Помни Рубена - Монго Бети

— Их слишком мало, — спокойно, уверенно и со знанием дела отпарировал седовласый. — Впрочем, можете не беспокоиться: во время предстоящего грандиозного дележа их тоже не обойдут.

— Но провозглашение независимости ожидается всего через несколько месяцев, — не унимались его противники. — Разве удастся за такое время натаскать совершенно неискушенных в этих делах парней, у которых нет за душой ничего, кроме школьного аттестата?

— Вот именно: речь идет только о том, чтобы «натаскать» этих молодых и совершенно неискушенных парней, — заявил в ответ седовласый без тени иронии или гнева в голосе. Его манера говорить выгодно отличалась от тона большинства ораторов, в выступлениях которых звучали горькие и мстительные нотки, словно они заранее чувствовали себя побежденными. — Это чисто психологическая операция, и она имеет троякую цель. С одной стороны, некоторая часть чиновников, не успевших забраться слишком высоко по служебной лестнице, но пользующихся благодаря выслуге лет естественным правом продвижения на ответственные посты, проявила известную нерешительность: им не совсем по душе такой способ провозглашения независимости. В частных разговорах они жалуются: вместо того чтобы договориться с Рубеном, отцом нации, его преследуют и заменяют никому не известной фигурой, которую, судя по всему, страна и не думает признавать. Голлисты — а они во всем, что касается колоний, еще хуже любого деятеля Четвертой Республики — хотели бы внушить этим чиновникам, что можно обойтись без них и что, стало быть, они стоят перед выбором. Доказательства? Возьмите, например, Жана-Луи: сейчас этот парень, собственно говоря, ничего из себя не представляет. Но каких только чудес не могут сделать два-три месяца упорных занятий! А сколько у нас наберется парней, окончивших местные лицеи:

коллеж Братства, технический лицей Феликса Эбуэ, о котором гак мало говорят, словно он и не существует, — и напрасно! Добавьте к этому молодых людей, окончивших институты во Франции, не забудьте многочисленные профессиональные школы, ежегодно выпускающие немало дипломированных специалистов. Выдвигая Жана-Луи и ему подобных, Сандринелли, Ланжело и прочие голлисты словно бы обращаются к остальной молодежи: «Такое будущее ждет и вас, если вы поддержите Баба Туру, то есть нас. Только при нашей поддержке перед вами откроются широкие горизонты». Вспомните фразу из речи, произнесенной по прибытии новым губернатором: «Я хотел бы еще раз повторить, что непослушание и бунт не ведут ни к чему иному, кроме отчаяния». И наконец, товарищи, даже если все эти новоявленные чернокожие чиновники и впрямь окажутся некомпетентными, что неизбежно при таком отборе и такой подготовке, беды в том никакой не будет, скорее наоборот. К каждому из них приставят какого-нибудь «серого кардинала» — головастого малого из прежней администрации, и все окажутся при деле. Издали этот новый фасад, выдержанный в африканском стиле, будет производить должное впечатление. Но за фасадом все останется по-прежнему — вот в чем суть!

Губернатору и впрямь удалось посеять смятение в умах. В других пригородах и в африканских кварталах самого Фор-Негра, где, в общем, жителей было куда меньше, чем в Кола-Коле, а организации рубенистов не успели как следует укрепиться, ибо жители эти по большей части принадлежали к привилегированной прослойке, была начата подготовка к празднествам по случаю провозглашения независимости. Людей уверяли, будто перед смертью Рубен завещал им встретить с великой радостью тот день, когда она будет наконец им дарована — эта независимость, за которую он отдал свою жизнь. В то же время полиция старалась всеми средствами разгромить подпольные организации Кола-Колы, но все ее старания были безуспешны: она наталкивалась на растущее с каждым днем сопротивление. Стали обычными ночные перестрелки; наутро пересуды о них сверх меры будоражили обывателей. Однажды ночью произошла даже настоящая битва, первая из битв такого рода, продолжавшаяся, впрочем, всего несколько минут. Местом сражения стала авеню Галлиени, одна из главных улиц предместья, которое газеты негрецов именовали не иначе как «черной клоакой». В официальных речах восхвалялась нерушимая дружба, которая якобы должна была завязаться между французским и африканским народами, и в то же время начались аресты людей, только что освобожденных из застенков колонии, куда они были брошены за политическую деятельность. Ходили слухи, что их отправляли куда-то на север, откуда об их судьбе не поступало никаких известий.

В четвертом подпольном округе Кола-Колы ожидали неминуемого, как предполагалось, ареста Мор-Замбы.

— Что они тебе сказали при освобождении из-под стражи? — без конца допытывался у него Джо Жонглер, по собственному опыту хорошо знакомый с тюремными порядками.

— Заставили назвать мой точный адрес, — с неизменным терпением отвечал Мор-Замба.

— И что ты им ответил? Перескажи слово в слово.

— Что я живу между авеню Галлиени и генерала Леклерка.

— Точнее!

— Между трансформатором № 2 и Северным автовокзалом.

