Введение в общую психологию: курс лекций - Юлия Борисовна Гиппенрейтер

Пиаже назвал эту речь «эгоцентрической». Наблюдается эта речь в возрасте 3–5 лет и к концу дошкольного возраста исчезает. Состоит она в том, что дети говорят вслух, как будто ни к кому не обращаясь.

Вот несколько детей находятся в одной комнате, они рисуют и разговаривают между собой. Ж. Пиаже протоколирует их речь. Затем он подсчитывает количество высказываний или вопросов, в которых дети прямо обращались к кому-нибудь и получали ответ, и количество предложений, высказанных «в воздух», т. е. оставшихся без ответа. Интересно, что, не получив ответа, ребенок чувствовал себя вполне спокойно. Количество вторых высказываний оказалось довольно большим, порядка одной трети. Исследование показало, что с возрастом процент таких высказываний сокращается, доходя к 6–7 годам до нуля (85).

Пиаже предположил, что эгоцентрическая речь — это специальная детская форма речи, которая постепенно отмирает. Однако Л. С. Выготский подошел к ней иначе. Он показал, что эгоцентрическая речь есть промежуточный этап между речью, обращенной к другому, и речью, обращенной к себе.

Вот пример из исследования, организованного Л. С. Выготским. Ребенок-дошкольник рисует один в комнате и время от времени озвучивает свою деятельность. «Где карандаш, — говорит он, — мне нужен синий карандаш» (но карандаша нет). «Ничего, — продолжает ребенок, — я вместо этого нарисую красным и смочу водой, это потемнеет и будет как синее». Рисует у трамвая колесо, карандаш ломается, когда нарисована только половина колеса. «Оно сломано», — говорит он, меняя на ходу сюжет рисунка (22, т. 2, с. 48–49).

По наблюдениям Л. С. Выготского, подобное «озвучивание» процесса собственной работы возникает у ребенка особенно часто при затруднениях, т. е. в моменты, когда повышаются требования к организации его собственных действий.

Эти и другие факты служат доказательством того, что речь — главное средство саморегуляции. Эгоцентрическая речь отражает уже продвинутую стадию интериоризации этого средства.

Разберу несколько более подробно и на другом примере идею Л. С. Выготского о превращении в ходе онтогенеза внешних средств во внутренние. Сделаю это на материале его исследования произвольного внимания.

О произвольном внимании говорят, когда человек специально направляет и удерживает свое внимание на предмете деятельности. В наиболее чистой форме этот вид внимания возникает в условиях, когда сам предмет непривлекателен, т. е. «не бросается» в глаза (в противном случае включаются также механизмы непроизвольного внимания).

Л. С. Выготский проводил опыты с детьми 3–4 лет. Они проходили в форме следующей игры. Перед ребенком ставились две одинаковые чашки с крышками; на крышках были наклеены небольшие прямоугольники, которые различались оттенками серого цвета: один был светло-серый, другой — темно-серый. Как сами прямоугольники, так и различия в их оттенках были не слишком заметны, т. е. они не обращали на себя особого внимания детей. Загородив чашки, экпериментатор помещал в одну из них орех, закрывал чашки крышками и затем предлагал ребенку отгадать, в какой чашечке находится орех. При этом соблюдалось следующее правило: орех всегда находился в чашке с темно-серым прямоугольником.

Описанная ситуация напоминала условия выработки условно-дифференцировочной реакции: темно-серый прямоугольник — положительный сигнал, светло-серый — отрицательный. Только положительный сигнальный признак здесь был слабым. Это было сделано специально: ведь если бы на месте темно-серого прямоугольника был, скажем, ярко-красный, то он привлекал бы к себе непроизвольное внимание ребенка, т. е. естественную, «низшую» функцию, общую для человека и животных. А Выготский поставил цель изучить формирование именно произвольного, т. е. специфически человеческого, внимания.

Итак, расчет экспериментатора был направлен на то, чтобы средствами «натуральных» функций ребенок задачу решить не смог. Так и получалось.

Игра шла следующим образом: отгадал — орешек твой, ошибся — отдавай один из своих орешков назад. Вот проводится десять, двадцать, тридцать проб, игра идет с переменным успехом: ребенок то отгадывает и выигрывает, то проигрывает, однако «условной связи» не вырабатывается, хотя ребенок очень заинтересован игрой. Когда остается последний орешек, он его не отдает, плачет. Это означает, что у него возникла сильная мотивация, и не находит он решения не потому, что пассивен или ему неинтересно, а потому, что не может выделить «сигнальный признак» местонахождения орешка.

После того как ребенок терпит серию неудач, экспериментатор производит решающее действие: он кладет на глазах у ребенка орех в чашку, закрывает ее крышкой и пальцем указывает на темно-серый прямоугольник. Потом игра продолжается.

Уже в следующей пробе ребенок выбирает чашку с темно-серым прямоугольником. Очень скоро он говорит: «Теперь я знаю, как играть: орешек там, где темное пятно». С данного момента он начинает постоянно выигрывать.

Что же здесь произошло? Взрослый указательным жестом направил внимание ребенка на нужный предмет. Он «организовал» его внимание, и затем ребенок сам стал направлять свое внимание на решающий признак. Взрослый привлек внимание ребенка с помощью средства — указательного жеста, а потом этот жест трансформировался в правило, которое ребенок сформулировал для себя примерно следующими словами: «Надо смотреть на пятнышки и выбирать то, которое темное».

Таким образом, произошли два важнейших события: рождение средства-знака в процессе общения и превращение его из внешней формы во внутреннюю, т. е. его интериоризация. В результате стал возможен акт произвольного внимания.

Описанный эксперимент — простая и прозрачная модель того, что постоянно происходит в воспитании ребенка. Мы, взрослые, фактически непрерывно руководим его вниманием, направляем его на все новые и новые предметы, признаки, события.

Понаблюдайте, как ведет себя мать, когда гуляет с ребенком. «Посмотри, — говорит она, — вон, собачка бежит. А какие у собачки ушки, а какой у нее хвостик! Вон, машина едет: машина большая! А как она гудит — у-у-у-у!». И ребенок переводит свои полные удивления глаза с собаки на машину, с машины на маму.

А позже он начинает слышать такие фразы: «Это невежливо…» или «Так поступать нечестно…», т. е. уже используются абстрактные понятия. Эти понятия тоже «знаковые средства», и служат они для того, чтобы направить внимание ребенка на достаточно сложные стороны социальной жизни. Без таких средств эти стороны не смогли бы быть выделены ребенком!

Итак, высшие психические функции основаны на использовании внутренних, преимущественно вербальных, средств, которые первоначально отрабатываются в общении.

Из рассмотренных положений теории Л. С. Выготского следует множество практических выводов, важных прежде всего для практики воспитания детей.

Возьмем для примера проблему послушания ребенка. Многие родители считают, что ребенок не слушается потому, что упрямится или ленится. А вот Л. С. Выготский подошел к этому совершенно иначе. По его мнению, неверно думать, что ребенок через послушание овладевает собственным поведением. Наоборот, послушание становится возможным после того, как ребенок научится овладевать своим поведением. А для этого взрослый должен снабдить его средствами, да еще убедиться, что ребенок может