Грабеж - Иван Шевцов

— Но это же наивно. Прежде чем предложить, очевидно, надо изучить взяточника и быть уверенным, что он возьмет. Притом не таким способом. Швырнуть четыре тысячи в почтовый ящик без уверенности… — Константинов помолчал. — Или у них был какой-то процент уверенности?

— Какой-то процент был. Миронова у Большого театра не отклонила категорически предложение «невесты» Пришельца.

— В таком случае ему грозит еще одна статья.

— Он будет отрицать. Чем мы докажем, что эти деньги от него? Он скажет, что никакой невесты не знает, что это провокация, кто-то из его недругов хотел таким путем пришить ему уголовное дело.

— Надо эту женщину разыскать, — решил Константинов. — И вот еще: о безопасности главных свидетелей — банщика и дочери Пришельца надо позаботиться. Этот гусь может пойти на все.

— Все предусмотрено, товарищ генерал, позаботились.

Разговор их прервал телефонный звонок.

«Разыскать невесту Пришельца… — мысленно рассуждал Добросклонцев. — Допустим, Миронова ее опознает. Та будет все отрицать. Будет возмущаться, твердить: вы ошиблись, обознались, я впервые вас вижу».

Константинов положил трубку и поднялся из-за стола, встал и Добросклонцев.

— Я срочно в обком.

— Понял, товарищ генерал. Разрешите идти?

Константинов кивнул.

Секретарь обкома сразу, без лишних слов, как человек, у которого рабочий день рассчитан по минутам, перешел к делу, подав Константинову листок, исписанный крупным разборчивым почерком.

— Ознакомьтесь, пожалуйста, Василий Кириллович.

Пока Константинов читал письмо, секретарь обкома просматривал какие-то бумаги. Письмо начиналось так: «Я работник подмосковной милиции, член КПСС, считаю своим партийным и гражданским долгом доложить вам о непартийном поведении ответственного работника ГУВД Мособлисполкома подполковника Добросклонцева Ю. И.» Далее в письме говорилось, что Добросклонцев, используя служебное положение, покрывает противозаконные действия своего тестя Ермолова В. А., который разводит пушного зверя в большом количестве, занимается спекуляцией пушнины и другими махинациями. Говорилось и о служебной недобросовестности Добросклонцева, и о необъективности следователя, и даже о том, что он был уличен во взяточничестве, злоупотребляет спиртным, на работе появляется в нетрезвом состоянии. Заканчивалось письмо тем, что обо всех этих «фактах» хорошо известно руководству Главного управления, но оно, очевидно, не желая выносить сор из избы, никаких мер против Добросклонцева не принимает. Автор письма не назвал своего имени, объяснив это боязнью мести. Как со стороны самого Добросклонцева, так и его начальников-покровителей. Словом, это была обычная анонимка, и, прочитав ее, Константинов сказал:

— Не берусь судить о тесте Добросклонцева, а все остальное — грубая клевета, поклеп, попытка опорочить честного работника.

— Видите ли, Василий Кириллович, я не стал бы вас приглашать по этому поводу, передал бы эту писульку в отдел. Но вспомнил наш разговор о некоем Пришельце, к которому якобы ваши товарищи проявляют излишний интерес. И если мне память не изменяет, называлась фамилия товарища Добросклонцева. Он, что ли, беспокоит известного коллекционера?

— Да, он. Разрешите, Владимир Иванович, подробней доложить вам об одном деле, как мне кажется, имеющем самое непосредственное отношение к этой анонимке.

И Константинов подробно рассказал о деле Пришельца, о том, что прокурор вынес постановление на его арест, что коллекционер этот подозревается в тяжких уголовных преступлениях, на что следствие располагает неопровержимыми материалами. И наконец, сообщил Константинов, в связи с делом Пришельца всплывают не с лучшей стороны имена товарищей: Земцева, Малярчика и Ященко.

— А вы своему министру докладывали об этом?

— Сегодня в три часа у меня будет встреча с заместителем министра, доложу.

На минуту секретарь МК задумался, с легкой грустью покачивая головой, затем, словно что-то решив для себя, сказал:

— Я прошу вас, Василий Кириллович, проявить в этом деле принципиальность, партийную твердость, не отступая ни на шаг от закона. Обо всех попытках оказать давление на следствие, от кого бы они ни исходили, ставить меня в известность. О тесте Добросклонцева поручи кому-нибудь проверить, есть ли там криминал. Но сделать это надо деликатно. Договорились?

— Я вас понял, Владимир Иванович.

— Всего хорошего.

