Людоедское счастье. Фея карабина - Даниэль Пеннак

В конце того же рабочего дня инспектор Пастор сделал десятую попытку вскинуть оружие быстрее Тяня. Служебный пистолет зацепился за петлю свитера и выскочил из руки. Выстрел раздался, когда он стукнулся об пол. Служебная пуля калибра 7, 65 мм царапнула Тяня по лопатке, срикошетила от потолка, вырвала из стены клок полиэстеровой обивки и затихла.

– Давай сначала, – сказал Тянь.

– Давай не будем, – сказал Пастор.

В стрельбе из положения лежа с упором четыре из выпущенных Пастором восьми пуль выбили приличную сумму в мишени Ван Тяня. Мишень Пастора (в виде картонного стрелка в угрожающей позе) осталась девственно чиста.

– Как тебе удается так плохо стрелять? – восхищенно спросил Тянь.

– Все равно, если пора стрелять, значит, слишком поздно, – философски ответил Пастор.

После чего Пастора вызвали в кабинет его начальника, комдива Аннелиза. Как обычно, в кабинете с задернутыми шторами плавал зеленый императорский полумрак. Длинная, как голодный день, секретарша, отзывавшаяся (безмолвно) на имя Элизабет, принесла Пастору чашку кофе. Элизабет питала к комдиву Аннелизу немое почтение, которым тот не злоупотреблял. Она входила и выходила абсолютно бесшумно. Всегда оставляя после себя кофейник.

17

А н н е л и з. Спасибо, Элизабет. Скажите–ка, Пастор.

П а с т о р. Да, Сударь?

А н н е л и з. Что вы думаете о комдиве Серкере?

П а с т о р. О начальнике антинаркотической службы? Как вам сказать, Сударь…

А н н е л и з. Я слушаю.

П а с т о р. В общем, он довольно силен.

А н н е л и з. Один кусочек сахара или два?

П а с т о р. Полтора, Сударь, благодарю вас.

А н н е л и з. Почему?

П а с т о р. Простите, Сударь?

А н н е л и з. Почему вы считаете Серкера сильным?

П а с т о р. Это архетип, Сударь, архетип полицейского–почвенника, архетип – редкая вещь, загадка природы.

А н н е л и з. Объяснитесь.

П а с т о р. Как вам сказать, когда против одного человека накапливается столько очевидных доказательств, то он в конце концов утрачивает реальность и становится таким же загадочным, как собирательный образ.

А н н е л и з. Интересная мысль.

П а с т о р. Женщина, дело которой я сейчас веду, тоже является архетипом: журналистка – авантюристка – идеалистка. Таких даже в кино не бывает.

А н н е л и з. «Во дает», как говорят мои внуки.

П а с т о р. Вы стали дедушкой, Сударь?

А н н е л и з. Дважды. Практически это новая профессия. И что же ваше расследование, продвигается?

П а с т о р. Установлена личность потерпевшей, Сударь.

А н н е л и з. Каким образом?

П а с т о р. Карегга был с ней знаком.

А н н е л и з. Прекрасно.

П а с т о р. Она дочь Жака–Эмиля Коррансона.

А н н е л и з. Помощник Мендеса? Симпатичная политическая фигура. Внешне напоминал Конрада. С той разницей, что Коррансон колонии отдавал.

П а с т о р. То есть был завоевателем наоборот.

А н н е л и з. Если угодно. Еще кофе?

П а с т о р. Благодарю.

А н н е л и з. Пастор, боюсь, что коллега Серкер вновь нуждается в вашем содействии.

П а с т о р. Понятно, Сударь.

А н н е л и з. Чтобы не сказать в вашей помощи.

П а с т о р. …

А н н е л и з. Насколько это возможно.

П а с т о р. Разумеется, Сударь.

А н н е л и з. В рамках расследования по делу Ванини Серкеру удалось арестовать некоего Хадуша Бен Тайеба. Он был пойман с поличным при попытке сбыта амфетаминов посетителям ресторана своего отца.

П а с т о р. В Бельвиле?

А н н е л и з. В Бельвиле. В ходе допроса Серкер проявил себя, скажем…

П а с т о р. Как сильный архетип…

А н н е л и з. Вот именно. Он убежден, что Бен Тайеб участвовал в убийстве Ванини или покрывает убийцу.

П а с т о р. А Бен Тайеб не признается?

А н н е л и з. Нет. Хуже то, что ему пришлось провести неделю в госпитале.

П а с т о р. Понятно.

А н н е л и з. Легкий недосмотр. Нужно уладить это, Пастор, пока не вмешались журналисты.

П а с т о р. Хорошо, Сударь.

А н н е л и з. Вы допросите Бен Тайеба сегодня?

П а с т о р. Сейчас же.

Едва Пастор вошел в залитый светом кабинет Серкера, как усатый рослый комиссар встал и с демократической улыбкой обнял его за плечи. Он был выше Пастора на целую голову.

