Нашествие хазар (в 2х книгах) - Владимир Афиногенов

— Да, капитан, он старика и похоронил с почестями на острове, прямо на берегу моря, и поставил на его могиле каменный крест… — дополнил слова Ктесия тайный посол.

— Поэтому я повторюсь, сказав, что не совсем доверяю лохагу и не пригласил его на эту встречу… Да он нам, в общем-то, теперь и не нужен… Свои вопросы мы решим сами… Об этом я и хочу говорить с вами. Послезавтра мы наконец-то отправляемся в Хазарию. «Стрела» готова к отплытию. Мы починили паруса, плотники проверили нижние трюмы и днище; у меня, как у капитана, судно должно быть всегда в полном порядке… Мы выйдем из Прекрасной Гавани, обогнём с юга полуостров, минуем Корчев и хазарский город Самкерш и, переплыв Меотийское озеро, войдём в Танаис. Почему я расписываю наш маршрут?… Да потому, чтобы показать, сколько времени нам понадобится, чтобы достигнуть реки и стоящей на ней крепости Саркел… Времени достаточно для того, чтобы тайный посол сумел опередить нас… — Узрев на лицах своих слушателей немой вопрос, капитан продолжил: — Сейчас всё узнаете… Асаф, — Ктесий положил руку на его плечо, — ты ведь когда-то жил у угров, во главе их отрядов ходил на русов, грабил купеческие караваны. Так?

— Истинно так, — подтвердил хазарин.

— И вожди этих родов знают тебя хорошо?

— Да.

— Ты бы мог сговориться с ними? О нападении…

— На диеру?

— Нет… Нет… Я думаю, что скоро Танаис покроется льдом. «Стрелу» придётся после Саркела оставить и, наняв лошадей и верблюдов, двигаться к кагану караванным путём… Моряки останутся на диере, а сам я должен идти с Константином… Надо! И ведь может случится так, что на караван нападут дикие угры. Ты понимаешь меня, Асаф… И учти, что философ в подарок кагану везёт немало драгоценностей, и какая-то их часть, скажем, немалая, Асаф, станет и твоим достоянием, пойдёт на расширение лупанара и закупку новых молодых красавиц… А прежним «дочкам» ты дашь давно обещанную свободу…

Хазарин расплылся в довольной улыбке:

— Насчёт свободы я ещё подумаю, уважаемый капитан…

— Это твоё дело, Асаф. Ну, как мой план?

— Хороший план. Поэтому я сейчас незамедлительно сажусь писать одному вождю, жадному, как Зевксидам, до золота и драгоценностей.

— А наш друг посол отвезёт к нему это послание… — поставил точку Ктесий и, помолчав, снова сказал: — Теперь ты, Асаф, понимаешь, почему я не остаюсь на «Стреле» с моряками, а иду с караваном… Драгоценности не должны достаться одному только вождю… Нужен человек, который разумно и без обиды для других распорядится ими… А в случае неудачного нападения у меня найдутся дела и в Итиле… Да, чуть не забыл, Асаф. Укажи вождю на мой отличительный знак — серебряный шлем с султаном из жёлтых перьев.

Хазарин кивнул. Тут на миг мелькнула в его голове отчаянная мысль, но хазарин поборол её, потому что снова перед глазами возникла могила его дочери… «Нет, нет, спокойно доживу со своими куропатками до конца, предназначенного мне в этой жизни… И довольно. А лупанар мой и правда нуждается в расширении, и действительно нужно купить новых девочек».

Потом Ктесий отозвал в сторону посла:

— Ты мне будешь нужен ещё… Поэтому после встречи с вождём постарайся ещё до нападения угров на наш караван примкнуть к нам.

— Будет исполнено, капитан.

4

Мы с Константином хорошо продумали путь до столицы хазар Итиля, намереваясь проделать его до наступления весенней оттепели.

Путь самый лучший и, пожалуй, единственный — это путь русских купцов, который мы так тщательно изучили ещё в Константинополе по книгам в патриаршей библиотеке. Ну уж коли он единственный, то и продумывать 5ыло нечего, да дело в том, что мы кое-где спрямили его мысленно, внеся при этом свои расчёты и соображения.

Когда наша «Стрела* подняла паруса и стала выходить из Прекрасной Гавани Херсонеса, на берег высыпало множество народа — даже и предположить не могли такого количества. На лицах людей читали столько доброжелательства, такое радушие, в глазах их было столько теплоты, что Константин от такого искреннего к нам отношения прослезился. Все собравшиеся на пристани желали нам доброй дороги и хорошей удачи.

Многим херсонесцам была известна цель нашего путешествия в Хазарию. А любовь их, и считаю, мы завоевали своими неустанными поисками останков святого Климента и подвигом Константина у Священного дуба в Фуллах, уничтожившего его, как пристанище Дьявола и сумевшего окрестить сотни язычников.

