Телегония, или Эффект первого самца - Инна Балтийская

– Когда он приехал в наш городок три года назад, – продолжал майор, – я сначала подумал, что он просто псих. Маньяк. Я выслушал его, и мне, не поверите, стало страшно. Но у меня дочка серьезно заболела… Ее парень бросил, беременную, а она сдуру химии ядовитой нахлебалась. В больнице думали, что не откачают.

Этот урод толстый, Рыбалко, меня подготавливать начал: мол, крепитесь, мы сделали что могли… – Лицо Федотова передернулось от гнева. – Погибли бы и Лидочка, и ребенок. Но Самойлов, святой человек, спас обоих. И после этого предложил мне… Я ему не поверил сначала. Думал, брехня все, ничего у нас не получится. Невозможно похищать людей так, чтобы не было следов. Невозможно выращивать из кусочков кожи целые органы. Он понял, что я не верю. И на мой счет пришло сразу пять тысяч евро от фонда Фороса. И я согласился на все. Я не стал бы этого делать ради науки. Но ради своей дочери и внука сделал. И буду делать сколько понадобится.

– Спасибо на добром слове, Александр Тихонович! – раздался от двери знакомый голос. – Молодец, сынок, отличная работа! Вероника Николаевна, прошу вас, извините за опоздание. Негоже заставлять прекрасную даму ждать, но старость – не радость, не успеваю теперь и половину задуманного. Но наш научный спор, уважаемая профессор Нежданова, мы с вами продолжим. Правда, теперь – на практике.

Я медленно оглянулась, пытаясь убедить себя, что ошибаюсь и этот приятный мужской голос не принадлежит безобидному добряку, милому судмедэксперту Кириллу Петровичу.

Глава 43

Мы с профессором Самойловым прогуливались по вымощенным плитками аллеям его двора. Светило яркое сентябрьское солнышко, с ветвей высоких дубов пели птицы, мимо прошмыгнула серая кошка с пушистым хвостом и вытянутой, как у шпица, мордой. Прогулка выглядела бы сплошной идиллией, если б не автоматчик на вышке и сидевший на скамейке возле забора Стас. Платона куда-то унесли два мужика в камуфляжной форме, но Кирилл Петрович заверил меня, что никакого вреда ему не причинят. По крайней мере, пока я буду хорошей девочкой. Я никак не могла понять, что он задумал, и оттого на душе было на редкость погано.

– Не волнуйтесь так, милая Вероника Николаевна, – по-отечески успокаивал меня Самойлов. – В доме идет небольшая подготовка к заключительной части нашего спора. Я, как человек культурный, не могу допустить, чтобы вы скучали в ожидании. Лучше мы погуляем, полюбуемся на красоту вокруг, побеседуем. Разве вам не интересно побеседовать со мной не в письмах, а лично?

– Я не могу сейчас вести научные споры, – честно призналась я. – Не в том состоянии. Лучше скажите, зачем роддом-то сожгли? Чего вы боялись? Неужели в этом городке у рожениц заполняют генетические карты?

– С роддомом накладка вышла, – вздохнул Кирилл Петрович. – Мои люди слушали все ваши разговоры с Платоном и регулярно докладывали мне. А тут вы утром решили ехать в роддом, они мне звонят, а я, как назло, на планерке. Ну не могу же я при всех их выслушать и приказ отдать! Разбираться не стал, коротко велел действовать по обстановке. А эти орлы биофак не кончали, да что там, и ПТУ-то закончили с трудом. Как им разобраться, хранится в архиве роддома что-то опасное для нас или нет? Ну и сожгли его от греха подальше.

От его равнодушного тона повеяло таким холодом, что меня начало знобить.

– Что с вами, дорогая Вероника Николаевна? – забеспокоился Самойлов, увидев, как я, дрожа, плотнее кутаюсь в легкий плащик. – Вам холодно? Что же вы молчите, упаси боже, еще простынете! Хотите вернуться в дом или, может, вам меховой жилет принести? Так Стас сейчас сбегает!

– Что вы собираетесь сделать со мной?

– Ну что же вы так, милая моя! – огорчился эксперт. – Вы же не допускаете мысли, что я вульгарный маньяк? И что способен подвергнуть вас, к примеру, сексуальному насилию? Мы с вами – ученые, и только об этом вам следует сейчас думать.

– Не могу, – помотала я головой. – Я начинаю жалеть, что я ученый. Лучше бы я была простой домохозяйкой и сидела бы сейчас дома, с любимым мужем…

– Как же так? – Его огорчение становилось все сильнее. – А как мне понравилось, когда я спросил вас про работу, а вы ответили, что не можете ее бросить ради семьи! Мы с вами родственные души, вы ведь тоже поняли это тогда.