– Не успел поздравить тебя с Шабралем, малыш, но это просто супер.

И он увлек за собой Пастора в некое подобие прогулки.

– Зато про Бен Тайеба я тебе сейчас все популярно объясню. Этот ублюдок…

Кабинет Серкера был гораздо просторней и светлей, чем кабинет его коллеги Аннелиза. Повсюду металл и стекло. Стены украшены серией дипломов, полученных Серкером с того момента, как он задумал стать полицейским, а также снимками выпускников учебных заведений, скаутскими трофеями и премиями юрфака. На некоторых фотографиях комдив представал в компании той или иной звезды адвокатуры, культуры или политической сцены. Справа на стеклянных стеллажах рядами стояли кубки за отличную стрельбу, левая же стена являла отличную коллекцию ручного оружия, среди которого был даже четырехствольный пистолет, на секунду привлекший внимание Пастора.

– «Ремингтон–Эллиот Дерринжер» тридцать второго калибра, – объяснил Серкер.

Далее, проходя мимо встроенного между алюминиевыми стеллажами мини–холодильника:

– Пропустим по одной?

– Не откажусь.

Пастор всегда прекрасно ладил с верзилами. Его маленький рост их успокаивал, а живость ума умиляла. С детского сада Советник и Габриэла учили маленького Жана–Батиста не бояться чужих мускулов. В лицее Пастор частенько играл роль рыбы–пилота при огромных акулах, казалось, поголовно страдавших душевной близорукостью.

– В общем, этот гад Тайеб, тайебский сын, здорово меня достал.

Как полицейский Серкер действительно отличился, и на улице (несколько ранений), и у себя в кабинете (бронебойные доводы Серкера сразили огромное количество подозреваемых, что называется, не в бровь, а в глаз).

– Но я готов спорить на что угодно, что это Тайеб пришил Ванини.

Раз так утверждал Серкер, Пастор был склонен ему поверить. Но все же спросил:

– Есть улики?

– Есть мотив.

Пастор дал Серкеру время подобрать слова для дальнейшей речи.

– Ванини не слабо работал с демонстрантами, особенно с черными. Раз он слегка задел двоюродного брата этого Тайеба. Но тот был опасен для общества.

– Понятно.

– Но есть тут одна закавыка, малыш. Хадуш Бен Тайеб сумел сфотографировать Ванини в разгар работы. Никак не могу прибрать к рукам эти картинки. Если Тайеба посадить в тюрьму, снимки немедленно появятся в газетах.

– Ясно. Где же выход?

– Вот тут–то и должен вмешаться ты. Для начала надо, чтобы Тайеб признался в убийстве Ванини. А потом – это основное – надо сшить ему такое дельце, чтоб его друзья–приятели раздумали публиковать снимки Ванини.

– Ясно.

– Ты как, справишься?

– Конечно.

18

Хадуш Бен Тайеб был примерно в том же состоянии, что и Джулия, когда Пастор нашел ее на барже.

– С хорошенькой лестницы вы упали, – сказал Пастор и прикрыл за собой дверь.

– Да вроде того.

Но Бен Тайеб отнюдь не был в коме. Напротив, казалось, удары его возбудили.

– Вы знаете предъявленные вам обвинения? Думаю, пересказывать не стоит.

– Не стоит. У меня отличные шишки памяти. По обычной своей привычке Пастор попросил оставить себя с задержанным наедине. Задумчиво блуждая взглядом по комнате (просторный общий кабинет с кучей пишущих машинок и телефонов), Пастор шел, ласково проводя ладонью по столам. Лицо у него осунулось.

– Вот что я предлагаю для экономии времени…

Пастор заметил снятую телефонную трубку. Он покачал головой, сделал Бен Тайебу знак молчать, убрал жевательную резинку, которая удерживала трубку в миллиметре от рычага, и опустил ее на место.

– Теперь мы одни.

На другом конце провода Серкер уже не слышал этой фразы. Он повесил трубку и восхищенно покачал головой.

Как всегда, к двери прильнули уши. Как всегда, уши вскоре различили неясное бормотанье и стук пишущей машинки.

Через сорок пять минут Пастор вернулся в кабинет Серкера. В руках он держал четыре страницы машинописного текста.

– Извини за телефончик, малыш, – со смехом сказал Серкер. – Профессиональное любопытство.

– Ничего, вы не первый, – ответил Пастор. У него был очень усталый вид, но все же менее убитый, чем после допроса Пьера Шабраля.

Серкера мало заботило выражение лица Пастора. Он сразу стал искать глазами подпись Бен Тайеба.

– Он подписал? Ну ты молоток, Пастор! Возьми еще пивка, заслужил.

Как раз в этот момент показалось, что большой полицейский обожает маленького. Потом Серкер надел очки и принялся за изучение документа. Улыбка, сиявшая на его лице, от строчки к строчке становилась все уже. На середине третьего абзаца он медленно поднял голову. Держа банку пива в руке, Пастор спокойно встретил его взгляд.