Этика свободы - Мюррей Ротбард

Однако допустим, с другой стороны, что марсиане к тому же наделены характеристиками и природой легендарного вампира и могут существовать только питаясь человеческой кровью. В таком случае, независимо от их интеллекта, марсиане стали бы нашими смертельными врагами и мы не могли бы полагать, что они наделены человеческими правами. Смертельные враги, опять же, не потому что они является злобными агрессорами, а из-за нужд и требований своей природы, которые неизбежно входят в противоречие с нашими.

Действительно, имеется суровая справедливость в популярной остроте: «мы признаем права животных, как только они обратятся с прошением об этом». Тот факт, что животные, очевидно, не могут обратиться с прошением по поводу своих «прав», является частью их природы и частью доводов относительно того, почему они, несомненно, не равноценны человеческим существам и не обладают такими же правами. А если поступит возражение, что младенцы также не могут обратиться с прошением, то ответ, разумеется, состоит в том, что младенцы в будущем станут взрослыми людьми, тогда как животным это, очевидно, не суждено.

Часть III. Государство против Свободы

Глава 1. Природа государства

На данный момент мы разработали теорию свободы и прав собственности, а также в общих чертах наметили свод законов, который будет необходим для защиты этих прав. А что же касательно правительства, государства? Какова его надлежащая роль, если таковая вообще имеется? Большинство людей, включая немалую долю политических теоретиков полагают, что если индивид признаёт важность, даже жизненную необходимость некоторых видов деятельности нынешнего государства, например, обеспечение работы законов, то это человек в силу данного факта признаёт и необходимость самого государства. Государство и в самом деле исполняет много важных и необходимых функций: от обеспечения работы закона до снабжения полицейскими и пожарными, строительства и поддержания в порядке улиц, доставки почты. Но это ни в коем случае не доказывает, что только государство может выполнять подобные функции, или что на самом деле оно выполняет их достаточно качественно.

Предположим, например, что существует множество конкурирующих магазинов, продающих дыни, в определенном округе. Один из дилеров, занимающихся дынями, Смит, пользуется принудительными методами для того, чтобы сжить конкурентов с округа. Он, таким образом, применил насилие, путем принуждения создав монополию по продаже дынь на данной территории. Значит ли это, что использование Смитом методов принуждения для создания и содержания монополии было необходимо для снабжения округа дынями? Разумеется, нет, так как то, что существовали конкуренты или потенциальные соперники, и привело к тому, что Смит использовал принуждение или его угрозу; более того, экономистами доказано, что Смит, как нечестный монополист, будет склонен предлагать плохие и неэффективные услуги. Будучи защищенным от конкуренции с помощью примененной силы, Смит может позволить себе предоставлять слишком дорогие и/или ненужные услуги, в то время как потребители лишены возможности выбора альтернативных услуг . К тому же если и соберется группа людей, чтобы выступить за отмену нечестной монополии Смита, будет очень мало протестующих, у которых хватит смелости обвинить монополиста в желании лишить потребителей вожделенных дынь.

Так вот, государство – это и есть наш гипотетический Смит – только гигантского и всеобъемлющего масштаба. На протяжении всей истории группы людей, называющих себя «правительство» или «государство» пытались – обычно успешно – принудительно получить монополии управления экономикой и обществом. В частности, государство присвоило себе в принудительном порядке монополию на полицию и военные службы, обеспечение законом, принятие решений судебными органами, монетный двор и власть создания денег, неиспользуемую землю и ресурсы («всеобщее достояние»), улицы и главные линии связи, реки и прибрежные воды, а также на средства доставки почты.

Контроль над землей и транспортом долгое время был отличным методом гарантии полного контроля над обществом; во многих странах магистрали поначалу были средствами, позволяющими правительству легко и просто передвигать войска по всей стране. Контроль над денежным запасом – способ гарантировать государству легкий и быстрый доход. Государство добивается того, что никаким частным конкурентам не позволено захватить присвоенную им монополию на создание денег (т.е. создание их из ничего). Монополия на почтовые службы долгое время была для государства удобным способом следить за возможной непослушной его власти и подрывной оппозицией. В большинстве исторических эпох государство также строго контролировало религию, обычно скрепляя комфортный, взаимовыгодный союз с государственной церковью: государство предоставляло священникам власть и богатство, а церковь взамен убеждала население, что обязанность повиноваться Кесарю провозглашена Богом . Но сейчас, когда религия потеряла большую часть своей убедительной силы в обществе, государство часто желает бросить религию и сконцентрироваться на подобных союзах с более мирскими мыслящими слоями общества. В любом случае, государство стремится к контролю за рычагами пропаганды, позволяющей убеждать поданных повиноваться или даже возвеличивать своих правителей.

