Никогда не влюбляйся в повесу - Лиз Карлайл

— Позвольте поблагодарить за то, что вы нашли для нас время, леди Ротуэлл, — с натянутой улыбкой проговорил он. — Примите мои поздравления по поводу вашего замужества. Милорд, как только утром откроются банки, мы позаботимся о том, чтобы со счета покойного графа на ваш были переведены пятьдесят тысяч фунтов.

Ротуэлл, с рассеянным видом смотревший в окно, обернулся.

— Вы имеете в виду приданое? — бросил он. И небрежно махнул рукой. — Мне не нужны эти деньги. Пусть ими распоряжается моя жена. Или, если она не против, пусть останутся нашим с ней детям.

— Мы еще обсудим это, — поспешно проговорила Камилла, — и дадим вам знать.

На лице поверенного отразилось сильнейшее замешательство.

— Тогда мы будем ждать вашего решения. — Он поднялся проводить их до выхода, но у самых дверей вдруг замялся. — Надеюсь, вы понимаете, что все имущество вашего покойного дедушки перейдет к вам только после рождения вашего первого ребенка — полагаю, этого не долго ждать.

— Конечно, — кивнула Камилла.

Адвокат принялся благодарить Камиллу за то, что взяла на себя труд приехать и прояснить дело о наследстве.

Ротуэлл предложил ей руку и помог спуститься по лестнице. Провожаемая почтительно кланявшимся стряпчим, Камилла уселась в карету и впервые ясно чувствовала себя внучкой графа и супругой барона.

Зато Ротуэлл, подсаживая ее в экипаж, выглядел озабоченным. Он молча забрался вслед за женой в карету, и заждавшийся их Чин-Чин тут же прыгнул ему на колени. Песик так отчаянно скулил, когда они собрались уезжать, что Ротуэлл, которому очень скоро надоело слушать эти истошные вопли, просто взял его за шиворот и бросил в карету.

— Ты вовсе не обязан это делать, — заговорила Камилла, едва экипаж отъехал от дома поверенного.

— Это ты о деньгах? — поинтересовался он, почесывая Чин-Чина за ушами. Потом выудил что-то из кармана пальто и сунул собаке в рот.

— Да, ты ведь уже заплатил двадцать пять тысяч Валиньи, поэтому было бы только справедливо, если бы вторая половина…

— Я просто поступаю так, как считаю нужным, — перебил ее Ротуэлл. — Впрочем, как и всегда.

Прошло несколько мгновений, прежде чем Ротуэлл снова заговорил.

— А о чем шла речь в том старом письме? — поинтересовался он, рассеянным жестом поглаживая шелковистую шерсть песика.

Камилла бросила на него удивленный взгляд.

— Да, собственно, ни о чем. — Она пожала плечами. — Обычный вздор… упреки желчного старика.

— Это и есть то письмо, которое ты никогда не показывала Валиньи?

— Да, — кивнула она. — Я еще девочкой поняла, что ему нельзя верить. А почему ты спрашиваешь? Хочешь его прочитать?

Ротуэлл уставился в окно.

— Да, хотелось бы.

— Я поищу его.

Экипаж въехал в Чипсайд. Камилла молча следила за тем, как по суровому лицу мужа пробегают тени. В карете стояла тишина, прерываемая только ритмичным цоканьем подков и грохотом колес по булыжной мостовой.

Камилла украдкой бросала взгляды на мужа — и скрепя сердце вынуждена была признать, что, несмотря на суровость, ему никак нельзя отказать в привлекательности. Есть ли у них надежда стать ближе друг другу? Будет ли их связывать что-то еще — кроме постели? И потом… как сделать первый шаг? Как уничтожить ту преграду, что стоит между ними? Камилла не знала.

— Когда мне было пять лет, — вдруг заговорила она, — я почему-то решила, что теперь меня будут звать Женевьева.

Ротуэлл, повернувшись к ней, изобразил на лице вежливое удивление.

— Неужели?

— Да, и что я принцесса, которую похитил злой волшебник Валиньи, — продолжала она, чувствуя себя на редкость глупо. — Я объяснила няне, что мой настоящий отец — великий и могущественный король, который в один прекрасный день разыщет меня и заберет к себе.

По губам Ротуэлла скользнула слабая улыбка.

— Ну да, и тогда они все примутся рыдать от горя, — пробормотал он. — Это ты имела в виду?

Камилла помрачнела.

— Да, — чуть слышно проговорила она. — Ты угадал — у сказки был как раз такой конец.

— Я не угадывал — я знал, — усмехнулся он. — Просто потому, что в свое время мне самому нравилось говорить, что мой отец — непобедимый турецкий корсар, которому пришлось отправить меня на Барбадос лишь для того, чтобы со мной не смогли расправиться его многочисленные враги. А когда он вернется, твердил я, и увидит, как дядюшка обращается со мной, то вытащит свой ятаган и отрубит ему голову. Кажется, я даже имел глупость сказать об этом ему самому — или кому-то из его прихлебателей.

Камилла сочувственно покачала головой.

— Держу пари, он рассмеялся тебе в глаза.

— Нет. — Лицо Ротуэлла вдруг словно застыло. — Нет, он велел швырнуть меня в ту же крысиную нору, где держал провинившихся рабов, и оставить на три дня без хлеба и воды. А потом, когда он, по своему обыкновению, напился, Люк стащил у него из кармана ключ. Ну а когда пропажа ключа обнаружилась, дядюшке уже было не до меня — он поклялся, что спустит с Люка шкуру кнутом, и так увлекся, что совершенно забыл обо мне.

— Бог мой! — Камилла зажала ладонью рот, чтобы сдержать крик. — Но вы… вы ведь были совсем дети!

— О, уверяю тебя, мы быстро повзрослели, — негромко проговорил он. — Очень быстро…

Все то время, пока карета катилась по улочкам Сити, оба молчали. Только когда колеса экипажа загрохотали по мосту Темпл, Ротуэлл очнулся, вынырнув из трясины воспоминаний.

— Ты счастлива, Камилла? — внезапно спросил он. — Я хочу сказать — на Беркли-сквер? Ты довольна?

Камилла даже растерялась.

— У меня ведь никогда не было дома, — запинаясь, пробормотала она. — Да, мне здесь нравится.

— Я рад, — так же тихо проговорил он. — Мне очень этого хотелось.

— Если бы только можно было… — смутившись, Камилла закусила губу.

— Да? — Ротуэлл поднял брови. — О чем речь?

— У меня в Лимузене остались кое-какие вещи… — нерешительно проговорила Камилла. — Так, пустячки, которыми я дорожу только из-за связанных с ними воспоминаний. Если бы можно было послать за ними…

— Да ради Бога! Конечно, пошли. А о чем речь?

— Да так, обычные безделушки, — смутилась она. — От которых в доме становится… теплее, что ли. Уютнее. Пара моих любимых пейзажей, несколько статуэток. Вышитые крестиком подушки. Портрет моей матери. Десяток-другой самых любимых книг.

Ротуэлл задумался над ее словами.

— Да… думаю, ты права, — пробормотал он, разглядывая застроенный магазинами Стрэнд. — Если хочешь, можешь заново обставить наш дом, как тебе нравится.

Разговор снова увял, и Ротуэлл молча уставился в окно. Так прошло какое-то время. И вдруг Ротуэлл, словно проснувшись, велел кучеру остановиться.