Византийская тьма - Александр Говоров

— Так в каком году ты жил, пока это мистическое чудовище не вытащило тебя в наше римское царство?

Денис был готов к этому, он предполагал такие вопросы и заранее вычислил. В семь тысяч восемьсот девяностом году от Сотворения мира. Счета от Рождества Христова византиец просто бы не воспринял. Андроник представил себе массив времени и стал тереть ладонью голый затылок.

— Ого! Восемьсот лет вперед!

И он продолжал выспрашивать подробности великого эксперимента Сикидита, относясь к услышанному совершенно реально, не ища в этом колдовства или особой диавольщины. Не так, как покойный Мануил или светлейшая Маруха, которые все же чаяли в этом происки Сатаны.

— И ты, наверное, хотел бы заставить Сикидита, чтобы он этим же путем возвратил тебя домой?

Денису ничего не оставалось, как ответить утвердительно, хотя сейчас его желания были в другом.

— Не обольщайся, — сказал принц, беря гранат и надрезая его. — Скажу прямо, этот Сикидит — большой остолоп.

Пожевал гранатовые зерна беззубым ртом и продолжал:

— Поясню притчей. Ты, наверное, знаешь, что среди моих детей есть принцесса Эйрини, Ира, белобрысенькая такая капризушка. Не можешь не знать, если успел в столице столиц повращаться в светских дебрях, жених у нее официальный Ангелочек, тоже не можешь не знать, умопомрачительная личность. Да и ты сам, судя по твоему профилю и сладкой бородке, большой женолюб, парень! Ну, оставим это, вернемся к Сикидиту. Итак, капризушка Ира потребовала, чтоб ее взяли на охоту. Взяли, хотя, как ты знаешь, у нас женщины на охоту не ездят, мы не Запад. Там она потребовала дать ей лук, он же тяжеленный, целый пуд, наш боевой лук! Родители, конечно, категорически запретили ей это, но опять уступили. И взяла Ира в первый раз в своей жизни настоящий боевой лук, кавалеры, конечно, помогли ей и удержать и натянуть этакую махину. И первым же выстрелом, первым и единственным, наша принцесса убила золотистого дятла!

Андроник хлюпал гранатовым соком, смеясь. Видимо, история с дятлом и дочерью доставляла ему удовольствие.

— Понимаешь? Другие всю жизнь мечтают хоть один раз подстрелить золотистого дятла, в силки его пытаются поймать! А эта вертушка раз — и подстрелила!

Денис тоже вежливо смеялся.

— Ты хочешь спросить, а при чем здесь Сикидит? — спросил принц. — А при том же. Раз — и подстрелил!

Принц придвинулся вплотную, оглянулся на диваны и торшеры, будто за каждым из них прятались стражи уха.

— Значит, ты там (он показал пальцем в пол, словно — увы! — в преисподнюю) специально изучал историю нашего царства?

На сей раз Денис просто кивнул.

— Дело! — удовлетворенно сказал принц. — А про Андроника протосеваста, принкипия, ты там, конечно, чигал?

Денис опять ответил утвердительно, даже с некоторым оттенком собственного значения. Хотя чувство крайней опасности его не покидало — словно это он сам вздумал ласкать леопарда.

— Тогда скажи нам, мудрец Дионисий, вступит ли Андроник Комнин на престол своих отцов?

— Да, ваша царственность! — ответил Денис, вспомнив высший титул римских василевсов, и даже пытался встать из-за стола, но принц не позволил.

— И сколько же отведено будет — или, по-вашему с вашей стороны, — сколько было отведено на царствование этого Андроника?

— Три года, — сказал Денис, хотя, как в случае с Марухой, тут же пожалел о сказанном. С византийцами ухо надо держать востро. Но как и не сказать, раз с тебя требуют!

— Маловато, — огорчился Андроник и снова потер яйцеобразную макушку. — Мне уже семьдесят один год Но не ветхозаветный же я Аред, который жил девятьсот лет… Ах, это время, время!

И спросил чрезвычайно заинтересованно:

— А кто же после меня вступит на престол?

Дениса снова занесло, и он ответил, не подумав:

— Исаак Ангел.

Царственный Андроник всполошился, как какая-нибудь коммунальная тетка.

— Этот Исачишка? Этот лизоблюд паркетный? Ну, брат прорицатель, тут уж проврался ты. Впрочем, — добавил он грустно, точно как в свое время кесарисса Маруха, — римской империи на роду так написано — шутов на царство принимать.

И Денису даже стало его жаль. Он был как ребенок, которому дали игрушку и тут же ее отобрали.

Тут Андроник захотел переменить тему и стал расспрашивать, как Денис устроился в этом мире. Фыркал на все Денисовы планы устройства в этой жизни.

