Curriculum vitae (СИ) - Васильев Сергей

Григорий появился как раз в тот момент, когда парамедики и полиция решали вопрос насильственной эвакуации гостьи, пребывающей не в себе. Раздвинул окружающих. Подошёл к девушке. Присел. Протянул руку. Дотронулся до волос и чуть не упал от тяжести кинувшейся ему на руки жены. Спрятав лицо на груди Григория, она забилась в бесшумных рыданиях.

– Они вернулись! Они были там, за зеркалом! – повторяла она на своей тарабарской смеси из четырех языков, вцепившись в рукав куртки и трясясь всем телом, – они опять стреляли… Я только хотела, чтобы они не вошли сюда оттуда!..

– Положите шприц и выйдите, – одними губами сказал парамедику Распутин. – Я сам всё сделаю…

Приступ удалось купировать, скандал с порчей имущества отеля – замять, с медиками и полицией – договориться, но на Григория навалилась еще одна проблема, решить которую он был не в состоянии. Служба и необходимость долгое время быть вне дома с одной стороны, и Душенка, которая не могла оставаться одна – с другой. Месяц отпуска, любезно предоставленный начальством, рано или поздно закончится, а будущее видится абсолютно неопределенным. Пришлось набрать телефон Марко…

Через три дня старый партизан был уже во Франции. “Неужели он принципиально не получает визу, не оформляет документы и переходит границы по козьим тропам,” – подумал легионер, но не стал расспрашивать, как Марко преодолел полторы тысячи километров. Внеплановое путешествие требовало нестандартных решений.

Сразу перешли к делу. Марко сначала выслушал Григория, потом добрые четверть часа Душенка лопотала по сербски, не слезая с колен мужа и крепко держа его за руку своими тонкими пальчиками. Слушал, внимательно глядя в глаза молодожёнам. Наконец, покивал, прищурился, будто измеряя расстояние от себя до внучки.

– Ты как, Георгиус, удобно сидишь? – неожиданно осведомился старик. – Подержишь Душенку так еще полчасика, пока мы с ней попутешествуем?

Распутин согласно кивнул, а Марко достал из своего дорожного саквояжа, напоминающего чеховский, электронный метроном, подставку, на которую обычно вешают гонг во время боксерского поединка, и легкий алюминиевый диск с изображенной на поверхности спиралью. Метроном начал мягко отщелкивать полусекунды, спираль – завораживающе закручиваться, а Марко – задавать короткие вопросы, на которые Душенка также коротко, односложно отвечала. На второй минуте этого мистического диалога Распутин почувствовал, как пальцы жены ослабли, а голова мягко упала ему на грудь. Старик задал очередной вопрос. На этот раз Душенка заговорила почти не останавливаясь, а Марко только коротко уточнял или односложно поддакивал. Речь Душенки всё ускорялась, становилась вязкой и сбивчивой, в ней стали преобладать плаксивые, жалобные нотки. Марко увеличил частоту звучания метронома и настойчиво, требовательно повторял одну и ту же фразу, а девушка мотала головой, возражала, пытаясь спрятаться на груди у мужа. Наконец, не выдержав натиска старого партизана, она выкрикнула какую-то фразу и без сил повисла на руках у Распутина. Марко, прикусив губу, произнес еще пару фраз, остановил метроном и тихо прошептал:

– Она проспит не меньше двух часов. Уложи ее и пойдем, заварим кофе…

* * *

– Что такое гипноз, я знал еще в юности, в нашей семье все умели заговаривать зубную боль, а моя бабушка – даже рожистое воспаление, – медленно рассказывал Марко, помешивая крепчайшую заварку в турочке. – Но до войны относился к этому несерьезно, считал каким-то дремучим шаманством. А когда началась Вторая мировая… Первый мой пациент сломал ногу – неудачно оступился и упал с обрыва на перевале. Нацисты зажали нас со всех сторон. На всех дорогах и горных тропах немцы, усташи. Срочно нужна операция. Обезболивающих нет. Вот я и решился, предложил свою помощь нашему доктору. А что было еще делать?

Старик аккуратно сбил поднимавшуюся пенку, разлил кофе по чашечкам и присел напротив Распутина.