Но главная монополия государства – это контроль над использованием насилия в полиции и вооруженных службах, а также судах – по отношению к ключевому моменту - последнему слову в прениях сторон по поводу преступлений и договоров. Контроль над полицией и армией особенно важен для усиления и страховки всех остальных государственных властей, включая самую важную – власть извлекать государственный доход принудительно.

Есть еще одна решающе важная ветвь власти, присущая государственному аппарату. Все другие личности и группы в обществе (за исключением отдельно взятых преступников, таких, как воры и грабители банков) приобретают свой доход на основе добровольных контрактов: или продавая товары и услуги потребителям, или посредством акта дарения (т.е. членство в клубе или ассоциации, завещание наследства, получение наследства). Только государство добывает свой доход посредством насилия, угрожая ужасными взысканиями, если доход не появляется. Такое насилие известно как налогообложение, хотя в менее развитые времена его называли данью. Налогообложение – это попросту чистое воровство, и воровство это - поразительных масштабов, с которыми ни один преступник и не сравнится. Это принудительное изъятие собственности жителей или поданных государства.

Поучительным упражнением для читателя-скептика будет попытка создать определение налогообложения, которое не включает в обязательном порядке и воровство. Как грабитель, государство требует деньги, буквально приставив дуло к виску, и если налогоплательщик отказывается платить, его имущество забирают силой; в случае если он будет противостоять этому грабежу, он будет арестован или убит, если продолжит оказывать сопротивление. Защитники государства и вправду берутся утверждать, что налогообложение на самом деле «добровольно». Поучительное опровержение этой точки зрения можно получить, поразмыслив, что было бы, если правительство отменило налогообложение и ограничилось бы прошениями добровольных пожертвований. Кто-нибудь действительно верит, что что-то подобное нынешним огромных доходам государства будет продолжать литься в казну? Скорее всего даже те теоретики, кто провозглашает, что наказание никогда не удержит действия отказались бы от этой точки зрения. Великий экономист Йозеф Шумпетер был прав, когда язвительно написал, что «теория, которая рассматривает налоги как аналоги картежных долгов или покупки услуг, скажем, врача, только доказывает, как далеко ушла эта часть социальных наук от научного склада ума».

Экономисты недавно стали утверждать, что налогообложение действительно добровольно, так как это метод, позволяющий каждому убедиться, что остальные платят за единогласно желанный проект. Предположим, например, что все в данном округе хотят, чтобы правительство построило дамбу, но если А и В добровольно сделали пожертвования для проекта, то они не могут быть уверены, что С и D не увильнут от этой ответственности. Потому что все индивиды, A, B, C, D и т.д., каждый из которых хочет пожертвовать денег на строительство дамбы, согласны принуждать друг друга к налогообложению. Следовательно, налог – не настоящее насилие. Однако в этой доктрине довольно много изъянов.

Первый – внутреннее противоречие между добровольностью и принуждением. Насилие по принципу «все против всех» значит не то же, что так называемое «добровольное» насилие. Во-вторых, даже если мы допустим на мгновение, что каждый индивид желал пожертвовать деньги на дамбу, нет никаких шансов убедиться, что налог, взятый с каждого, был не больше, чем индивид заплатил бы добровольно, даже если все остальные люди деньги пожертвовали. Правительство может взимать $1000 с Джонса, даже если он хотел бы платить не более $500. Главное как раз в том, что налогообложение именно потому и принудительное, что нельзя убедиться (что автоматически делается на свободном рынке), что сумма, внесенная индивидом, является такой, какую он на самом деле был готов бы заплатить. В свободном обществе потребитель, который добровольно покупает телевизор за $200, демонстрирует своим актом свободного выбора, что телевизор для него стоит больше, чем 200 долларов, от которых он отказывается. Говоря кратко, он показывает, что $200 – это добровольный платеж. Или, например, оплачивая клубные годовые взносы в $200 в свободном обществе член клуба показывает, что он считает ценность выгод от членства в клубе составляет по крайне мере $200. Но в случае с налогообложением подчинение индивида угрозе насилия не показывает добровольного предпочтения, каких бы мнимых выгод он ни получил.