любимцам, между которыми первое место скоро было занято тупым и жестоким Аракчеевым. Члены Государственного совета и министры должны были обращаться к нему в тех случаях, где требовалось царское разрешение. Что значил для русского народа Аракчеев, это известно, без сомнения, всем здесь присутствующим, и потому я не стану распространяться об этом. Но я замечу, что чем более росла ненависть к Аракчееву в свободомыслящем меньшинстве тогдашнего русского общества, тем скорее чувство любви в Александру I заменялось у него чувством нерасположения и даже, как говорит Якушкин, ожесточения.

Нетрудно понять, как влияло это чувство на образ мыслей тогдашних передовых людей: если любовь к императору вызывала в них сочувствие к мирным реформам сверху и ожидание таких реформу то разочарование в императоре и ожесточение против него должны были вызывать и укреплять в них сочувствие и стремление к революционному способу действий. Люди, которые еще так недавно «любовались» Александром I и готовы были идти за ним на край света, веря в его благие намерения, теперь проклинали его как «тирана» и стали поговаривать о цареубийстве.

Это новое настроение передовых людей немедленно отразилось и на их литературных вкусах, они с жаром стали читать древних, особенно Плутарха, которым не менее сильно увлекались французские революционеры восемнадцатого столетия. А в их собственных литературных произведениях громко зазвучали гражданские мотивы. Припомните «Думы» К. Ф. Рылеева: «Михаил Тверской», «Волынский», «Артамон Матвеев» и другие; припомните в особенности его «Гражданина». Это последнее стихотворение так хорошо выражает настроение тогдашних революционеров, что полезно будет прочитать его здесь целиком. Вот оно:

Я ль буду в роковое время

Позорить гражданина сан

И подражать тебе, изнеженное племя

Переродившихся славян?

Нет, не способен я в объятьях сладострастья,

В позорной праздности влачить свой век младой

И изнывать кипящею душой

Под тяжким игом самовластья.

Пусть юноши, не разгадав своей судьбы,

Постигнуть не хотят предназначенья века

И не готовятся для будущей борьбы

За угнетенную свободу человека…

Они раскаются, когда народ, восстав,

Застанет их в объятьях праздной неги

И, в бурном мятеже ища свободных прав,

В них не найдет ни Брута, ни Риеги[11].

К. Ф. Рылеев был по преимуществу певцом гражданских чувств. Он в поэзии ценил прежде всего ее содержание, сильно расходясь в этом отношении с Пушкиным, – который даже в годы самых сильных политических увлечений не переставал быть строгим ценителем формы. Но общее настроение передового круга отразилось, тем не менее, и на Пушкине; укажу для примера на его послание к Чаадаеву, где он приглашает своего друга служить вместе с ним делу освобождения Родины:

Пока свободою горим,

Пока сердца для чести живы,

Мой друг, отчизне посвятим

Души прекрасные порывы!

Товарищ, верь, взойдет она,

Заря пленительного счастья,

Россия вспрянет ото сна

И свергнет иго самовластья!

Не менее характерно и знаменитое стихотворение «Кинжал», в котором резко выделяется беспощадной ненавистью к деспотизму следующая строфа:

Самовластительный злодей!

Тебя, твой трон я ненавижу,

Твою погибель, смерть детей

С жестокой радостию вижу…

Когда у людей возникают такие чувства, тогда действие становится для них психологической необходимостью. И мы видим, что уже в 1816 году являются попытки организации; тайных обществ. Самым замечательным из этих обществ был «Союз Спасения, или Истинных и верных сынов отечества», в основании которого принимали участие братья Муравьевы, Александр и Никита, князь Трубецкой и Павел Пестель.

«Cамым ярким представителем освободительных стремлений нашего восемнадцатого века был, без сомнения, Радищев, недаром Екатерина II говорила о нем, что он бунтовщик хуже Пугачева…»

Этот союз поставил перед собою цель изменения государственных учреждений. Но в то время существовали и другие тайные общества, цель которых не отличалась такою определенностью: таково, например, было основанное Орловым общество «русских рыцарей», члены которого стремились только к «пресечению злоупотреблений» и даже намеревались было просить царского на то разрешения. Были еще и другие общества в Петербурге между офицерами некоторых гвардейских полков, и в Малороссии, где Новиков основал Малороссийское общество при масонской ложе и где образовалось потом общество соединенных славян, стремившееся к освобождению и федеративному объединению всех славянских народов. Но