— Жениться на дочке стратиота? Не спеши, пойдешь за мною, знатные патрикии станут толпиться в твоей прихожей, предлагая своих дочерей, да еще с приданым! Я дам тебе не тесную дворцовую кувикулу или хижину в сельской общине, ты получишь у меня дворец! Я выделю тебе не нищий надел стратиота, я дарую тебе именья, где трудятся сотни крестьян!

«И будешь ты царицей мира, — подумалось Денису, — голубка нежная моя!»

Принц встал, взял за руку Дениса.

— Долго я колебался, хотя, как видишь, кто только ни приехал ко мне звать на Священный Престол. Но твое появление, пророк ты или не пророк, я принимаю как знамение судьбы.

Принц поднял полог и вышел к пирующим. Пир здесь уже трансформировался в оживленные танцы, которыми руководил все тот же неугомонный Исаак Ангел. В зале все образовали круг, взяли друг друга за плечи. Словно на каком-нибудь сельском празднике двигались но кругу, ритмически припевая. А посередине рыжий Исаак отплясывал нечто похожее на барыню.

Завидев Андроника, все кинулись к чашам и кубкам.

— Да здравствует Андроник Великий! — вскричал Исаак и рухнул в кресло, утомленный своим энтузиазмом.

— Друзья! — принц поднял боевые перчатки, и сразу стало понятно, зачем он эти железные крабообразные перчатки брал с собой на пир. — Решено! Мы выступаем!

Все было у него подготовлено к этому моменту. Заревели букцины — трубы легионов, златотканая толпа его гостей, преисполненная восторга, потекла во все четыре арки большого зала. На главной балюстраде все садились на заблаговременно подведенных лошадей, чтобы торжественной кавалькадой проехаться по окрестностям Энейона.

Денис не последовал за ним, остался у полога, тяжелыми складками отделявшего внутренний вход в зал. Какой-то писклявый голос вился вокруг него, просил обратить внимание. Денис сначала думал, что это какой-нибудь дворцовый евнух, к тонюсеньким голоскам которых он уже успел привыкнуть. Но это была женщина, служанка, и лицо ее было знакомо.

Ах да, это же девушка принцессы, Теотокиной подруги, которую вместе с госпожой он встречал на памятнике Быка в день похорон Мануила. Почти такая же, как запоминающаяся Теотокина Хриса, но та роскошная, гордая, а эта лупоглазенькая простушка и зовет ее госпожа как-то забавно — Лизоблюдка.

— Господин, господин, — пищала Лизоблюдка. — Одна особа хочет вас видеть.

— А какая особа хочет нас видеть? — интригующе спросил Денис.

— Ее имя не важно, важно, чтоб вы поклялись честью…

— Ну если это важно, то вот клянусь!

Лизоблюдка повела его по анфиладе многочисленных гостиных и зимних садиков, в одном из которых на каменной скамеечке дожидалась принцесса.

Принцесса поднялась навстречу, и нетрудно было заметить, что она вся в трепете. Но голос ее был ровным.

— Это вы?

— А это вы? — отвечал Денис. После беседы с Андроником, из которой он вышел живым, ему уже ничего здесь не было страшно.

— А ваша Теотоки вышла замуж… — Хотя явно было, не то ей хотелось сказать.

— Я знаю, — с естественной грустью ответил он. Но ее, видимо, уже занесло, как меньше часа тому назад заносило и Дениса.

— А она готовится родить ребенка!

Неизвестно, чем бы окончился этот более чем странный разговор, если бы не случился нелепый инцидент. После ухода господ слуги, естественно, принялись за уборку, распахнули все что можно, чтобы проветрить анфилады. Заколебались занавеси, захлопали фрамуги. Невольно ограждая хрупкую Иру, Денис взял ее за плечи, забыв начисто, что он не в СССР.

— Не прикасайтесь ко мне! — чуть не топнула она ножкой. — Кто вы такой? Не смейте до меня дотрагиваться!

И тотчас стало ясно, что она под усиленной охраной. Из-за каждой кадки с розовым деревом, из-за каждой скамейки выскочили нянюшки, дядюшки в чалмах и кинулись на клич госпожи.

10

Денис заснул, как только голова коснулась подушки. Волшебно пахло чистым полотном и медовым сеном. Постелила ему на сеновале добрая матушка София Русина, постелила, да еще подушку перекрестила, как мать сделала бы это сыну, вернувшемуся на родину. И Денис заснул со спокойной улыбкой.

Когда проснулся, не сразу мог сообразить, где находится и почему. Но в последнее время где только не приходилось ему просыпаться, пора ко всему привыкать. Он, наверное, проспал не дольше часа, так как был еще день. Багряный свет заката просвечивал сквозь бревна крестьянской постройки. В углу на курином нашесте птицы голготали по-своему, топтались на невидимых жердях. Ва, ва, ва, — буркотали несушки. — Василевс петух!