Среди провожающих мы видели митрополита Георгия и пресвитера храма Двенадцати апостолов отца Владимира, настоятеля церкви святого Созонта, осенявших наш корабль крестным знамением, а рядом с ними стояли с насурмленными бровями и нарумяненными щеками блудницы из лупанара во главе с их владельцем хазарином Асафом и махали нам красными и жёлтыми лентами — на их жесты охотно откликались наши моряки и велиты, наверняка за время долгого стояния диеры в гавани они хорошо подружились с ними…

Греховен человек, прости его, Господи!

Потом я обратил внимание на очень красивую женщину в хитоне, которая в немой тоске протягивала руки вослед нашей диере. Кому предназначено это последнее выражение неистовой любви?… Неужели вот ему, язычнику, сложенному, как Аполлон, с добрыми умными глазами? Имя его точно соответствует облику — Доброслав. Да… Именно ему — эти жесты любви и отчаяния… Тоже, видать, язычница, но принявшая нашу веру. Кто она ему? Жена? Не может быть. Тогда сестра? Вспомнил: это она, жена тиуна — управляющего глухими селениями неподалёку от Сурожа, славянка, просила митрополита за брата… А тот привёл Доброслава и его друга, назвавшегося Дубыней (странные имена у этих русов!), и просил взять их на корабль… Отец Георгий сказал, что они должны добраться до Константинополя. «Но мы идём в обратную сторону, — возразил я. — И только весной попадём в византийскую столицу…» «Время для них не имеет значения, — ответил митрополит. — Они согласны работать на вёслах… И не будут обузой. Просто сейчас в бухтах Херсонеса нет ни одного корабля, который бы доставил их куда им нужно». И когда отец Георгий добавил, что один из них ищет мать, которую угнали в рабство, сердце моё дрогнуло… Я увидел с ними огромного, с волчьими глазами пса, закованного в панцирь, и язычники показали мне, как он умеет драться. Решение взять их с собой во мне укрепилось. «Молодцы сильные, бойцы, и пёс многого стоит. Начальнику охраны Зевксидаму верить нельзя, а после Саркела до Итиля нужно добираться пешим ходом… В пути могут возникнуть всякие неожиданности и подстерегать любые опасности. Да, это очень хорошо, что язычники пойдут с нами».

Я сказал обо всём Константину, с моими доводами он согласился: «Надо взять!» Но зато долго упирался капитан Ктесий, ссылаясь на загруженность судна (какая там загруженность!), на лишние рты, но я успокоил его: ведь язычники обещали хорошо заплатить, к тому же предложили для использования свою силу. Ктесий — ни в какую! Оперся, словно бык рогами в крепостную стену, — ни туда, ни сюда… И только Константин сумел его переломить… Видя его неуступчивость, он просто приказал взять этих двоих, добавив при этом: «Они мне пригодятся в пути…» И сейчас, стоя на палубе, я задаю себе вопрос: «Почему Ктесий так яростно противился тому, чтобы взять на борт людей, так нуждающихся в нашей помощи?!»

Диера стала огибать берег. Херсонес остался слева, белые колонны базилик да и сами они постепенно исчезали из поля зрения… «До новой встречи, непокорный город…» Пошёл дождик. Ветер сразу ослаб, мчавшаяся до этого на всех парусах диера приостановила свой бег, и тогда за дело взялись гребцы.

На палубе появился Ктесий и довольно грубо окликнул Доброслава и Дубыню:

— Эй, что вы тут торчите? Спускайтесь вниз и берите в руки весла!

Увидев меня, на миг смутился, а я укоризненно посмотрел ему в глаза, давая понять, что так с нашими подопечными обращаться нельзя. Если же он и дальше будет вести себя подобным образом по отношению к тем, кто не обязан ему подчиняться, пожалуюсь философу. Господи, почему сердца некоторых людей переполнены злобой и ненавистью, а не добром, к которому всегда взыскует Христос, почему у них развито стремление попирать тело и дух человеческий?… Что плохого сделали тому же Ктесию эти двое?… Ничего. А откуда такая грубость и неуважение? Потому что они язычники?… Но Бог призывает нас к терпимости. И мы должны следовать его заповедям.

Дождь вскоре перестал, но ветер так и не возобновился — диера продолжала идти на вёслах. Время уже перевалило за полдень, солнце припекало, оно давно высушило палубу и обвисшие паруса. Весла мерно гребли воду — в верхнем ряду они были длиннее, тоньше и легче, нежели в нижнем. Внизу в уключинах поворачивались весла намного шире в лопастях и намного толще в обхвате, сюда и рабов подбирали физически крепких и здоровых, их и кормили лучше верхних — мясом и настоящим хлебом.