– Долго разговаривал с раненым. Вспоминал, как и что делал отец… Опасался жутко, а тот наоборот – “режь, не бойся!”. Смотрю ему в глаза, говорю, что требуется, а сам с замиранием сердца жду: если начнется операция, а у него зрачки расширятся – значит всё! Не получилось! Погибнет от болевого шока! Но обошлось. Кость сложили. Ногу зафиксировали. Поверил в себя и дальше пошла работа в отряде, в институте, потом и в советском лагере в Салехарде…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Ты занимался анестезией?

– Гипноанестезией, – уточнил старик, – регрессивным эриксоновским гипнозом, директивным медицинским… много чем… А почему ты так удивлён? Уже в начале XIX века Рекомье производил хирургические операции людям, погруженным в гипнотический сон. И позже гипноанестезией занимались серьезные академические ученые. Гипноз не получил развитие только потому, что не давал никакой прибыли фармакологическим компаниям. Вот его и приговорили к забвению…

– Мне один хороший человек сказал, что у меня может получиться.

– Я тоже это заметил и как раз хотел тебе предложить попробовать свои силы. Душенке понадобится не менее десяти сеансов подряд и два-три в неделю – в течении полугода, может и дольше. Я не могу быть рядом вечно, а никого другого она к себе не подпустит. Так что выбора у тебя, Георгиус, нет.

– И я смогу помочь ей так, как ты?

– Не сомневаюсь!

– Но я даже не понял, что ты делал!

– Человеческое сознание – забавная шкатулка с тройным дном. Четыре пятых поступающей информации обрабатывается, контролируется человеком бессознательно и только двадцать процентов осознаётся. Ответная реакция организма также на 80 % бессознательна. Все эти видения, голоса в голове, парализующий страх и агрессия почти всегда идут изнутри и помимо воли человека. Вводя пациента в гипнотический транс, я работаю с теми шаблонами поведения, восприятия и ответных реакций, суть которых человек сам не осознает. Сегодня я заставил Душенку рассказать сначала то, что она помнит, а потом то, что забыла. Убедился, что её собственное сознание самые травматические воспоминания сложило в дальний сундук, но не смогло плотно запереть его. Мы аккуратно, совсем по чуть-чуть растворим, проработаем, напитаем новыми силами подсознание Душенки, сфокусируем её сознание на положительных воспоминаниях, потом вернем в травматический опыт, чтобы она заново его прожила и смогла отпустить…

– А почему “по чуть-чуть”? Разве нельзя заблокировать всё сразу?

– И получить овощ без чувств и памяти? Знаешь, Георгиус, мы и так похожи на вандалов, пытающихся починить тонкий часовой механизм с помощью лома и топора, а если начнем колотить по нему с усердием лесоруба…

– Хорошо, понял. Что я должен делать?

– Как любой ученик – зубрить. Нужные слова, правильные манипуляции, их последовательность… Не только ты. Душенке тоже придется выучить русский язык настолько, чтобы понимать, что ты ей говоришь…

Через десять дней Распутин сидел перед своей женой, держал в руках её нежные ладошки и срывающимся от волнения голосом делал своё первое гипнотическое внушение.

– Сделай глубокий вдох, хорошая моя, медленный-медленный выдох и представь, как веки наливаются тяжестью. Как с каждым новым звуком моего голоса приятная свежесть разливается от глаз к вискам. Твои веки налиты чистым и мягким безмятежным покоем, какой наступает, когда ты засыпаешь. Преврати эту мысль в белое облако – так теперь выглядит твоё сознание. Ты чувствуешь, душа моя, как мои слова повисли на кончиках твоих ресниц. Им уютно и хорошо. Пусть они там отдохнут. И пусть твое сознание понежится в них до полного расслабления…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})* * *

Связь с Ёжиком осуществлялась просто и неинтересно, без всякой шпионской романтики. Никаких закладок секретных капсул под третьей ножкой четвертой скамейки в городском парке. Распутин заходил на сайт недавно созданного почтового сервиса mail.ru, на специально зарегистрированный для этой цели почтовый ящик, набирал текст письма, самого безобидного по форме, и оставлял в черновиках, никому не отправляя и не копируя. В России Ежов заходил в тот же ящик, читал черновик и ставил точку в конце текста, что означало – почта принята. Собственные послания Лёшка обязался “зашивать” в рекламные объявления, тоннами сгружаемые на почтовый ящик и теряющиеся среди другого спама. Однако ни в сентябре, ни к Новому году Ежов на связь так и не вышел. Распутин прекрасно понимал, почему. Осенью 1999 года Россию захлестнула страшная в своей неразборчивой беспощадности волна тотального терроризма.