Я болею за «Спартак» - Михаил Ромм

Точное положение пика Гармо было, казалось, определено. Но это только так казалось: пятнадцать лет тому назад Рикмерс видел его с запада, теперь он увидел его с востока; пятнадцать лет тому назад он видел его издалека, теперь он высился перед ним по ту сторону ледника Федченко, на расстоянии всего трех километров. Его скалы и снега вырастали прямо из мощного ледяного потока. И Рикмерс не узнал своего старого «знакомца», принял его за другую, впервые обнаруженную вершину, определил его высоту — 6615 метров — и назвал ее «Пик Дарваз».

А где же западный край Памирского плато, где спуск к цветущим долинам Дарваза, к долине Гармо, по которой Рикмерс пытался в 1913 году проникнуть в горную область Памира? Очевидно, он лежит дальше на запад, по ту сторону ледника Федченко...

...Участники экспедиции пересекают мощный глетчер, поднимаются по впадающему в него леднику на перевал и останавливаются пораженные: перевал, названный ими перевалом Академии наук, падает ледяными и скалистыми обрывами вниз, на глубину двух километров. С грохотом разрываются ледяные склоны, рождаются новые трещины, по ущельям и кулуарам низвергаются камнепады. Долина внизу, под обрывом, носила характер дарвазских долин, описанных Рикмерсом. Западный край Памирского нагорья, наконец, обнаружен, маршруты двух экспедиций — 1913 и 1928 годов — сомкнулись...

Альпинисты возвращаются назад, снова пересекают ледник Федченко, поднимаются на безымянную вершину на его восточном берегу. И здесь их ждет еще одна неожиданность, еще одно важнейшее географическое открытие: вдали, к северо-востоку, перед ними открывается целая горная страна. Десятки пиков и ледников образуют мощный горный узел, и в глубине его стоит, возвышаясь над всеми соседями, снежный шатер трапецоидальной формы, высоту которого альпинисты определяют в 7 495 метров.

Итак, вот она, наконец, самая высокая вершина западного Памира, пик Гармо дарвазских легенд! Смущала только разница высот: в 1913 году Рикмерс определил высоту пика Гармо в 6650 метров, новая вершина была на восемьсот метров выше. Да и стояла она не совсем там, где ей «полагалось», если определять ее местоположение по отношению к долине Гармо. Так, из-за двойной ошибки Рикмерса, возникла «загадка пика Гармо».

В последующие годы экспедиции, возглавляемые Горбуновым и Крыленко, упорно работали над решением этой загадки. Крыленко проникал в неисследованную область с запада. Горбунов штурмовал белое пятно с востока.

На карту наносились новые долины и ледники, реки и перевалы. Белое пятно таяло и сокращалось. И когда в 1932 году Горбунов и Крыленко вернулись в Москву и сопоставили результаты своих исследований, «загадка пика Гармо» была разгадана.

Выяснилось, что вершина на леднике Федченко, против впадения в него ледника Танымас, названная пиком Дарваз, и есть пик Гармо, а обнаруженная при подъеме на пик Горбунова вершина высотой в 7495 метров и принятая за пик Гармо, оказалась доселе неизвестной самой высокой вершиной в Советском Союзе.

Все эти открытия еще не нанесены на карту, которая лежит перед Шияновым и мною. Пик Коммунизма по-прежнему называется на ней Гармо, а пик Гармо — Дарвазом.

Мы сворачиваем карту и снова смотрим в бинокль на пик Коммунизма. Ниже больших фирновых полей, ведущих к вершине, мы видим узкую вертикальную полосу: это восточное ребро, по которому лежит путь к вершине. Шиянов утверждает, что на фирне, над ребром, он видит какой-то предмет, похожий на палатку. Не успели ли наши товарищи уже установить лагерь над ребром? Нетерпение заставляет Шиянова потерять чувство реальности. На таком расстоянии палатка не была бы видна в самый сильный бинокль. То, что он видит, может быть большим снежным сбросом или фирновым выступом.

Возвращаемся назад к стоянке нашего каравана. Разравниваем ногами камни на площадке и расстилаем рядом наши спальные мешки. Ложимся и засыпаем под тихую беседу караванщиков.

На другое утро трогаемся дальше. Тропа вьется по правому краю Бивачного, по откосам окаймляющих его гор.

Мы идем весь день и постепенно заболеваем «моренной» болезнью. Нас буквально тошнит от одного вида этого серого хаоса.

Наконец тропа спускается в ложбинку. Она постепенно расширяется, и за поворотом мы видим небольшое приветливое озеро и на его берегу — несколько палаток. Это наш второй лагерь, «подгорный», расположенный на высоте 3900 метров.

