Фонд последней надежды - Лиля Калаус

— Как вы можете здесь видеть, — Иванов ткнул ручкой в жалобно скрипнувший экран, — мой тренинг будет посвящён миссии, задачам… м-м-м… проекта и, следовательно, тактике фандрайзинга.

Алексей Давыдович глотнул минералки и со значением спросил:

— Что мы подразумеваем под миссией? — и сам же себе ответил: — Миссия — это задача. Что мы подразумеваем под задачей? Под задачей мы подразумеваем цель. А что такое цель? Цель — это стремление. А что такое стремление? — Иванов разгорячился, его мощный бас сотрясал своды банкетного зала. — Стремление — это возможность. А что такое возможность? Возможность — это поиск. А что такое поиск? — Иванов вошел в раж и с сухим треском сломал ручку пополам. — Поиск — это жизнь!!

Аудитория выдохнула.

— Если же говорить о жизни, — сбавив децибелы, продолжил Алексей Давыдович, вызывая из недр ноутбука следующий кадр презентации, — сегодня существует масса возможностей для её улучшения. Например, — он с победной улыбкой обвёл глазами зал, — овладевание тактикой фандрайзинга и технологией мишен-вижена.

На слайде расплывалось множество глуповато-удивленных лиц, из чьих раскрытых ртов выскакивали пузыри с вопросами «Кто я?» «У меня есть mission vision!», «Мама, я заблудился!» «Добрый Боженька, помоги!» и ещё всякие.

Библиотекарши лихорадочно строчили в дарёных блокнотах.

— А что такое мишен-вижен? — с риторикой у Иванова был полный порядок. — Это, господа, значит по-нашему, по-русски — Путь к Наиглавнейшей Цели, предначертанный Потаёнными Смыслами. Другими словами, как видно на слайде, это дорога в одну сторону, но с двусторонним движением.

Иванов ткнул в ноутбук обломком ручки.

Выскочил слайд, изображавший пожилого рокера на мопеде. Подпись ажурной кириллицей гласила: «Возьми Жизнь за Грудки».

Сотрудники Фонда возмущённо переглядывались, хрюкали в носовые платки, трясли плечами. В окаменевшего Коршунова летели юмористические взгляды.

Через полтора часа, исчерпав многослайдовую презентацию, — там были и красные девки в кокошниках перед навороченными компами, и бородатые вьюноши в косоворотках от Юдашкина, жонглирующие мобильниками, и Храм Христа Спасителя из текучих зелёных цифирок, как в фильме «Матрица», и страстные объятия Медведева и Путина на фоне бьющих в небеса нефтяных фонтанов, и бомжеватые люди-гамбургеры, олицетворяющие распад Америки, и Уго Чавес с хлебом-солью, — и расцветив все эти кадры незабываемыми комментами про Дóбычу и Славные дела, Алексей Давыдович напоследок осведомился:

— Вопросы?

Изнемогшая аудитория, с трудом приходя в сознание, вопросы породить не смогла.

— Тогда я закончил. — Иванов коротко кивнул и захлопнул ноутбук. — Продолжим после кофе-брейка. Или по-нашему, по-русски говоря, промежуточного застолья.

Трясясь от ярости, Олег шагал к балкону, на ходу доставая из кармана пачку сигарет. Ну, спасибо, Маша. Удружила. Нет, чтобы самому тренера найти. Возьми да ляпни в телефонном разговоре, что нужен спец по фандрайзингу. А Машка говорит — знаю такого, самый модный теперь в Москве, прелесть что, звони ему, Олли, скорей, а то у него очередь на полгода вперед, а я от своей подружки знаю, что у него сейчас временный простой в связи с этим дурацким гриппом…

Олег так злился и потому, что чувствовал перед Машкой вину за ужасные Мальдивские каникулы. Ну и послушался. И что вышло? Нет, какой выдающийся урод! А мне с ним ещё вечером вожжаться. Может, Гамаюныча к нему прикомандировать? А вдруг этот хмырь про хохлов шнягу запустит — да по-нашему, да по-русски? Тараска — слизняк, конечно, но по пьяни может и подраться… Расхлёбывай потом. Кого же попросить?

Он собирался ступить на балкон, когда услышал ясный асин голос. И замер в полушаге.

— Ничего мне не светит, Гулька… Пропала я.

— Брось, Аська, — просопела в ответ Гуля Карапетова. — Где мухи, где котлеты? Вы же взрослые люди! Ты баба, он мужик, вот и порешайте вопрос — по-взрослому. Ну скажи ему сама…

— Да ты что… Я дышать не могу, когда он на меня смотрит. Он ведь такой… Классный, талантливый, умный. А я? Прислуга за всё: чай завари, подвал разбери, папки отнеси…

— Усложняешь ты, Насырова. Вечно с тобой так, заведёшь эту песню про любовь… Нет, чтобы сказать — ну хоть разик! — ой, Гулька, так вчера натрахалась, аж спина болит. Проще надо быть. Чего страдать-то годами?

— Наверное, ты права… Докуривай давай, а то холодно.

Неужели?! Неужели она так горюет из-за этого жалкого хмыря, своего муженька-импотента?! Нет, понятно, великий писатель, любовь всей её жизни… А я как же? Голос разума без промедления ответил: «Вот и молодец, что ничего не спросил, не стал позориться. Хорош бы ты был. Вон, уже получил коралловой веткой в лоб».

Рыженькая моя… Выходит, ты и не моя вовсе.

Коршунов опустил ногу, сунул зачем-то в карман изломанную сигарету и смешался с толпой ажитированных промежуточным застольем библиотекарш.

Глава 23. ЖЖ. Записки записного краеведа. Все еще 7 января

«…До обеда я не выходил из своего нумера. Не пошёл ни на какие библиотечные семинары, хотя Асенька, голубица, звала меня, даже звонила, напоминала. Пытался собирать чемодан и бросил… Взялся составлять список сувениров, которые необходимо купить своим, но поймал себя на том, что рисую чёртиков поверх слов… Прилёг на кровать и горько задумался.

Не скрою, рассказав всё Олегу Юрьевичу вчера, я испытал в первую секунду колоссальное облегчение. Захотел, старый дурак, переложить груз ответственности на чужие плечи, к тому же молодые и атлетические. А он… Посмеялся. Интеллигентно, конечно, с экивоками… Но посмеялся. Да и чего я, собственно, хотел? Согласитесь, трудно было ожидать от молодого человека чего-либо иного, кроме как пожелания не есть на ночь сырых помидоров и поскорее обратиться к психиатру…

Вот Ася — та, я уверен, даже не улыбнулась бы. Но… Я не мог ей рассказать. Она — слабая женщина, да и чем она могла бы мне помочь? По моим наблюдениям, отношения у них с шефом сейчас не в лучшей стадии. Подставлять её под удар? Немыслимо!

Будучи скептиком до мозга костей, я в очередной раз мысленно выступил в роли адвоката дьявола: попытался подвести к этой истории некие вполне жизненные объяснения, держась сугубо в рамках здравого смысла.

Не получалось… Опять не получалось… А уж когда я вечером прочёл письмо Валентина Николаевича… Почему, почему я не дождался этого документа?! Такое письмо — свидетельство профессионального учёного-краеведа, историка — как раз могло склонить чашу весов в мою сторону! А теперь показывать его Коршунову глупо. Чего доброго, решит, что я же сам его и сочинил.