И дочка в подарок - Амелия Борн

дом, но тут поблизости раздался рев приближающейся машины. Сердце застучало, как сумасшедшее, от мысли, что это мог приехать Лавров…

Но оказалось, что то был вовсе не он.

Из черной, слишком изящной для деревенских дорог иномарки, вышел неожиданно… Малиновский.

Я остолбенела, удивленно на него глядя. А он… улыбнулся мне - так несмело, как было ему совсем несвойственно.

Хлопнув дверью, он оглядел свою несчастную обледеневшую машину и, негромко выругавшись от этой картины, направился ко мне.

- Далеко же вы забрались, - прокомментировал все с той же непривычно мягкой улыбкой.

- Что ты… как ты…

- Как я вас нашел? Пришлось хорошенько постараться, но правильные связи многое решают. А что я здесь делаю… приехал попрощаться.

Вероятно, мое лицо сделалось еще более удивленным, чем до этого, потому что он негромко рассмеялся и пояснил:

- Знаю, Цветочек, мы с тобой не так уж и близки - не друзья и не любовники… наверно, по сути своей… просто знакомые?..

Он повесил этот вопрос в воздухе и я отчего-то ощутила всем существом: он хочет, чтобы я возразила. Чтобы сказала что-то… хоть что-то, что могло опровергнуть эту горькую характеристику.

- Не уверена, что это так, - проговорила размеренно. - Ведь Маша… она может быть все-таки твоей дочерью.

Он медленно покачал головой, и сердце у меня замерло от непонимания того, что мог означать этот жест… От надежды и вместе с тем - страха, что это окажутся напрасные чаяния.

- Я поэтому и приехал, Цветочек. Уезжаю по работе за границу… надолго. И хочу, чтобы ты перед этим кое-что узнала. Считай, что это мой тебе прощальный подарок.

Я вопросительно на него уставилась в ожидании того, что он скажет, и Артур не стал дольше медлить.

- Тогда… шесть лет назад, ничего у нас с тобой не было.

Я ахнула и потрясенно прижала ладонь к губам.

- Я довез тебя до дома - это правда. На этом все. Не в моих привычках пользоваться женщинами в бессознательном состоянии.

- Но… это значит…

- Это значит, что Маша, вне всяких сомнений - Костина дочь.

Он снова улыбнулся и в глазах его промелькнула легкая грусть. Но, стараясь говорить весело, Артур добавил:

- Ты просто вдумайся… она ведь даже характером вся в него!

Он рассмеялся и я невольно рассмеялась тоже.

- Возможно, ты спросишь, зачем тогда я сделал все это… Солгал. Подделал тест…

Я не ответила. Все было ясно и так. И, тем не менее, он честно признался:

- Да, я хотел ему досадить. Мы не слишком хорошо расстались с ним… но, наверно, этот разрыв был только к лучшему. Когда увидишь его… передай, что я… все эти годы жалел не столько о развале фирмы, сколько о том, что потерял его дружбу. Но… почему-то не мог этого признать.

Я осознала вдруг, что на моих глазах застыли слезы, быстро превратившиеся в хрустальные льдинки.

Малиновский поднес руку и бережно, аккуратно стряхнул их с моего лица.

- И вот еще что, Цветочек… Рената что-то задумала против вас. Она предлагала мне какой-то сумасшедший план вроде того, чтобы подложить Косте в постель эту, как ее… Баклажанову? Картошкину?

Шмыгнув носом, я рассмеялась сквозь слезы и поправила:

- Арбузову…

- Точно, Арбузову! Так вот, знай, что если такое случится - я тут абсолютно не при чем. Как, впрочем, и Костя. Верь ему, Цветочек… он, в общем-то, очень неплохой парень. Иногда, правда, чересчур упрямый, но в остальном…

Малиновский хмыкнул и, отстранившись, собирался было уже уйти, но я удержала его, схватив за руку.

- Артур!

- Да?

- Почему ты… сказал мне все это?

Он помолчал, прежде, чем ответить, потом все же сдавленно произнес:

- Потому что ты - первая женщина, на чье мнение мне не плевать. Пожалуйста… не думай обо мне плохо… несмотря на все, что я успел натворить.

Он снова попытался отвернуться, но я порывисто подалась к нему и крепко обняла.

- Спасибо… я все передам ему… Косте.

«Если только он захочет после всего случившегося слушать меня саму», - добавила про себя, ощущая, как к сердцу подступает страх. Но решимость вернуть того, кого любила, была куда сильнее.

- Прощай, Цветочек.

Артур пошел к машине, и, более не оглядываясь, сель за руль и уехал. Когда его иномарка исчезла из вида, я, словно ошпаренная, помчалась к дому, чтобы взять самые необходимые вещи и ехать туда, где просто обязана была быть. Чтобы все исправить. Чтобы дать шанс… себе самой - прежде всего.

Я спешно бросала вещи и документы в сумку, когда в мою комнату внезапно ворвалась Маша.

- Мамочка! - позвала она таким голосом, словно в доме начался пожар. 

- Что такое? - испуганно вскинула я голову. 

- Сходи, пожалуйста, в погреб! 

Я непонимающе воззрилась на дочь.

- Сейчас? Зачем?..

- Хочу варенье! Сливовое! Мамочка, ну пожааалуйста, - проканючила она так жалобно, что шансов отказаться у меня просто не осталось.

- Подожди минутку, я сейчас закончу…

- Нет, прямо сейчас!

Маша подскочила ко мне и схватила за руку с такой силой, что, клянусь, мне даже показалось, будто ей помогает заодно еще и Петенька!

- Ладно, - сдалась я. - Иду.

Маша (вместе с тюленем, конечно) проследовала со мной до самого погреба, словно боялась, что по пути я сверну куда-то не туда, и осталась ждать наверху, пока я спускалась по старой деревянной лестнице вниз…

А потом взяла и захлопнула крышку сверху!

Я так и замерла, пораженная, с банкой варенья в руках, которую едва успела нащупать, лихорадочно пытаясь сообразить, что означает эта новая выходка дочери…

Но вот наверху послышался шум и кто-то стал спускаться