— Ну, старина, при таких ориентирах они зацапают тебя, когда им заблагорассудится. Уж поверь мне, я в этих делах разбираюсь. Правильно говорят твои друзья: нельзя тебе здесь оставаться, нужно подыскать местечко поукромней. А я тем временем один займусь моим зятем. Как только я его подкараулю, я тебе сообщу.

Мор-Замба немедля скрылся в тайном убежище, сбив со следа ищеек Фор-Негра. Вскоре к нему явился Джо Жонглер, чтобы поделиться дьявольским планом, созревшим в его узком черепе, где всегда теснились самые неожиданные замыслы.

— Вот что, — сказал он, — я тут надумал одну штуку. Дело, как мне кажется, верное. Если мне удастся заманить Альфонсину сюда, я без труда уговорю ее провести ночь у матери.

— Ну и что?

— А дальше все пойдет как по маслу. Муженьку без нее не вытерпеть целую ночь, уж я-то знаю, что говорю. Вот и нужно воспользоваться тем, что пока он по ней с ума сходит, а то она скоро ему надоест — и тогда ищи ветра в поле.

— А потом?

— Я дам тебе знак, ты заграбастаешь его и отведешь к своим друзьям, а уж там вы заставите его заговорить.

— А ты подумал о расплате? Да ведь твою бедную мать затаскают по судам! Или ты полагаешь, они его пощадят? Я предпочитаю, чтобы ему сохранили жизнь. Я просто не могу представить себе другого исхода.

— Если его оставят в живых, он не посмеет мучить мать — хотя бы из-за Альфонсины.

— Ты же сам только что сказал, что она ему скоро надоест! Вот тогда-то он все припомнит и захочет отомстить.

— Это верно. А как ты думаешь, женщина в конце концов всегда надоедает мужчине?

— Никуда от этого не денешься.

— Почему?

— Потому что, если разобраться, уж очень это однообразно. Всегда одно и то же — нового здесь не придумаешь.

Через три дня Жонглер пришел сияющий и объявил, что на этот раз ему удалось найти прекрасное решение.

— Знаешь, я убедил его, что его собственная мать плохо себя чувствует.

— Его-то ты убедил, а вот ее тебе убедить не удастся. Как только он переступит порог, она закричит: «Я — больна? Что за ерунда! Да я здорова как лошадь! Что мне сделается? Так что не беспокойся обо мне. Занимайся-ка лучше своими новыми делами. Старайся угодить начальству, кланяйся ему в ножки — это верный способ преуспеть в жизни…» Ты же сам знаешь, какая она.

— Не беспокойся, ничего этого она ему не скажет, уж я об этом позабочусь.

— Думаешь всех перехитрить?

— Погоди. Ты ее, конечно, знаешь, но и я ведь знаю. Здоровья у нее хоть отбавляй, не спорю, а все потому, что она капли в рот не берет. Но зато, как все крепкие старухи, она готова поднять панику, чуть только у нее что заболит. Тут она сама не своя становится, наша матушка Жозефина: начинает рассказывать, будто ночью ей явился Иисус Христос, или Дева Мария, или на худой конец ее покойные родители. Да, кстати, скажи-ка мне, как действует глауберова соль — ты ведь бывший фельдшер. У моего паши (так Жонглер иногда именовал Сандринелли) этого добра навалом, кажется, им пользуется для своих нужд его жена.

— Глауберова соль? Не знаю. Думаю, что это не яд. Если мне память не изменяет, ее прописывают при запорах.

— Да ну? Как раз это-то мне и нужно! Как думаешь, а если подсыпать мамаше Жана-Луи хорошую дозу этой соли, ну, скажем, кофейную ложечку, прохватит ее понос? Да? Вот здорово! Такого с ней никогда не случалось, и она наверняка подумает, что подцепила амебную дизентерию или что-нибудь в этом роде. Я уверен, что это ее проймет. Умерла же в этом году от дизентерии одна мулатка из школьного городка!

— Действуй, как знаешь, — согласился крайне всем этим заинтересованный Мор-Замба и поглядел на приятеля с восхищением, к которому примешивался неподдельный страх.

А Джо Жонглер, как всегда верный себе, задумал куда более дьявольский план, чем мог вообразить его простодушный друг. Он принялся нашептывать семейству Лобила, что, желая разделаться с красными, которые после смерти своего вожака не только не приуныли, а, наоборот, ожесточились, негрецы решили заразить туземные кварталы, и в особенности Кола-Колу, всевозможными микробами, вызывающими разнообразные, но одинаково опасные болезни. Ему самому сообщил об этом хозяин, который его очень любит: он особенно предостерегал его от воды из колодцев, вырытых служащими Управления гигиены и профилактики. Теперь, по словам Жонглера, надо быть осторожнее, пить только воду, которую продают в бутылках в крупных магазинах Фор-Негра, а в крайнем случае — пользоваться колодцами, что вырыли в давние времена местные жители и не удосужились засыпать теперешние власти. Одновременно он завязал более тесные отношения с семьей зятя, которую щедро снабжал бутылками минеральной воды, чтобы как можно скорее посеять среди этих людей страх перед обычной водой из колодцев. Один папаша Лобила не поддался этому психозу.