Шиянов, ушедший вперед, разговаривает с каким-то человеком в шекельтонах. Отогнутые голенища шекельтонов, рейтузы раструбами и фетровая шляпа придают этому человеку странное сходство с испанским грандом с картин Веласкеза.

— Волков, Иван Георгиевич Волков, — представляется он нам.

Иван Георгиевич Волков прикомандирован к нашему отряду в качестве топографа для съемки ледников Бивачного и Коммунизма.

Три незнакомых человека, работающие с Волковым, — Рынков со странной формы продолговатым черепом и убегающей назад линией лба, толстый, пламенно-рыжий, веснушчатый и бесконечно добродушный Белов и татарин Ширшов, большой, с огромными руками и ногами, комически серьезный — поспешно натягивают штаны, чтобы предстать перед нами в приличном виде.

За ужином завязывается беседа. Иван Георгиевич предается воспоминаниям о Москве, мечтательно рассказывает о своей квартирке с окнами, выходящими в парк ЦДКА, о жене, о дочке. Этот домосед и семьянин выбит из колеи непривычной обстановкой экспедиции. И все же он работает, и работает хорошо; мы с интересом рассматриваем узор горизонталей на сделанной им карте ледника Бивачного.

На другое утро двигаемся дальше. Пересекаем поперек Бивачный и выходим к устью ледника пика Коммунизма.

Наконец-то кончается морена. Ледник пика Коммунизма вливается в Бивачный грядой сераков. Эти острые белоснежные ледяные пирамиды напоминают ряды зубов в ощеренной пасти гигантской щуки. Между сераками — лабиринт глубоких трещин.

Бурные талые ручьи пробивают себе путь между сераками. Глыбы льда и большие камни с грохотом летят вниз, к подножию ледопадов.

Тропа зигзагами поднимается на осыпь по борту глетчера. Измученные лошади берут подъем рывками: несколько быстрых судорожных шагов и — остановка.

Наконец караванщики указывают куда-то вперед, к противоположному краю ледника. Там, у подножия пика Орджоникидзе, видны следы горного обвала — нагромождение свалившихся сверху скал.

— Большой камень, большой камень, — говорит один из караванщиков, показывая рукой, — там лагерь. Скоро придем.

Мы и сами знаем, что скоро придем, так как идти дальше, в сущности, некуда: мы — в тупике, вероятно, одном из самых грандиозных тупиков на земном шаре.

Прямо перед нами — выше и мощнее всех окружающих его вершин — встает гигантским массивом фирна и льда пик Коммунизма. Его снежный шатер четко вырисовывается на синеве неба. Холодно сверкают фирновые поля, залитые лучами солнца.

Чернеет отвесная полоса восточного ребра, и из мульды вытекает огромный ледник.

Снежная стена, расчерченная следами лавин, отходит от пика Коммунизма влево и соединяет его массив с пиком 6868. Между двумя вершинами — большой цирк, заполненный отлогим ледником. Другая светло-серая скалистая стена с узором снеговых прожилков идет от пика Коммунизма вправо к пику Орджоникидзе.

Мир впереди нас непреодолимо замкнут. Из карт мы знаем, что за этим рубежом вершин и скалистых стен — цветущие долины Дарваза, стремительные потоки Муксу, Хингоу и Ванча, рощи грецких орехов и фисташек. Но здесь перед нами — суровая страна скал, снега и льда.

Мы углубляемся в сераки, в море ледяных пирамид, рубим ступени, втаскиваем лошадей на крутые отвесы, осторожно придерживая за хвост, спускаем их вниз. Лошади скользят, падают, снова поднимаются. Падает, наконец, и осторожный Федька. Он лежит на снегу и мрачно смотрит на нас.

«Куда завели, дьяволы! — говорит его взгляд. — Разве же это дорога для лошадей?»

Федьку развьючивают. Но он продолжает лежать, выгадывая секунду отдыха. И только когда Позырхан недвусмысленно берется за камчу, Федька, не торопясь, встает.

Дорога размечена маленькими турами, в каждый тур заложен листок красной маркировочной бумаги со стрелкой, указывающей направление. Это работа нашей подготовительной группы, проложившей вьючную тропу от базового лагеря. Мы пробираемся между сераками час, другой. Скалы у склона пика Орджоникидзе, где расположен наш лагерь, все так же близки или далеки, как и два часа тому назад. Как они обманчивы и утомительны, эти памирские «концы» путей!

Наконец ледяные дебри сераков остаются позади. Еще последний нелегкий подъем, еще десяток метров по боковой морене, и мы в ледниковом лагере.

Несколько палаток разбросано между скалами. У большого камня — примусы и походные кухоньки. Высота — 4600 метров, почти высота Монблана.