Цирк проклятых. Кафе лунатиков - Лорел Гамильтон

— Это создание, которое откликается на ваш призыв? — спросила я.

Он вздохнул, и в этом вздохе была грусть тысячелетий.

— Змеи. Я могу призывать змей.

— Конечно же, — кивнула я.

Потом открыла дверь и вышла спиной вперед на солнечную веранду. Остановить меня никто не пытался.

За мной закрылась дверь, и через несколько минут вышел Ингер, напряженный от злости.

— Мы самым искренним образом извиняемся за ее поведение. Она ведь животное.

— Оливеру надо держать ее на поводке покороче.

— Он пытается.

Я кивнула. Это я понимала. Как ни старайся, а тот, кто может управлять ламией, может играть со мной в ментальные игры целый день, а я об этом и знать не буду. Сколько из моей веры и добрых пожеланий настоящие, а сколько созданы Оливером?

— Я вас отвезу обратно.

— Да, пожалуйста.

И мы уехали. Я впервые в жизни встретила ламию, а также самое старое из живых существ в мире. Красный, мать его так, день в календаре.

31

Я отпирала свою дверь, а за ней звонил телефон. Пихнув дверь плечом, я успела подскочить на пятом звонке и чуть не заорала:

— Алло!

— Анита?

Это была Ронни.

— Да, я.

— Ты вроде запыхалась?

— Пришлось бежать к телефону. Что случилось?

— Я вспомнила, откуда я знаю Кэла Руперта.

Мне понадобилась минута, чтобы вспомнить, о ком это она. О первой жертве вампиров. Я на секундочку забыла, что идет расследование убийства. Мне стало стыдно.

— Рассказывай, Ронни.

— Я в прошлом году делала одну работу для некоторой адвокатской конторы. Один из сотрудников специализировался по составлению завещаний.

— Я знаю, что Руперт оставил завещание. Поэтому я имела право проткнуть его колом без ордера на казнь.

— А ты знаешь, что Реба Бейкер составила завещание у того же адвоката?

— А кто такая Реба Бейкер?

— Может быть, вторая жертва.

У меня стеснило грудь. След, настоящий, живой след.

— Почему ты так думаешь?

— Реба Бейкер молодая, блондинка, и она пропустила встречу. По телефону не отвечает. Ей звонили на работу, и там ее уже второй день нет.

— Столько времени прошло после ее смерти, — сказала я.

— Именно.

— Позвони сержанту Рудольфу Сторру. Расскажи ему то, что сейчас рассказала мне. Назови мое имя, чтобы тебя с ним соединили.

— А ты не хочешь, чтобы сначала мы сами это проверили?

— Ни за что в жизни. Это дело полиции. Они его умеют делать. Пусть отрабатывают свою зарплату.

— Ну, с тобой не повеселишься.

— Ронни, позвони Дольфу. Отдай это полиции. Я видела вампиров, которые убили этих людей. Не надо нам изображать из себя мишень.

— Ты видела — кого?

Я вздохнула. Совсем забыла, что Ронни ничего не знает. И я рассказала ей самый короткий вариант, который еще имел смысл.

— Я тебе все расскажу подробно в ближайшую субботу на тренировке.

— А что будет с тобой тем временем?

— Пока что я еще жива.

— Ладно, следи только, что у тебя за спиной.

— Всегда. И ты тоже.

— За мной никогда не гонялось столько народу, сколько за тобой сейчас.

— И скажи спасибо.

— Говорю.

Я повесила трубку.

У нас был след. Может быть, даже картина, если не считать нападения на меня. Я в картину не укладывалась. За мной они гонялись в поисках Жан-Клода. Всем нужно его место. Проблема тут в том, что с этого места не уйти в отставку — можно только умереть. Мне нравилось то, что сказал Оливер. Я с ним была согласна, но могу ли я принести Жан-Клода в жертву на алтарь здравого смысла? А, черт побери все!

32

Кабинет у Берта был небольшой и окрашенный в бледно-голубые тона. Он считал, что это успокаивает клиента. Я считала, что этот цвет слишком холоден, но с Бертом это тоже гармонировало. Был он шести футов ростом, широк в плечах и сложен, как бывший университетский футболист. Живот у него несколько смотрел на юг от избытка еды и недостатка движений, но он отлично носил его в семисотдолларовых костюмах. За такие деньги можно найти костюм, который замаскирует Тадж-Махал.

Был он загорелый, сероглазый, с коротко стриженными почти белыми волосами. Не от возраста — естественный цвет.

Я сидела напротив него в рабочей одежде. Красная юбка, жакет ей под цвет и блузка настолько близкая к алой, что пришлось даже нанести косметику, чтобы лицо не смотрелось как у привидения. Покрой жакета позволял скрыть наплечную кобуру.

Рядом со мной в кресле сидел Ларри в синем костюме, белой рубашке и синем с голубым галстуке. Кожа около швов на его лбу сияла всеми цветами кровоподтека. И короткие рыжие волосы не могли этого скрыть. Вид был такой, будто его съездили по голове бейсбольной битой.

— Ты мог подставить его под убийство, Берт, — сказала я.

— Ему ничего не грозило, пока не появилась ты. Вампирам была нужна ты, а не он.

Он был прав, и это мне было противно.

— Он пытался поднять третьего зомби.

В холодных глазках Берта засветился огонек.

— Ты можешь сделать троих за ночь?

У Ларри хватило соображения принять смущенный вид.

— Почти.

— Что значит почти? — нахмурился Берт.

— Это значит, что он его поднял, но потерял над ним контроль. Не будь там меня, чтобы исправить положение, нам пришлось бы иметь дело с обезумевшим зомби.

Берт наклонился вперед, упираясь руками в стол и буравя Ларри суровым взглядом.

— Это правда, Ларри?

— Боюсь, что да, мистер Вон.

— Это могло обернуться очень серьезно, Ларри. Ты это понимаешь?

— Серьезно? — переспросила я. — Это была бы кровавая катастрофа! Зомби мог бы сожрать кого-нибудь из наших клиентов!

— Ну, Анита, нет смысла пугать мальчика.

— Есть смысл, — сказала я, вставая.

Берт кинул на меня свой суровый взгляд.

— Если бы ты не опоздала, он бы не пытался поднять третьего зомби.

— Нет, Берт, не пытайся свалить все на меня. Это ты выпустил его одного в его первую ночь. Одного, Берт!

— И он отлично справился, — парировал Берт.

Я подавила желание заорать, потому что это ни к чему бы не привело.

— Берт, он студент колледжа, и ему двадцать лет. Для него это просто очередное дурацкое семинарское занятие. Если бы из-за тебя он погиб, вряд ли это было бы хорошо.

— Могу я вставить слово? — спросил Ларри.

— Нет! — огрызнулась я.

— Конечно, — ответил Берт.

— Я уже большой мальчик. Могу сам о себе позаботиться.

Я хотела было поспорить, но, глядя в его честные голубые глаза, передумала. Ему было двадцать, а я помню себя в этом возрасте. В двадцать лет я знала все. И целый год прошел, пока я поняла, что не знаю ничего. У меня еще оставалась надежда узнать хоть что-нибудь до тридцати, но не очень сильная.