Месть старухи - Константин Юрьевич Волошин

Неумеренными шагами в спальню вошла донья Анна. Её глаза были расширены от ужаса предстоящего разговора с мужем. Дон Висенте с жалким видом оглядел жену, кивком головы отослал прислугу. Спросил отчуждённо, почти смиренным тоном:

— Ты очень плохо поступила, Анна. Я не ожидал этого от тебя. Что ты сделала с сыном?

Донья Анна опустила голову на грудь, но вдруг вскинула её, гордо посмотрев на мужа. Проговорила срывающимся голосом:

— Это ты во всём виноват! И эта потаскушка, — указала пальцем на Габриэлу, всё ещё державшую подсвечник в руке.

Поставив свечу на стол, Габриэла спокойно заметила:

— Сейчас нет смысла искать виновных. Можно и вас в этом обвинить, сеньора. Но то, что вы устроили, что замыслили! Вряд ли кто вас оправдает, тем более божий суд, о котором вы так печётесь.

— Эта дрянь ещё смеет меня поучать! Пиратская подстилка! Шлюха!

Габриэла подскочила и сильно отвесила женщине пощёчину. От неожиданности голова донья Анны отклонилась в сторону, а на щеке тут же отпечатались следы ладони.

— Ах! — только и смогла вскрикнуть женщина. Схватилась за щёку, яростно устремив глаза на молодую соперницу. Бледность мгновенно разлилась по лицу. Хотела что-то сказать, но бешенство в главах Габриэлы остановило её.

— Перестаньте спорить, сеньоры! — дон Висенте беспомощно простёр к ним свои дрожащие руки. — Не время для этого! Дайте мне прийти в себя. Идите в свои комнаты! Прошу вас.

Габриэла первая устремилась к двери, больше не в силах наблюдать эту непостижимо гнетущую сцену. Ей было противно видеть беспомощность и растерянность дона Висенте. Хотелось остаться наедине с собой. Поразмыслить над случившимся, принять хоть какое-то решение.

Она ополоснула в тазу горевшее лицо, руки и шею. Не вытираясь, легла на смятую простыню и задумалась.

Почувствовала, как волна желания заполняет её изнутри. Всплыла картина любви с Хуаном на берегу речки, на гальке рядом с трупом ненавистного мулата. Как тогда, ей почудились липкие от крови руки, и дрожь страсти прокатилась по разгорячённому телу.

«Господи! Что это со мной? — подумала женщина и широко открыла глаза. — Опять этот проклятий Хуан! Сколько он будет преследовать меня? Этот носатый тощий подонок!»

Она потрогала пальцем едва прощупывавшийся тонкий шрам от пореза и в то же мгновение перед мысленным взором предстала картина, словно видимая ею со стороны. Смятая постель, разъярённый Хуан с оружием в руках, удар по лицу, яростный вопль и острая боль пореза, и струйка крови по щеке. И бешеная, неудержимая страсть. И сплетение тел в экстазе любовной похоти. Похоти ли?

Она тяжело дышала. Тело покрылось потом. Пришлось встать, снять сорочку.

Из открытого окна струился прохладный воздух, и она подошла под эти живительные струи. В голове стучали крошечные молоточки. Мыслей больше не было. Только медленно затухающее чувство острой неудовлетворённости и жалости к себе.

Тело высохло, душа немного успокоилась. Дыхаиие перестало стеснять грудь. Обрызгав себя из таза, она опять легла с надеждой побыстрей заснуть и отрешиться от этого трудного дня и ночи.

* * *

В доме Миры были свои трудности.

Пахо никак не уживался с Томасой. Он постоянно старался задеть её, поручать всё больше работы, а та не упускала увильнуть, ругаться, и не останавливалась перед прямым оскорблением.

— Что ты, чёрная образина, мне, белой девушке, приказываешь? Ты у меня получишь, черномазый!

— Дура ты, а не белая девушка! Иди в огород и заработай себе на обед! Я не обязан это делать за тебя! Я свободный человек!

— Посмотри на клеймо на лопатке, чёрная крыса! Ты раб!

Пахо зло смотрел на Томасу, но ввязываться в словесную драку не хотел, И жаловаться Мире не хотел. Считал это неудобным. Но злобу затаил. Он не сознавал, что собирается сделать, но уже надеялся на что-то.

— Пахо, что за постоянные ссоры у вас с Томасой? Неужели нельзя без этого? — возмущалась Мира. Пахо пожимал плечами, давая думать по своему усмотрению. Он надеялся на случай, который даст ему шанс избавиться от этой несносной бродяжки.

Лето выдалось в этом году сухое, Дожди шли каждую неделю, но это всё равно казалось сухостью. А Мира радовалась таким погодам. Почти каждый день она с Томасой ходили к морю и купались, наслаждаясь волнами и горячим песком. С ними обязательно ходил Пахо или соседский парень лет пятнадцати из семьи метисов.

Этот парень питал к Томасе нечто большее, чем симпатию. Она это отлично знала и часто подсмеивалась над ним. А Мире говорила пренебрежительно:

— Он думает, что меня можно увлечь таким цветным? Ха! Не на ту напал!

— Чего ты так? Он из порядочной семьи, и у отца водятся деньги, — возражала Мира. — И парень вполне симпатичный.

— Нужен мне этот метис! Я себе найду сеньора! Обязательно сеньора, и не чёрного. Вот увидишь!

— Ты так пренебрежительно говоришь о не белых. С чего бы это? Значит, я для тебя девочка низшего сорта?

— С чего ты взяла? Вовсе нет! Ты — подруга, и я тебя люблю! К тому же ты почти не похожа на мулатку и… богата.

— Вон как ты рассуждаешь. И это ты, которая всю жизнь провела на улице! Никак не ожидала такого от тебя! — Мира обиженно надула губы.

Она смотрела, как парень, его звали Оркето, выбирался на пляж. Волны догоняли его, сбивали с ног и он опять появлялся в пене, отчаянно махая руками.

Парень был коренаст, хорошо развит физически, с копной густых чёрных волос. Немного зауженные глаза были светло-карими, смотрели открыто и по-детски наивно. Его мускулистые ноги слегка кривились и это всегда давало пищу Томасе для насмешек. Он не обижался, принимал это легко и часто смеялся вместе с девушкой.

К Мире относился с уважением и некоторым почтением, а Томасу воспринимал иначе. С долей превосходства, зная, что за жизнь та вела в городке.

— Сегодня такая волна! — тяжело дыша, повалился он на песок. — Томаса, тебе опасно купаться.

— Думаешь, побоюсь? Могу поспорить!

— Не выставляйся, Томаса! — Мира надавила рукой на её плече. — Оркето прав. Смотри, какие валы накатываются на берег.

— Ты сама учила меня плавать, и я уже достаточно умею, — не сдавалась Томаса. — Сама-то ты пойдёшь в море!

— Мира хорошо плавает, — остановил девушку Оркето мирным тоном, — а ты у нас до сих пор воды побаиваешься.

— Я? Вот ещё! Ничуть, разрази меня гром и все святые!

Томаса хотела вскочить, но Оркето успел схватить её за ногу. Она упала на песок, сорочка задралась, и это сильно рассердило девушку.

— Отпусти, дурак краснорожий! Не смей хватать и даже смотреть