Я молчала, напрягая память. Когда я сказала, что не могу бросить работу? Не было такого! Нет, было… В памяти всплыл радужный бокал, треснувший в моей руке, кровь на тонкой стеклянной ножке-лепестке… Случайно ли треснул бокал?

– Кирилл Петрович, те прекрасные бокалы – это подарок Стаса? – внезапно спросила я.

– Ну что вы! Я заказал их в специальной лаборатории, – охотно ответил Самойлов. – Там же, где изготовили микрофон, которым пользовалась девица, бравшая интервью у французского телемагната, и авторучку, которую протянул для автографа юный гей больному лондонскому актеру.

– То есть приспособления для получения крови и частиц кожи? – уточнила я. – Но зачем? Вы собираетесь клонировать меня?

– Как вы могли такое подумать! – замахал на меня руками Кирилл Петрович. – Помилуйте, зачем это мне? Да и бокалы ориентированы только на забор крови, кожу они не срезают. Мне нужна была ваша кровь, чтобы определить группу, резус-фактор, другие характеристики. Мало ли что может понадобиться, надо все приготовить заранее.

– Что приготовить? – в отчаянии спросила я, глядя на него полными слез глазами. – Вам нравится меня мучить?

– Вероника Николаевна! – Мне показалось, что эксперт тоже сейчас заплачет. – Вы не должны волноваться! Давайте пока побеседуем о прекрасном, а потом я постепенно подготовлю вас к тому уникальному научному открытию, которое принесет нам с вами мировую славу.

– О прекрасном? – Поняв, что мне не пробить стену слезами, я окончательно потеряла нить разговора. – О мошенничестве с наследницами или об органах на продажу?

– Вы полагаете, это было мошенничество? – с наивным видом переспросил Кирилл Петрович. – Понимаю, вы просто смотрите на проблему с неправильной точки зрения. Это был смелый научный эксперимент. Да, он принес несколько миллионов для моих исследований, но его цель была не только в этом. Мне нужны были не эти миллионы, а доказательства для Джорджа Фороса. Когда он прочел о скандале с незаконными детьми Дюсуана и Холмса, он понял, что мне подвластно многое. Он-то точно знал, что любовниц в последние годы у больных стариков не было, а вот дети – появились! Словам генетика Самойлова о возможном бессмертии он не поверил, а вот такими простыми трюками – проникся, они произвели на него нужное впечатление. Он и до этого так хотел мне поверить. Купил мне этот особняк, оплатил охрану. Но – не верил, не верил… И лишь после клонирования олигархов сделал мне первый заказ.

– О бессмертии? – Я не поверила своим ушам. – О чем вы говорите?

– Как же вы не понимаете? Вы же ученый! – Его глаза светились безумным огнем. – Я об органах, которых не надо ждать, не надо добывать криминальным путем, которые можно вырастить из капли собственной крови или кожи. Органы, идеально подходящие пациенту; после их пересадки не придется годами пить лекарства, подавляющие собственный иммунитет, не надо пребывать в постоянном страхе, что организм их отторгнет! Да за них больные люди заплатят любые суммы!

После скандала с наследницами Форос финансирует мою лабораторию. Разумеется, про похищения людей он не знает, да и зачем ему о них знать? Эти люди не имеют отношения к нашему с ним общему делу. Как вы правильно поняли, никто не собирался вырезать из них органы. Пропавшие женщины были нужны для моих главных экспериментов. Тех самых, ради которых я и скрылся от большого света три года назад. – Он перевел дыхание и замолчал.

– Но зачем Форосу ваша лаборатория? – спросила я.

– Форос надеется заменить свои старые, изношенные органы на новые, выращенные из собственной кожи, и стать бессмертным. Но он человек очень осторожный и хочет подождать первых достоверных результатов. Пока он выполняет роль передаточного звена – берет заказы у больных людей, которым срочно, в течение двух-трех месяцев, нужна пересадка почек или сердца, и передает мне, – усмехнулся Кирилл Петрович. – Кстати, эти больные платят не так уж много, и я эти деньги получаю полностью. Форос ничего не зарабатывает на моем открытии, хотя в перспективе, разумеется, рассчитывает на огромные доходы.

И потом, клонирование – это не только деньги, это слава. Клонированные органы пытаются вырастить многие, но пока никто не достиг впечатляющих результатов. Форос уверен, что за эти опыты я получу Нобелевскую премию, а он будет стоять рядом со мной под вспышками телекамер. Боюсь, его ждет жестокое разочарование, – негромко рассмеялся он. – Не получит он ни славы, ни денег, ни вожделенного бессмертия. Большинство хронических больных умрут в течение двух-трех лет после операции.

– Но зачем вы пошли на этот обман? – поразилась я. – Или вы всерьез полагаете, что разочарование Фороса никак на вас не отразится?