Несчастные девочки попадают в Рай - Кэрри Прай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сема, — тихо позвала я, не надеясь на какой-либо ответ.
Ну почему в этот раз, ты не появился из ниоткуда?
— Бу-гага! — Что-то черное внезапно появилось перед моим лицом.
Громко завизжав, я повалилась на землю. Поясницу пронзила неприятная боль, а перед глазами заплясали искорки.
Господи, изыди!
— Ты чего, Златка? — удивился Сема. — Ты что, решила, что я шуба с носом? — посмеялся он.
— Ты дурак с подносом! Ты напугал меня, придурок! — приподнявшись, я стала отряхивать свою одежду. — И как ты только до такого додумался?
Парень безынтересно пожал плечами.
— Не знаю, само как-то в голову пришло.
Мои ладони стали грязными и липкими.
— Проклятье, я раздавила Пашиного индейца из сосачек. Он лепил его пол дня. Братец никогда мне этого не простит.
— Вот это беда, — с сарказмом пропел Сема. — Там, в мусорке, полно абрикосовых костей, слепим ему нового? Немного меда и у индейца появиться подружка, — парень собрался плюнуть себя в ладонь, но я остановила его.
— Это не смешно, Сема. Я похожа на поросенка. И, хватит ржать!
Мне было пятнадцать, а я выглядела так же, как выглядела в восемь. Чумазо и глупо.
Светлые глаза парня засверкали хитринкой.
— А я дома один. Искупаем тебя?
— Размечтался.
— Просто умоем?
— Отстань.
Он глубоко вдохнул.
— От тебя так вкусно пахнет барбарисками. Так бы и съел.
— Боюсь, я встану костью в горле…
Теперь Семен напрягся.
— Послушай, Злата, я извиняюсь за то, что напугал тебя, ладно? Но может хватит строить из себя смертельно обиженную? Это всего лишь шутка, а ты…
— Нам нужно поговорить, — перебила я, не веря, что выпалила это.
Мое лицо стало серьезным, а вот лицо Семена совсем помрачнело.
— Поговорить?
— Да, — мои губы ловили воздух, словно следующих вдох был последним. — Это важно.
— О чем ты?
— О нас.
Семен был слишком догадлив. Он развел руками.
— Ах, ну конечно, это следовало ожидать! Дай угадаю, наш поцелуй был случайностью, а встреча — роковой ошибкой, так? — он изогнул темную бровь и вынуждающе взглянул на меня.
Губы отказывались шевелиться, но, кажется, все было понятно и так.
— Ох, Семен, я была такая дура, — передразнивал он девчачьим голосом. — Понимаешь, меня закружило, завертело, я сама не знаю, как оказалась у тебя в объятьях. Наверное, это нечистая сила. Да, точно, это была она. Но, башка проветривалась, и ты не такой уж и прекрасный. Да? Это ты хотела сказать?
Даже не знаю, кому было сейчас больней, но я едва справлялась со слезами. Болели глаза, сердце и душа.
— Что же ты молчишь, Злата? — задыхался он. — Валяй, я весь во внимании. Мне не терпится тебя послушать.
Собрав волю в кулак, я, наконец, заговорила:
— Ты хороший друг…
Парень задрал голову к ночному небу и зарычал.
— Друг-недруг, говори сразу — что не так?
Я запнулась. Не могла же я рассказать ему про Нину и ее чувства. И дело не только в ней, ведь, Сема действительно мне небезразличен, но почему-то я постоянно думаю Саше. Только о нем. Плохой или хороший, ласковый или жестокий, принципиальный или же напрочь лишенный совести — мои мысли заняты только «холодным» Соколовым. Неправильно, знаю, но ничего не могу с этим поделать. Я снова и снова прикладываю обожженное сердце ко льду, в надежде получить долгожданное облегчение.
Мне было пятнадцать, и я перестала отрицать очевидное. Перестала противиться чувствам. Перестала себя обманывать. И, перестала себя уважать. Я сохранила чувства к человеку, который без стеснения вытирает об меня свои грязные ботинки. Я послушно принимаю его «удары», но продолжаю любить.
— Я не хочу тебя обманывать, — вымолвила я. — Но я снова запуталась… Споткнулась на ровном месте, понимаешь? Снова. Где-то в глубине души, я чувствую, что совершаю ошибку и причиняю боль другим. Я устала спотыкаться, Сема. Сильно устала.
На лицо Семена упала тень. Он замер, даже не моргал. Я предала его. Обидела. Но, так будет лучше для нас обоих. Или троих. А быть может четверых.
Семен пришел в себя молниеносно.
— Знаешь, Злата, в следующий раз смотри под ноги, перед тем как делать шаг, потому что я устал дуть на твои коленки, — ударив кулаком о железный забор, он пошагал к дому.
Я проводила его взглядом и только лишь потом пустила слезы. Они смешались с кровью. После всего пережитого, я начала по-другому относиться к своей особенности. Это не слабые сосуды носа. Нет. Это слезы. Моя душа плачет вместе со мной. Но на тот раз я плакала и чувствовала облегчение. Наверное впервые, я была честна перед собой.
Мне было пятнадцать, и я с грустью понимала, что влюбилась не туда.
Глава#21
— Как на Златкин день рожденья, нифига мы не пекли, чтобы жопа не толстела, чтоб залазила в штаны. Вот такой ширины. Вот такой ужины. Каравай, каравай, на еду не налегай. Ешь вода, пей вода, ср#ть не будешь никогда! — На этих словах мои глаза распахнулись.
Придурковатый Павлик скакал козликом по комнате, вертя в руках воображаемые фонарики. На его щеках красовались угольные полосы, а белесые кудри были собраны в «фонтанчик». В одно мгновение утро перестало быть добрым.
— Чего орешь, ананас? Я спала вообще-то.
Глаза Пашки расширились от изумления.
— Кто ж спит в такой праздник?
— Праздник? — фыркнула я. — У меня будет настоящий праздник тогда, когда твоей мозг станет больше муравьиной задницы. А сейчас я намерена провести это утро в постели, с закрытыми глазами и в полной тишине. Ты меня понял? — я приняла исходное положение и притворилась мертвой.
Неделя была трудной. В школьном журнале напротив моей фамилии выстроился целый ряд «лебедей», что не особо радовало тетушку. Клавдия была в бешенстве. Каждый вечер она трясла своим пухлым пальцем перед моим лицом и щедро обрызгивала слюнями. Домашний уют был изничтожен необоснованными оскорблениями и невыносимым запахом лаванды, котором пропахли все стены. Черт, даже мои волосы пропитались этой вонью.
Мне было шестнадцать, а я пахла как шестидесятилетняя тетка.
Учебные дни превратились в настоящие испытания. То этот Рыбин обкидывает меня бумажками, то забирает мои тетради, потому что его были потрачены на патроны, а потом снова рвет их в клочья и продолжает унизительный обстрел. Благо Соколов старший позабыл о моем существовании, словно дал передохнуть. Что ж,
