Письма внуку. Книга первая: Сокровенное. - Виктор Гребенников

У подножия этих обрывов — выступы, их мы называли скалками, — бил сильный родниковый фонтан. Он был обстроен красивым цилиндрическим как бы зданием, из глухой стены которого торчала труба, загнутая вниз, откуда непрерывным мощным потоком текла вкуснейшая родниковая вода. Мы его так и называли "Круглый фонтан", и иногда бегали туда вниз с бидончиком, чтобы доставить домой этот изумительно прозрачный холоднющий напиток, заметно отличающийся от той воды, которую развозил по нашей улице турок-водовоз в деревянной большущей бочке на лошади. Водовоз громко кричал "воды-вода", и к нему спешили хозяйки с ведрами. Особенно запомнились мне пахнущие травой и еще чем-то очень домашним мягкие губы его серенькой смирной лошади, и еще головной убор хозяина, восседавшего высоко на козлах: на фоне синего крымского неба ярко-красная турецкая феска смотрелась в каком-то незабываемо-колоритном сочетании. Ведро воды стоило пол-копейки (такая монетка имела хождение даже в начале тридцатых), два ведра — копейку. И все равно вода из Круглого фонтана была куда вкуснее; как я потом узнал из книг, он бил здесь практически вечно и числился в списках самых мощных городских фонтанов; к сожалению, после войны он оказался за чьим-то "спецзабором", и больше я его не видел.

Три из множества тогдашних городских фонтанов.

— Под петровскими скалами — (теперь недоступен (а может и разрушен).

— До 40-х годов — главный фонтан города. Затем на его месте — памятник Ленину. 90-е годы: на этой площади мои земляки проводят бурные митинги.

— Источник под горсадом. Лик сбили, вода негодна: просачиваются нечистоты.

Кстати иль некстати — об извозчиках с бочками. У конных водовозов бочки на двуколках с высоченными колесами были короткими и широкими, с краном в задней нижней части. А были и другие бочки на четырехколесных телегах, узкие и длинные, наподобие огурца со срезанными концами, с квадратным люком наверху; сбоку подводы с этой странной деревянной цистерной был приторочен деревянный же ковш, емкостью с ведро, на длинной-предлинной ручке. Днем этих "транспортов" не было видно, появлялись они на улицах лишь очень поздним вечером: специфика их была такой, что работа могла производиться лишь когда вся улица спит.

К приезду, такого "…воза" (полностью привести начало названия не решаюсь) открывались настежь ворота, он въезжал во двор, к уже открытому хозяевами боковому люку нужника, вместилище которого, высеченное под двором в известняке, наполнено до верху — в скалу это содержимое не очень-то впитывалось. "Золотарь" (более пристойное название этого специалиста) открывал люк своей бочки, снимал ковш, опускал его в нужник, зачерпывал пополнее, и, натужившись, делал его рукоятью широкую восходящую дугу с тем, чтобы вылить в свою бочку первую порцию. Работа эта была очень тяжелой (на дальнем конце трехметровой рукоятки — и без того увесистый бочоночек ковша из толстой деревянной клепки с двумя обручами, а тем более наполненный "начинкой"), и очень долгой: сколько "рейсов" этим ковшом нужно было сделать из одного вместилища в другое! При всем профессионализме и ловкости "…воза" не избежать было ни подтеков, ни брызг, и тут возникало и плыло над кварталом невидимое, но круто-густое облако зловонно-приторного смрада, от которого не спасали даже плотно закрытые форточки.

Вот почему "золотарей" приглашали только на ночь, дабы не портить настроение, аппетит и все остальное горожанам. А спящие, как утверждалось, зловоние не воспринимают. "Дух" исходил и от телеги, и от бедняги-лошади, и, конечно же, от одежд и тела возничего — запах пропитывал все это насквозь и надолго. Зато платили этим специалистам очень прилично — а что было делать? О канализации у нас тогда не было и речи, так же как и о водопроводе. Все это появилось в нашем скалистом микрорайоне лишь в сороковые-пятидесятые годы.

С этими скалами связано у меня и множество других воспоминаний. Например, такое: кто-то из ребят (а может и взрослых) наверху этих утесов-скалок высекал из известняка не просто миниатюрные, как бы игрушечные, комнаты-домики, а целые дворцы, замки, города — с улицами, переулками, ступеньками, аркадами. Работа делалась очень тонко и добросовестно, словно для маленьких скальных гномов, здесь обитающих. Месяц от месяца скальный "городок" усложнялся, обрастая новыми сооружениями и "коммуникациями", а затем… затем чья-то злая рука разрушала, выбивала все это до мельчайшей впадинки.

Проходили месяцы, и мы в укромном уголке какой-нибудь другой скалки с восторгом замечали начало закладки нового каменного микрогородка, не менее сказочного, чем тот, уничтоженный… К сожалению, его ждала прежняя судьба — полное разрушение. Я застал четыре таких возрождения скальных "микрополисов" — и пять их разрушений. Кто был безвестным мастером этих творений, куда делся, почему после совсем прервал работу — осталось тайной. Равно как и то, кто разрушал эти чудо-творения и с какой целью. Неужели сам ваятель?

Много лет спустя мне довелось побывать на развалинах одного из древнейших и многочисленных пещерных городов Крыма — Чуфут-Кале, это недалеко от Бахчисарая. Бродя по высеченным в скалах жилищам, лестницам, часовням, кельям, залам, я сразу понял: так вот что повторял на симферопольских "скалках" неведомый мастер — средневековые пещерные города Тавриды!

Такая вот, брат, история…

О том, что высоченные Скалки были традиционным местом самоубийств, я тебе когда-то уже писал. Зато не писал о том, как далеко отсюда летели сделанные мною из бумаги самолетики-планеры — они, то подхваченные дующим снизу горячим ветром, возносились куда-то к облакам, кружа там едва заметной точкой, то улетали по отлогой прямой в далекие сады и дворы на том берегу Салагира. "Уличные" же ребятишки забавлялись тут, на Скалках, в частности, тем, что, стащив из дома простыню, привязывали к четырем ее углам веревки, и получался "парашют", но на нем опускался вниз не просто какой-нибудь камень, а… кошка. Благополучно приземлившуюся, но таращащую глаза парашютистку восторженная ватага тащила вверх, и "прыжок" повторялся снова. Жалко, конечно, кошачьих нервов, но а как им, ребятам, было реагировать на авиационные праздники со множеством парашютов на синем небе, о чем я тебе уже писал?

"Здесь был Вася" — до таких надписей красками на скалах в те годы еще не додумались, вернее, не докатились. Зато высекали молотком и зубилом два (и не более!) своих инициала, в не столь заметных, и возможно более недоступных местах. Делали даже так: несколько человек держат одного над пропастью на веревках, а он стучит по обушку зубила молотком, выбивая в известняке две своих буквы. Целы ли где-то в подскальном высоком уступе две буквы ТП — Толик-Пантера — выбитые вот так же моим братом?