— До свидания.

Из обкома Константинов вернулся к себе в хорошем настроении. Поддержка секретаря МК еще больше укрепила его позицию в деле Пришельца. В три часа пополудни он уже сидел в кабинете заместителя министра внутренних дел и так же, как несколько часов тому назад в кабинете секретаря МК, читал отпечатанное на машинке письмо на имя министра, в котором автор обвинял Добросклонцева в использовании служебного положения в корыстных целях. Под письмом стояла подпись искусствоведа-коллекционера И. И. Пришельца.

«12 апреля с. г. ко мне на квартиру без предварительной договоренности неожиданно зашел подполковник милиции и представился: Добросклонцев Юрий Иванович. Он завел разговор о нападении грабителей на квартиру ювелира Бертулина А. Л. в гор. Дядино, где я, сам Бертулин и наши общие знакомые супруги Норкины оказались жертвами бандитов. Выслушав мой рассказ, как все было в тот злосчастный вечер, Добросклонцев дал ясно понять, что я подозреваюсь в соучастии с бандитами и что якобы у него есть доказательства моей вины. Я был возмущен этой явной ложью, но Добросклонцев сказал, что не надо расстраиваться, дело это можно замять, но что для этого потребуется от меня благодарность, то есть он недвусмысленно намекнул о взятке. Не чувствуя за собой никакой вины, я выставил подлого вымогателя за дверь. Первым моим желанием было написать вам или прокурору об этом возмутительном поступке подполковника милиции. Но я подумал: свидетелей не было, и Добросклонцев станет нагло все отрицать. Я решил ждать, что же будет дальше, оставит он меня в покое или будет мстить за неудавшийся шантаж. Да, Добросклонцев не оставил меня в покое и в отместку начал стряпать на меня уголовное дело, прибегнув к гнуснейшим методам подставки и поклепа…»

После того как Василий Кириллович закончил чтение и положил письмо на стол, замминистра спросил:

— Ты в курсе?

— Да. Сегодня утром нечто подобное читал в кабинете секретаря МК. Правда, там была анонимка, написанная от руки, но стиль тот же. Разрешите доложить по существу? — Замминистра кивнул. — Дело в том, что автор этого письма — опасный преступник, не сегодня завтра он будет арестован, есть санкция прокурора. Пришелец подозревается в хищении золота, алмазов, в том числе и бриллиантовых колец в ювелирном магазине Москвы. Подмена колец с натуральными бриллиантами фианитами.

— И есть улики? Доказательства? — спросил заместитель министра.

— Есть. Клубок преступлений сложный, с попыткой убийства нежелательных свидетелей и прочими мерзостями. Добросклонцев — один из опытнейших руководителей следственного управления. И я не верю ни единому слову в заявлении Пришельца.

И Василий Константинович более подробно изложил имеющиеся у следствия материалы о преступлениях Пришельца.

От замминистра Константинов ушел успокоенным.

Узнав от жены, что с ней разговаривала Миронова, Зубров взбесился.

— Зачем ты ее впустила в дом?! Почему не выставила за дверь?.. И какое она имела право тебя допрашивать? — орал он. Никогда за всю супружескую жизнь Любовь Викторовна не видела мужа в таком состоянии. Он был на грани безумства.

— Она не делала допроса, ничего не записывала, и я никаких бумаг не подписывала, — робко оправдывалась она, пытаясь понять подлинную причину гнева. — Мы просто беседовали. Очень милая, обаятельная женщина. Сказала, что это нужно в государственных интересах и что наш долг — то есть мой — помочь следствию.

— Да эта милая, обаятельная выудила у тебя самое главное, что ее интересовало: кто был у меня на дне рождения!.. Ты выдала моих друзей…

Последняя фраза сорвалась необдуманно, случайно. Он это понял по озадаченному взгляду жены. Прикусил язык, но не смог скрыть замешательства.

— Как это понимать — выдала? — удивленно спросила Любовь Викторовна. — Их что — милиция разыскивает?

— Дура набитая, — прошипел Зубров и ушел в свой кабинет, щелкнув замком. Безудержная слепая ярость душила его. Ночь для Зуброва была тревожной, тягостной.

Утром он появился на службе осунувшимся, с воспаленными глазами и сразу позвонил Ященкам. К телефону подошла Наталья Максимовна, заспанная, недовольная, что ее потревожили, сказала капризно:

— Что у тебя, пожар? Попозже не мог позвонить?

— Не мог. У нас действительно пожар, — сухо ответил Зубров и сразу спросил: — Где Фомич?